Эльмира Нетесова - Закон Тайга

—  Тьфу, черт! И вы туда же! Да что ж мы, проклятые, что ли?

—   Уж о том законных спросите. Я лишь о чае! Так вот, чифир пьет перхоть, то есть всякая фартовая шпана. Кайфуют, балдеют, когда навара нет, клевых дел не обламывается. Иль когда приморены. Все потому, что под кайфом время быстрее летит. Но воры в законе себя не уронят, помои не жрут, не хавают - на их языке, А крепкий чай даже очень уважают. Сла­бый пьют те, кто на воле скудно жил. Во всем себе отказывал. И заметь, такие люди либо тугодумы, либо неудачники. У них всегда слабое здоровье и хлипкая натура. Я имею в виду северян. Но это не относится к женщинам.

—  Там коренных сахалинцев нет и не было. Все приезжие, недавние. Разве только каторжники. Но и они свой, особый чай признают, таежный.

—  Послушай, Сем, а твой лесник-каторжник долго держал у себя сбежавших зэков? - спросил Кравцов.

—  С зимы. До дня ареста всех троих.

—   Странно. Я всех каторжников Сахалина знаю. Но ни разу не слыхал, чтобы кто-то из них потерпел над собой из­девательства безнаказанно. Это самый добрый, но и злопа­мятный народ.

—  Возраст учтите, Игорь Павлович. Трофимыч уже на ла­дан дышит. К тому же одинок.

—  Опасно старика без защиты оставлять. Не ровен час, вся­кое случиться может...

— Я спокоен. Именно потому, что знаю фартовых. Они ни­когда не вернутся туда, где их накрыли, - выпалил Дегтярев.

—  Я знаю другое. И тоже из закона: никто из заложивших не должен дышать, покуда жив хоть один фартовый.

—  Но Трофимыч не закладывал. Кузьма сказал. Лесник, на­оборот, за укрывательство предупрежден. И фартовые знают: не он их засветил. Мы и его тогда сгребли вместе с ними.

Кравцов держал в руках чашку чаю, хмурился, думал о чем- то своем.

—   Игорь Павлович, вам теперь приходится встречаться с теми, с кем в зоне были вместе на Колыме?

Кравцов словно проснулся:

— Довольно часто вижусь. Со многими.

—  И с законниками?

—  Конечно. Только мы с тобою по-разному их восприни­маем, Семен.

—   Но как иначе можно понять преступника? Мне мое убеждение второго толкования не подсказывает, - съязвил Дегтярев.

—  Видишь ли, законники в твоем понимании - уголовни­ки, преступники, мусор.

—  А кто ж еще? У меня их сотня, а-мучений с ними больше, чем с целым городом. И это те, кто из зоны вышел. На свободе они совсем негодяи. Их нельзя отпускать. Будь моя воля...

—  Не дали боги тебе роги. И на том спасибо. Твоя бы воля, ты всех к стенке и в расход. Одних - по убеждению, вторых - по приказу... Да кто жить останется? Дегтяревы? Которые всех под свой штамп будут подгонять?

—  Игорь Павлович, а как можно представить юриста, да еще работника прокуратуры, в друзьях с законниками?

—  Ты знаешь, Сем, они даже помогают мне.

—  Разбойничают, а вы тут же раскрываете их.

—  Хамишь, участковый. За такую практику легко на перо сесть. Я ведь имею дело с бывшими законниками, завязавшими с «малиной». И во многом мои убеждения помогли им. Чем горжусь немало.

-  Может, хоть один общий знакомый есть у нас7

—  Не исключено. Кита знал?

—  Нет, - подумав, уверенно ответил участковый.

—  Мурло? Или Пикового?

—  Не слышал.

—  А Кореша знал?

—  Нет, не довелось.

—  Скрипача?

— Скрипача знаю! Он, гад, у меня в Трудовом три года был. Все нервы на нитки измотал! Не человек, сатана! - покраснев, негодовал Дегтярев.

—  Да будет тебе, Сем! Прекрасный человек! Он теперь в Южно-Сахалинске работает. Сразу на трех должностях. И глав­ная - наш эксперт. По делам особой категории. Уж от него ничто не скроется. В татуировках разбирается отменно. Знает символику каждой лучше таблицы умножения. Способы, мето­ды и средства убийства насквозь видит. С его помощью три «малины» взяты. Без единой потери с нашей стороны. Тихо и красиво. А главное, Скрипача не засветили.

—  Что-то не верится мне, - покачал головой Дегтярев.

— Я что же, вру, по-твоему? Скрипача зовут Федором. Вы­сокий, худощавый, брюнет. Лицо интеллигентное. Чистая, от­крытая улыбка, - описывал Кравцов.

—  Вместо улыбки - оскал. Худой, так у меня в Трудовом все тощие, кроме бугра.

—  Хорошо. Есть и особые приметы. На шее - крупное ро­димое пятно. Справа. Заикается при разговоре. Левша. А пото­му левая рука, если приглядеться, короче правой. На правой руке лишь на мизинце имеется ноготь. Рука была травмирова­на, много раз обморожена. И на ней, если разденется, кожа морщинистая, нездорового желто-зеленого цвета, без единого волоса. И еще одно. У Скрипача при ходьбе походка своеобраз­ная, танцующая.

—  Ну уж хрен! У меня он ползал, этот змей! - не выдержал Дегтярев. И добавил: - Я его, паскуду, до тошноты на делянах выматывал. До того, что с кровью до ветра ходил.

