Михаил Рогожин - Новые русские
Стена, в которую упирается стол, до самого верха ниши затянута пожелтевшей старинной картой звездного неба. Над столом — на двух цепях прямоугольным зеленым раструбом висит лампа с четырьмя рожками. В левом углу стола — высокий ящик красного дерева со множеством отделений, в каждом из которых — особый сорт табака. А сбоку от ящика, над столом, коллекция курительных трубок — гордость Сталецкого. Василий, уединяясь в отцовском кабинете, брал одну из трубок, забивал табаком из ящика и долго курил, сидя за столом или устроившись на широком диване, покрытом персидским ковром, среди вороха подушек. Кроме монументальных предметов — стола и дивана, в комнате стояло легкое, на кривых изогнутых ножках пианино, попавшее сюда прямо из немецкого средневекового замка. По форме оно больше напоминало клавесин, что подчеркивало древность инструмента. Василий к нему никогда не прикасался, словно боялся осквернить святыню. Над пианино висела небольшая картинка, даже скорее эскиз Врубеля «Демон». На каменном выступе, устланном павлиньими перьями, лежит почти бестелесный бледный юноша. Его голова, перпендикулярная телу, опирается о скалу. Черные огромные круглые глаза глядят мимо смотрящих на картину зрителей. Элеонора много раз пыталась найти точку, в которую направлен гордый безумный взгляд. Крутилась перед картиной. Отходила в сторону. Становилась на скамейку, приседала. Ничего не получалось. Демон высокомерно смотрел мимо. Иногда в своем уединении, что, впрочем, бывало редко, Василий брал в руки скрипку, подходил к широкому окну и играл свою любимую рапсодию Листа. Но чаще он просто смотрел в окно, выходящее на Пушкинскую площадь. Он мог часами наблюдать за бессмысленным угарным танцем автомобилей, пешеходов и бесчисленных ворон. Количество кружащихся в танце не убывало и не прибывало. Сверху оно казалось неизменным. Смотреть с такой высоты на кишащих вокруг памятника Пушкину людей нравилось Василию потому, что в его душе рождались творческие порывы, связывающие его незримой нитью с гением поэта. Элеонора знала, что в такие минуты Василия тревожить нельзя.
«Неужели он сейчас там?» — спрашивает она себя, и ужас наваливается на нее. Остается сойти с ума или найти в себе силы перебороть страх. В отчаянии Элеонора дергает ключ и никак не может открыть дверь. Звуки скрипки снова тихим стоном издеваются над ней. Элеонора ясно представляет себе, как в неверном от луны и огней рекламы свете она увидит тонкую фигуру с развевающимися волосами. И пусть! Пусть увидит! И скажет ему, чтобы он убирался. Что не боится его дурацких появлений. За что он ее мучает? Она до сих пор одна. Ничем не запятнала его память. Даже с такого великого мужа достаточно!
Еще несколько усилий, и дверь легко открывается. Элеонора с шумом врывается в комнату. В ней никого нет. Сумрак от окна позволяет увидеть знакомые предметы. Единственное, что настораживает, резкий запах табака. И снова Элеонора успокаивает себя тем, что комнату давно не проветривали. И вообще нужно выкинуть все эти табаки. Не зажигая свет, она легко проходит к окну. Внизу на площади, в окружении кучки молодежи, стоит длинный человек в черном и играет на скрипке. Элеонора, злясь и на него, и на себя, выскакивает из комнаты, запирая дверь на ключ.
Уверенным шагом, не прислушиваясь больше к всяким шумам, возвращается на кухню, достает из холодильника бутылку шампанского, открывает ее и с жадностью пьет из большой чайной чашки холодный пузырящийся напиток. Всего несколько минут требуется ей, чтобы осушить целую бутылку. На ходу закусывая шоколадом, она направляется в спальню. Шампанское, усталость, нервное истощение берут свое. Страх пропадает. Возникает апатия. Без всякого волнения Элеонора заходит в спальню. Постель пуста. Только покрывало почему-то сброшено на пол. Но думать об этом не хочется. Элеонора быстро раздевается, и впервые за многие годы ложится в кровать, не приняв душ и не смыв краску с лица. От выпитого шампанского кружится голова. Приходится приподняться на локоть левой руки, в надежде остановить кружение. Даже с закрытыми глазами Элеонора ощущает наплывающий на нее свет луны. Голова проясняется. Покой и безмятежность возвращают ее на подушку. Так когда-то она чувствовала в темноте взгляд мамы, соглашавшейся после ее капризов посидеть рядом до прихода детского сна. Потом, уже значительно позже, так же смотрел на нее Василий, после долгих истомляющих часов любви, касаясь ее щек концами своих длинных черных волос. Это продлевало ее наслаждение, рождало светлые сумасшедшие мечты, уносившие ее в плавный бесконечный полет. Элеонора с благодарностью подставляет лицо ласковому взгляду луны. Она не спит, она томится в ожидании наслаждения. Ее тело ощущает зарождающийся бунт плоти. Оно жаждет ласк. Его ласк.
Когда впервые Ласкарат привел ее к себе домой, Элеонора очень стеснялась его. Василий был слишком знаменит. Чтобы подавить в себе чувство неловкости, она пила шампанское фужер за фужером и громко смеялась. Ждала и не представляла, как у них все произойдет. Василий легко оторвал ее от кресла, уложил на канапе и принялся ласкать и целовать ее ноги. Таких ласк она еще не испытывала. Он обливал ее голые ноги шампанским и высушивал поцелуями. Потом долго ласкал языком ее растопыренные от восторга пальцы. Скользил им от пяток к щиколоткам и обратно. В то же время руки медленно продолжали свой путь, подолгу задерживаясь вокруг колен.
