Богдан Сушинский - Севастопольский конвой
В ту же минуту конь под майором осел, и только чудом комбат успел выбраться из седла раньше, чем несчастное животное завалилось на бок. Увидел рядом с собой рослого, краснорожего детину-офицера, который только что убил его коня, Гродов смог выстрелить в него из пистолета лишь чуточку раньше, чем тот успел сменить обойму в своем оружии. Причем пуля попала румыну в глаз, но даже с простреленной, окровавленной глазницей он еще сумел сделать два шага навстречу противнику, чтобы упасть прямо ему под ноги.
Оглянувшись, комбат увидел, что, предавшись паническому драпу, к ложбине со всех сторон бегут румынские солдаты. Поняв, что преследовать изгнанных из этого укрытия нет смысла, он, обращаясь к своим бойцам, прокричал:
– Всем залечь! В цепь по гребню долины! Стрелять только прицельно!
Упав на небольшой холмик, майор тут же обезоружил какого-то румынского вояку, который, лежа на спине, даже мертвым не желал расставаться со своим карабином, и, очистив его патронташ, осмотрелся. Справа и слева от него залегали бойцы.
– А мы только так, прицельно… – упал рядом с ним младший сержант Рысин. – Враг – прицельно, мы по врагу тоже прицельно, война, однако… – философски заключил он, проверяя свой пулемет. Причем комбат обратил внимание, что этот сибиряк впервые заговорил с акцентом и даже употребил это пресловутое «однако». – Жаль только, патроны в диске кончаются. Патроны кончатся, какая война?
– Трофейным карабином запасайся, – посоветовал ему какой-то боец, который, стоя на коленях, осматривал поле боя, где уже велись настоящие рукопашные схватки, когда в дело шли не только штыки и приклады, но и саперные лопатки, ножи и просто кулаки.
Чуть правее группы комбата, в брошенном румынами окопчике, группировались бойцы во главе с Лихановым. А за перевернутой вверх колесами подводой мелькнула седая шевелюра Боцмана. Каждый враг, попадавший в пространство между этими заслонами, оказывался под перекрестным огнем, а те, кто умудрялся каким-то чудом уцелеть, пытались, где ползком, где короткими перебежками, уйти к своим по узкой полоске между руинами и берегом моря, под огнем команды погибшего судна.
Когда в обход ложбинки стала пробиваться последняя волна отступающих, майор вновь поднял хуторян и бойцов лейтенанта Дробина в атаку, и вместе они гнали жалкие остатки румынских батальонов почти до той долины, в которой оставались взорванные капониры их береговой батареи. Причем Гродову с трудом удалось остановить разгоряченных морских пехотинцев на той меже, за которой по ним ударили румынские пулеметы.
Майор видел, как оголенная до тельняшек тройка моряков с богатырем Владыкой на острие, буквально врубилась в группу убегающих румын, ни одному из которых уже не хватало времени и мужества, чтобы то ли перезарядить свою винтовку, то ли принять штыковой удар. Захватив винтовку у кончика ствола и у самого приклада, старший лейтенант буквально пронзил штыком шею одного из солдат, чтобы уже через секунду с невероятной силой размозжить голову другого однополчанина прикладом.
Старший сержант Коновченко тоже попытался достать своего противника, орудуя винтовкой как дубиной, однако приклад лишь скользнул по спине румынского унтера. Тогда, то ли случайно упустив свое оружие, то ли отбросив его, чтобы не мешало, командир хозвзвода в каком-то невероятном тройном прыжке настиг беглеца, по-рысьи прыгнул ему спину и, повалив на землю, тут же добил выхваченным из-за голенища ножом. Второй краснофлотец бросился на споткнувшегося противника и, катаясь с ним по земле, угрожающе орал своим и чужим: «Не мешать, мать вашу! Мишка Злотник и не таких фраеров заваливал!».
Почти не разворачиваясь, буквально из-под руки, румынский офицер в упор прострелил грудь кому-то из моряков, но с широко раскрытым ртом, в котором навеки застыл боевой клич «Полундра», тот еще пробежал за ним несколько метров и только тогда упал, так и не дотянувшись штыком до своего убийцы…
– Отходить по берегу моря! – успел скомандовать комбат, как только раздались первые очереди и легли первые снаряды румынской батареи. – Все под прикрытие береговых обрывов!
– Кажется, на сей раз фраерок тебе тоже попался нехилый, – узнал майор в скатившемся рядом с ним с обрыва морячке того самого Мишку Злотника, который отрабатывал на враге приемы уличного мордобоя. На береговой батарее он служил заряжающим, а в прислугу этих орудий старались брать физически выносливых.
