Сергей Зверев - Здесь стреляют только в спину
Глубокий анализ обстановки картину не прояснил и перспектив не добавил. Мы пытались ответить на два вопроса: а) почему мы здесь? б) что делать? Почему сектанты хватают людей, мирно плывущих по реке? Ну, допустим, охотились по утрянке, уток постреливали в бассейне Хананги, увидали незнакомцев (а незнакомцы при оружии). Так нехай себе плывут! Но нет, шли за нами вдоль берега, дожидаясь, пока пристанем. А кабы не пристали? Отвязались бы? Огонь открыли? Вот и спрашивается, зачем мы им понадобились? Неофитов не хватает? Ерунда. В этой стране, как нигде, переизбыток инертных, безвольных, разочарованных в жизни молодых людей. Хватай любого да насилуй... Правдоподобный вариант выглядел наиболее угрюмо: верхушка секты имеет связь с одной из групп, заинтересованных в грузе с «Як-40». Ориентировки получили еще вчера, после нашего исчезновения в таежной клоаке. Разослали наудачу, на всякий случай. Пятеро оборванцев с рюкзаками и оружием – с другими не спутаешь. Отсюда понятно стремление секты прибрать нас, изолировать и сдать с потрохами, прогнувшись перед боссами. Ну а нам-то что делать? Терпеть? Ожидать прибытия господ из спецслужб, которые прибудут то ли завтра, то ли в августе, то ли через полчаса?
Побег откладывался на неопределенное время. Ограду и бультерьеров здесь не держали, но имелась тюрьма, похожая на настоящую. В теории вырвемся, а дальше? Стрелков полный поселок – а эти «ворошиловцы» не упустят шанс поразмяться на бегающих мишенях.
Оставалось ждать. Нас сводили в туалет – грязный закуток с тремя живописными отверстиями. Потом мы валялись на матрасах, отходя от побоев. Прослушали лекцию Сташевича о наличии и путях развития тоталитарных сект в Сибири. «Сахаджа-йога» – специализирующаяся на убийствах собственных детей; «Фалуньгун» – известная массовыми самоубийствами адептов; «Аум-сенрикё» – успешно переименованная в «Алеф»; «Трансцендентальная медитация» – замедитировавшая народ до того, что люди забывают собственные имена; «Мертвая вода» – полный бред о «раздробленном теле единого русского народа»; «Дети бога» с добрым дядюшкой Мо и его идеями «любить» всё, что шевелится, в том числе двухлетних детей; «Церковь последнего завета» – под руководством сержанта милиции; дианетики, мормоны, иеговисты, секта Муна, Акбашева, неопятидесятники... Турченко дополнил лекцию конкретными примерами о «религиозной» деятельности упомянутых – с леденящими кровь подробностями. Борька Липкин облек это дело в рамки сатиры. Невзгода рассказала об институтской подруге, доведенной сайентологами до состояния зомби, а далее подвергнутой страшному наказанию – исключению из организации, когда объект уже не в состоянии прожить без накачки и сходит с ума. Я вспомнила про коммуну знаменитого доктора Столбака, классического недоучки с теорией «трудотерапии» – воспитания детей адскими побоями, унижениями, работой с утра до ночи и лечением всех болезней хлорэтилом в анус (потом ученые-медики возмутились, накатали «телегу» – он сменил метод: стал лечить электротоком, но туда же).
Звякнули запоры – принесли еду. Двое скромных юношей внесли увесистый чугун, пять ложек и похожую на лаваш пережаренную лепешку. Третий скромный юноша, стоя в дверях, держал нас на прицеле. Приятного аппетита не пожелали, отделались молчанием.
– Хай, избранные, – приветствовал сектантов Борька. – Есть желание поговорить со старшими. Пришлите-ка нам апостола... или кого-нибудь из замполитов.
Ответом послужил лязг замков.
В чугуне присутствовала желтоватая жижа с запахом фасоли, гнилой картошки и совсем немного – мяса.
– Я бы поостерегся, – задумчиво выразил свое отношение Турченко. – Могу представить, какая доза химии в этом, с позволения сказать, блюде.
Но есть хотелось зверски. Приняв на веру заверение Невзгоды, что от одного раза не зажужжим, мы застучали ложками. Суп оказался худо-бедно съедобным – общепитовский вариант: жирности ноль, соли мало, зато фасоли – на три поноса.
Опять загремели засовы. Молчуны забрали посуду, бросив на тряпище стопку воняющей дезинфекцией спецодежды – что-то наподобие комбинезонов с лямками (в таких пластаются грузчики и маляры в солидных конторах).
– Переоденьтесь, – бесцветно вымолвила стража. – Вам же будет удобнее. А сапоги оставьте свои.
– Серьезная заява, – прокомментировал Борька, когда дверь закрылась, а к нам вернулся дар речи. – Что делать-то будем, а, коллеги? Бунтуем на корабле?
– Мне кажется, рано, – качнул головой Турченко. – Не надо злить братву по мелочам. Чего вы дергаетесь? Наше рванье никто не конфискует. А тут новое, ненадеванное...