Элеонора погрузились в набегающие волны блаженства. Василий не торопился, и она млела именно от ласк, а не от предвкушения привычных скорых сближений. Она чувствовала, как его руки упиваются ее телом, как волнительно поднимается все выше по ногам его сухой упругий язык. Медленно, стараясь незаметно, она принялась стаскивать с себя платье. Оно было узким, трикотажным. Его пришлось тянуть через голову, с застегнутой сзади молнией, лихорадочно освобождая тело для надвигающихся ласк Василия. В какое-то время она едва не задохнулась от наслаждения и застрявшего на подбородке платья. Пришлось сбрасывать рывком, порвав при этом чертову молнию. Маленькие черные трусики не стали помехой для жадных, жарких, уверенных рук. Василий их просто отодвинул. Больше им ничто не мешало. Элеонора провалилась в блаженное забытье…
Тело ее вздрагивало и тряслось от напряжения, от бесчисленных пиков отдачи. Ей казалось, что Василий поднял на руках ее ставшее невесомым тело и закружил в бушующем море экстаза. Она парила, извиваясь змеей. Стрелы быстрых удовлетворений пронизывали ее всю — вонзаясь в нежную кожу между пальцами ног и с криком вырываясь наружу через искривленный рот.
С Василием она познала счастье свободы в своих ощущениях. Раньше в постели Элеонора всегда зависела от мужчины. Его поведение часто сковывало ее. Иногда вызывало даже неприятные ощущения. Ей постоянно приходилось приспосабливаться. Исполнять, исполнять просьбы. При этом никто никогда не спрашивал, хочется ли ей того, чего от нее требовали. Она стеснялась показаться не сексуальной и безропотно служила мужским прихотям. С Ласкаратом она впервые смогла полностью отдаться во власть своих восторгов. Она забывала о нем. Ей казалось, что в своих полетах на крыльях страсти она одинока. Но это одиночество становилось верхом эмоциональной раскрепощенности. Элеонора была подвластна только своим желаниям. Ей ни с кем не нужно было делиться своим счастьем, ощущаемым каждой клеточкой тела и каждым нервом внутри него. Из этого состояния Элеонора стремилась подольше не выходить. Василий не уставал ее ласкать, открывать в ней все новые точки наслаждения. Он был ее любовником и вместе с тем не существовал в ней. Они находились рядом, но не вместе. Она была в постели царицей, а он богом. Ничего подобного в обычном сексе она не испытывала. Всегда контролировала свое тело и не могла отключиться до конца. Удовлетворение физическое почти не затрагивало душевных струн. Плотская радость прорывалась к насыщению. Изматывала в конвульсиях тело, требовала отдачи всех жизненных соков. Кидала в беспамятство, в порочную страсть, сметающую все барьеры. Чем глубже и сильнее проникал в нее партнер, тем с большей жадностью она желала слиться с ним. Душа при этом выскальзывала из тела, забытая и ненужная. И только потом, когда все кончалось, мстила за пренебрежение к ней гулкой пустотой и утомительной безысходностью.
С Василием было все наоборот. Он дарил ей счастье через душу. Он возносил ее в небо, предоставляя возможность окунуться в собственное «я». Полюбить себя, почувствовать свои ощущения, понять, как хорошо быть собой. Его потрясающие ласки, не требующие никакой отдачи, заставляли ее тело умирать каждый раз и высвобождали душу, рвущуюся от безумных желаний в нирвану. После длительного блаженного безумия она тихо засыпала, чувствуя на себе спокойный взгляд Ласкарата…
Элеонора открывает глаза. В спальне все еще ночь. Луна ушла из окна, оставив мерцающий сумрак. Холодно. Редкие снежинки залетают маленькими звездочками через настежь открытую створку окна. «Кто ее открыл?» — без удивления задается вопросом Элеонора. Изможденное любовью тело отказывается реагировать. Сегодня ночью с ней был Ласкарат. Он приходил, чтобы подарить ей воспоминания о счастье. Никаких сомнений — это был он. Наяву и в реальности. Ее тело — тому свидетель. Оно запечатлело его ласки. Элеонора благодарна приходу Василия. Он ушел, и ей стало нестерпимо холодно. Она протягивает руку, включает ночник, стоящий рядом на тумбочке. Одеяло в темно-синем пододеяльнике далеко отброшено от кроватей, составленных вместе. На полу валяется ночная рубашка, в которой она засыпала. Мокрые ноги дрожат на влажных простынях. Пахнут шампанским. Пустая бутылка из-под него стоит на тумбочке рядом с ночником. Сегодня Василий ушел, не дожидаясь ее пробуждения. Элеонора вскакивает, захлопывает окно. Меняет простыни. Ложится, закутываясь в одеяло. Закуривает. Ей совсем не страшно. Хотя тело нервно подергивается. Такое обычно возникает после больших физических перегрузок. Из-под правой груди по боку скатилась горячая капля. Элеонора проводит рукой по ее следу и с ужасом видит кровь. Она подбегает к зеркалу, висящему над туалетным столиком. Поднимает небольшой, слегка приплюснутый шар груди и не верит своим глазам. Две небольшие ранки, образовавшиеся либо от впившихся в тело ногтей, либо… от укуса. В экстазе она впилась сама в себя длинными твердыми ногтями? А может, Василий воспользовался ее безумством и высосал кровь? У Элеоноры кружится голова. В памяти всплывают слова Артема Володина о стремлении Ласкарата завладеть ее телом. Вытеснить душу и влезть в ее телесную оболочку…