– Это я засиделся в батарейном каземате. Еще пару таких рукопашных – и мы их будем гнать…
– …До самого Бухареста, – завершил его мысль Гродов, вспомнив, как сам когда-то угрожал гнать врагов там, на правом берегу Дуная, на Румынском плацдарме. – Главное что? Настроиться.
– Надо бы собирать в кулак наиболее натасканных на штыковом, рукопашном бое и бросать их на прорыв. В самую гущу, чтобы враг как можно скорее запаниковал.
Прежде чем ответить, майор снял с ближайшего косогора невесть откуда возникшую фигуру румына, который уже успел вскинуть свою винтовку, и только тогда произнес:
– Не волнуйся, пехотинец: впереди у нас еще столько штыковых и рукопашных, что вскоре все мы превратимся в настоящих полевых асов.
– Если только посчастливится уцелеть во время ближайшей контратаки, – на спине съехал к ним с кручи младший сержант Рысин, на груди которого ручной пулемет покоился, как ребенок – на руках у молодой, неопытной матери.
29
Когда они вернулись на свои позиции, над Судным полем воцарилась какая-то странная, заупокойная тишина. Как только обстрел его орудиями противника прекратился, комбат велел ротным выделить санитаров и могильщиков, которые бы помогли определиться на нем и живым, и павшим.
Увидев, что на равнине появились не только санитары, но и две снаряженные ополченцами Боцмана похоронные подводы, румыны тоже выставили на ней парламентеров с красными крестами на белых полотнищах флагов и принялись несмело осваиваться на выжженном августовским зноем поле боя, поле павших.
– Ни одного выстрела, ни одной рукопашной стычки во время работы санитаров произойти не должно, – жестко предупредил комбат мичмана Юраша и отставного боцмана, которые вместе с санитарами, пятью бойцами и несколькими ополченцами составили похоронную команду.
– Это понятно, – пожал резко исхудавшими плечами Юраш. – Мы то что?.. Если только румыны…
– Без «если», – еще резче прервал его майор. – Хватит на сегодня, отвоевались.
– Было бы приказано, – с той же невозмутимостью согласился мичман. – Вряд ли мы станем брататься с румынскими похоронщиками, но самокруткой-то угостить можно, люди как-никак.
«На поле боя каждый день начинается с воинственных гимнов боевых труб, а завершается благодарственной молитвой чудом уцелевших», – подумалось Гродову, когда он осматривал в бинокль степную низину, на которой бойцы похоронных команд неспешно вершили свои ритуалы, словно жнецы на перезревшей, полегшей ниве. Жаль только, что кроме гробокопателей он уже видел подразделение, численностью не менее роты, которое подходило к румынской передовой. И с тоской подумал, что его батальон ни одного бойца пополнения сегодня не получит.
Выяснив по телефону, что корабельное орудие «Кара-Дага» расстреляло все снаряды, Гродов приказал вывести его из строя, а пулеметную спарку – демонтировать и на пароме доставить в расположение батальона вместе с обслугой, пленным радистом и рацией. Вообще-то, комбат намеревался снять с «Кара-Дага» весь десант, однако прибывший с первым плотом сержант Жодин резко запротестовал:
– Ты же видел, комбат, – горячился он, по старой, еще «дунайской» дружбе позволяя себе обращаться к майору на «ты», – как вовремя мы ударили румына по печенке и сколько врагов уложили на подступах к нашим окопам!
– Это все видели.
– И еще раз ударим, как только сунутся.
– До поры до времени противник не пытался уничтожить судно, поскольку верил, что на нем его десант, его рация. Теперь же по нему, у берега стоящему, даже слепой способен пристреляться. И пристреляется.
– Но все же, – стоял на своем Жодин, – расклад предлагаю следующий: двух артиллеристов и двух пулеметчиков отдаю тебе в виде подкрепления. Кстати, хлопцы такие, что под вечерок с ними даже по Дерибасовской пройтись не стыдно.
– Высочайшая оценка, – признал Дмитрий. – Для любых наградных документов.
– Остальные же, включая юнгу, остаются со мной на судне.
– Отставить! Юнгу срочно переправить сюда.
– Но он упирается…
– Хоть под конвоем доставь. Это приказ. Не хватало еще потерять такого геройского мальчишку на борту погибшего корабля. Взамен можешь взять любого краснофлотца.
– Есть, доставить и обменять, – оживился Жодин, как меняло, нацелившийся на выгодную сделку. – Даже знаю, на кого именно. Есть тут одессит, бывший матрос тральщика Мишка Злотник, он же в миру – Мишка-Минер, из речной флотилии.