Но это унижало морально. Я даже не помню, отвернулись ли мужики, пока мы с Невзгодой влезали в пыльную брезентовку. Лично нас это не смущало, их – не знаю.
В третий раз открылась дверь. Я ощутила дрожь в коленках – в проеме, набычась, стоял «Кудеяр»...
Абсолютно жуткое создание. Хрестоматийный злодей. Тело крепкое, волосы гривой (не сказать, что грязные), борода скрывает пол-лица. Глаза пронзительные, со слепящим блеском гипнотизера. Шрам на месте...
– Вы будете наказаны, – процедил он сквозь бороду, – за нападение на наших людей. А ну, живо выходи на улицу!
Он отступил, освобождая проход. Каков нахалюга! Мы напали на его беззащитных людей?!
В коридоре стояли два цербера с автоматами на изготовку.
– Ладно, пошли, – вздохнул Борька, нахлобучивая кепку, – посмотрим, что да как. Не будут нас убивать. Не выдавали бы тогда спецуху...
Не думаю, что нас хотели перевоспитать. Есть иные методы воздействия. Задача ставилась сугубо направленная: сломать. А попутно занять делом, дабы не предавались вредным мыслям. Нас выгнали в поле, под палящее солнце.
– Работать до оврага, – сверкая глазищами, приказал «Кудеяр». – Остановки недопустимы. Лентяи будут наказаны.
Поставил задачу и убрался в поселок, оставив нас в чистом поле с тремя мордастыми охранниками. До оврага полосой метров в семьдесят тянулись картофельные грядки, заросшие осотом. А вернее сказать, тянулись заросли осота, кое-где помеченные картофельными всходами. Осот надлежало удалять (полоть картошку, иначе говоря). Каждому из нас отвели пятиметровую полосу. Товарищи по несчастью быстро сообразили про качание прав: встали в позу и заработали руками. Я оказалась менее подготовленной. Вырвала несколько кустов, и мне это решительно не понравилось. Острая листва резала пальцы. Голову пекло. Заметив мою нерешительность, один из церберов подошел поближе. Здоровенная такая орясина с узкими глазами и наколкой парящего орла на запястье. Очевидно, местный пастырь не гнушался отбирать в ряды «продвинутых» бывший уголовный сброд.
– Послушайте, молодой человек, – сказала я, не вставая с корточек, – я не прошу у вас средство малой механизации, но не могли бы вы принести верхонки? Трава режет пальцы, очень больно, знаете ли...
Я поймала взгляд Сташевича, исполненный жалости. С него уже хлестало, но он помалкивал. Цербер смотрел на меня с любопытством. Я принялась медленно подниматься на ноги.
– А также воду и что-нибудь на голову. Мы заработаем тут с вами солнечные удары...
Не знаю, как насчет солнечного, но удар я заработала прямо на месте, не отходя. Мощная оплеуха в контуженное ухо швырнула меня на колени. Голова взорвалась, как пороховой склад.
– Работать, – кратко распорядился урка.
Давясь рыданиями, я схватилась за острые листья. Повсеместная практика тоталитарных сект: побои, каторжный труд, опять побои... Через пять минут бестолковой работы начался сущий ад. Руки кровоточили, пот заливал лицо. Остальные трудились не жалуясь, а меня ломало, как наркоманку. Уж лучше бы через тайгу продиралась... А где-то через полчаса, балансируя на грани обморока, я узрела и вовсе возмутительную картину: Борька Липкин мило общался с татуированным охранником. Почти не работал! Умеет же найти подходы, подлец! «Работать!» – орали остальные конвойные, но Борьку это уже не касалось. Потихоньку вытягивая кустики, он что-то заискивающе вопрошал у молодчика, а тот охотно отвечал, увлеченный своим словоблудием.
– Перерыв пять минут! – объявил охранник.
Мы попадали в свеженарванную траву. Церберы отошли – общаться с нами им было неинтересно. Я лежала полумертвая и просительно смотрела в небо. Остальные занимались тем же. Кроме Борьки.
– Полезная информация – залог успеха, – сообщил Липкин свистящим шепотом. – Гибче надо быть, господа, гибче... Прошу любить и жаловать – брат Владимир, командир наших конвойных. Милейшее и доброе создание. Бывший пленник. Любой из пленников может стать сектантом. Вовочка Харламов – бывший подручный вилюйского авторитета Шарапа. Приехал с напарником Шлыгой на «пробивку» – узнать, что за деревня и сколько можно хапнуть. А здешние без церемоний сами хапнули Вовочку, и стал Вовочка пленником – рабом, или, по-местному, «неразбуженным помощником». Напарника Шлыгу так и не «разбудили»: упорным оказался – огрызался, хамил, в побеги ударялся... Словом, первым тестом Владимира на пути в охрану стало закапывание истыканного ножами напарника в грядку помидорной теплицы. Изысканное удобрение, объяснили ему...