—  Сам ты гад, Сема! Этому человеку цены нет!

—    Странно, может, не о том речь? Но ведь точно - Федор.

У него фамилия еще чудная - Лапушкин!

            - Лапочкин, - поправил Кравцов.

—  Значит, он!

—  Второго с такой кликухой нет. Это я точно знаю. Мы с ним давно познакомились. Три раза он через мои руки прошел. Так что старый знакомый. А тут я на станции своего друга про­вожал. Глядь, Федор'у вагона. К чемодану моего гостя прикле­ился. Я тихо его за руку взял. И посоветовал не дергаться. Мой друг так ничего и не понял. Вместе со Скрипачом мы его про­водили, сказавшись старыми знакомыми. А потом всю ночь вме­сте. Поговорили. Спорили. Даже ругались. Два раза он хотел уйти, разобидевшись на меня. Но потом успокоился. Нет, тот разговор не стал окончательным. Но что-то в душу заронил. Семя сомнения зацепилось где-то. Ну и стал он изредка наве­щать меня. Потом влюбился он. И не повезло. Закон «малины» не позволяет иметь семью. Появилась первая трещина на серд­це. Дерзким стал, злым. Кенты его ту девчонку убили. Чтоб глаза фартовому не мозолила. Вот тут и прорвало Федьку. При­шел ко мне. Насовсем...      

—  Он у вас живет? - удивился участковый.

—  Поначалу. Очень недолго. Теперь'квартиру получил. Се­мья есть. На стройке крановщиком работает. Хороший зарабо­ток у него. Скоро второй ребенок появится. А нам помогает бесплатно. Ну еще, когда есть время, по вызову слесарит по квартирам. Тоже приработок. Семья у него дружная. Живут не­плохо. Обеспечены.

—  Волка в лес все равно потянет, - отмахнулся Дегтярев.

—  Уже нет. Дочка есть. Теперь сына ждет.

—   О Господи! Еще один бандит появится, - отвернулся участковый.

—   Знаешь, Сем, когда Федор завязал с «малиной», я тоже не вдруг поверил. И когда устраивал его на работу, не надеялся, что застрянет Скрипач на стройке. Тем более что кенты так и кружили около него. А Федька то весь в синяках, то одежда в клочья. Но не жаловался. Однажды из бани вернулся - пальто на ленты порезано. Но - молчок. А вскоре поселили его в об­щежитие. Так кенты бывшие дебош в комнате учинили. И сно­ва устоял. Фартовые решили убить его. Он понял. И намекнул мне. Мы Федю в Тунгор откомандировали. А сами вплотную «малиной» занялись. Целых три месяца из-под носа фартовые уходили. А тут Скрипач вернулся из Тунгора и помог нам! Да как! На хазе накрыли!

—  Свою шкуру, выходит, спасал он? Не просто так помог? - вставил Дегтярев.

—  Свою жизнь он и не потерял бы. Сам владеет пером луч­ше ложки. Да снова под запретку попадать не хотел. И таких, как мы с тобой, пожалел. Высветил. И не только эту «малину». Теперь - постоянный эксперт на добровольных началах.

—   Повезло вам. Он многих знает. Еще больше знает сам. Но у меня бы никогда не сладилось с ним. Воевали. Кто кого. И чаще он верх брал. Потому что на его стороне все фартовые были. А я - один да злоба. Она в таких делах не советчик. У меня со Скрипачом однажды конфуз получился. Жаловались мне условники: мол, надо уборную построить на деляне, а то комары покоя не дают. Я и заставил Скрипача ее построить. Тот выполнил указание. Я пошел проверить. А Скрипач, скоти­на, закрыл меня снаружи на щеколду и ломом дверь подпер. Два дня я в той уборной просидел, покуда один из своих от­крыл меня. А Федька в столовой встретил и скалится: «На всю жизнь просрались, гражданин начальник?»

Кравцов, не выдержав, захохотал.

—  Ты его, наверное, без наказания не оставил? - спросил, смеясь.

—  Да нет! Не стал. Слово даю. Самому потом смешно было. Но отплатил гаду. Он же у меня бульдозеристом работал на участке. Я и отправил бригаду в Трудовое, не предупредив его. А он в село двенадцать километров пехом шел. Почти ночью добрался.

—   Мелкая подлость. А вот у меня подследственным был такой вор, Мурлом его все звали. И впрямь безнадежный, так казалось. На деле поймали. В магазине. А чуть на допрос - прикидывался малахольным и начинал то стену зубами грызть, то в угол головой, а однажды сам себе живот гвоздем пропорол. Вбил в кишки кулаком, по самую шляпку. Я понимал, что при­кидывается. И не обращал внимания на его фокусы. Он что только не изображал. Из-под себя жрал, лишь бы поверили в его сумасшествие. Наши следователи вскоре и впрямь его сто­рону приняли. Мол, с третьего этажа магазина выскочил, воз­можно, не только ребро и руку сломал, но и мозги потерял на лету. Но я его проверил своим колымским методом. Вошел в его камеру ночью. Схватил за плечо, кричу: «Фартовые! Линяй! Мусора на хвосте!» - рассмеялся Кравцов и добавил: - Мурло вмиг под нары. Во сне забыл, где находится. А когда понял, что его на арапа взяли, долго на меня обижался. Я же знал, что только спросонок человек не может врать. Такое годами прове­рено. Практикой.