Богдан Сушинский - Севастопольский конвой
– Держись, сейчас потолкуем еще душевнее.
Майор приказал Клименко и Коркину следовать за ним, и после двух перебежек они оказались на перевале небольшой возвышенности. По пути бойцы успели поднять два кавалерийских карабина, опустошить несколько патронташей и прихватить пистолет убитого офицера. Все это вооружение могло теперь пригодиться.
– Как ведут себя остальные бойцы – в усадьбах, в других строениях? – спросил Гродов командира роты, оказавшись между двумя холмами, на склоне каждого из которых лежали пораженные осколками румынские пехотинцы.
Теперь до особняка оставалось метров двадцать, однако вражеские стрелки залегли со стороны степи и, как только Клименко высунулся из укрытия, тут же осадили его несколькими выстрелами – не меткими, но угрожающими.
– Все еще занимаем две усадьбы, лабаз и этот особняк, – появилась в проломе стены голова Лиханова.
– Однако продержаться до утра вы уже не сумеете?
– Если уцелеем до темноты и если румыны не сунутся ночью.
– Предчувствие подсказывает, что именно ночью они и окружат вас.
Комбат прислушался к тому, что происходит на основном участке обороны, затем поднялся на южный холм и осторожно выглянул из-за рыжего валуна, стараясь разглядеть то, что происходило в приморской части окопов. Теперь стало ясно, что нападавшие вновь залегли. Живые солдаты хаотично ползали между погибшими, и отсюда, с высоты вала, та часть поля боя, которая открывалась Гродову, уже напоминала огромный, опаленный войной могильник, в котором, как оказалось, еще не все убиты, но уже все обречены.
27
Забыв на время о Лиханове, комбат подхватил пулемет и, под свист пуль, пробежав по валу, упал почти у самого его окончания. Теперь румынские солдаты, которые простреливали все пространство между особняком и перевалом, оказались прямо перед ним. Еще он успел заметить, как один из пятерых стрелков выхватил из подсумка гранату и выдернул чеку. Но как только он поднялся для броска, Гродов скосил его очередью из пулемета. Остальные погибли или же были тяжело ранены во время взрыва гранаты этого неудачника.
Очевидно, одним из осколков гранаты был тяжело ранен и кавалерийский лейтенант, как раз в это время появившийся из низины. То, что каким-то чудом он все еще держался в седле, особого удивления не вызывало. По-настоящему удивляло поведения его коня. Можно было предположить, что каким-то образом он научился определять на поле боя офицеров, поскольку, заметив Гродова, направился прямо к нему. Причем шел он с высоко поднятой головой, медленно и торжественно. И даже то, что на какой-то рытвине хозяин его выпал из седла, одной ногой зацепившись за стремя, не нарушило парадной маршевости вороного, словно бы возомнившего, что главной фигурой в этом бою является все же он, а не его несостоявшийся седок и все прочие, уцелевшие или уже мертвые.
Но, пока красавец-конь приближался, майор успел осмотреть в бинокль румынский танк, который должны были использовать для засады Колодный и Петельников. Словно бы заметив, что командир наблюдает за ним, моряки открыли огонь: пулеметчик – по двум цепям прибывающего на Судное поле подкрепления, а засевший под танком «карабинер» – по тем румынам, которые пытались подняться в атаку, находясь неподалеку от машины.
Поняв, что засада вступила в бой, комбат нервно прошелся окулярами бинокля по позициям своих пушкарей. Они должны были помнить приказ: как только «танкисты» вступят в бой, немедленно поддержать их огнем батареи. Но случилось так, что первыми пулеметно-ружейным огнем отвлекли на себя внимания противника десантники из «Кара-Дага» и только потом, будто бы опомнившись, ожило одно, второе, третье орудие.
– Вот это другое дело, – проворчал Гродов, понимая, что тон внушения лейтенанту Куршинову окажется теперь не столь жестким.
– Так, в танке в этом что, наши? – услышал он за спиной голос младшего сержанта Рысина.
– Здесь теперь везде – свои и наши.
Только сейчас комбат обратил внимание, что у сержанта азиатский тип лица и что морщинистое лицо его напоминает лицо семидесятилетнего старика. Для него не было тайной, что таежные охотники, к одному из племен которых, несомненно, принадлежал и этот сибиряк, стареют очень рано и морщинисто, однако этот, судя по фигуре, все еще молодой, человек превосходил все мыслимые ожидания.
– Выходит, я зря опасался, как бы румыны вновь не проникли в него да не взяли нас под пулеметный прицел, – молвил Рысин, не ведая этнических терзаний комбата. Русским языком он владел достаточно хорошо, обходясь без традиционных для коренных сибиряков словечек типа «однако», «моя твоя не понимай…» и прочих подобных.
– Теперь появилось желание помочь этим «танкистам»? – поинтересовался майор.
– Только вряд ли сумеем прорваться к ним.
– Правильно, скорее всего не прорвемся, а значит, пока что предоставим слово артиллеристам.
– Долго эти смельчаки не продержатся.
– В любом случае, долг свой солдатский они уже выполнили.
Тем временем конь подошел к валу и, задрав морду, призывно захрапел, затем заржал. Не теряя ни минуты, Гродов метнулся к нему, буквально сорвал с тяжелораненого кавалериста его портупею – с пистолетом и саблей – и, не очень расторопно взобравшись в седло, спросил:
– С пулеметом, сержант, справишься?
– Справлюсь. Как не справиться? – взволнованно заверил его сибиряк.
– Тогда вооружайся. Остальные – тоже в ружье, и за мной! – скомандовал так, будто в его подчинении находилась как минимум рота.
Через несколько минут они уже были у руин, в той части их, которые с фронта не простреливались.
– Что, комбат, – высунулся из оконного проема плечистый ополченец в застиранной, вылинявшей тельняшке и с командирской, украшенной «крабом», фуражкой на голове, – меняем весла на поводья?
– Уроки штыковых атак мы им уже преподносили, теперь самый раз преподнести уроки атак кавалерийских.
– В самом деле? Ну что ж… Если уж пошла такая пьянка… У нас тут, в ложбине, за ближайшей усадьбой, тоже четверка коней трофейных припрятана.
– И две подводы-одноконки в яру за лабазом часа своего дожидаются, – прошамкал вслед ему худенький приземистый старичок, осеняя все вокруг широкой, но совершенно беззубой улыбкой. – Правда, лошадки там без седел и явно некавалерийские…
– Ничего, бесседельные тоже в строй пойдут. У нас тут, считай, целый эскадрон подбирается, – решительно проговорил Гродов, сходя с коня и отдавая поводья кому-то из бойцов. – А дальше бой покажет. Вы, следует полагать, и есть тот самый боцман, который сельским ополчением командует? – обратился он к мужику в тельнике.
– Тот самый, – запыхавшись, ответил вместо старика Лиханов, только что вернувшийся из рейда по усадьбам.
– Жаль только, нога повреждена, а посему с палубы напрочь списана, – уточнил боцман.
– И сколько же под вашим началом ополченцев?
– Один из тех, что в усадьбе, только что умер, – вновь ответил вместо него Лиханов, который после рейда куда лучше владел ситуацией. – Один ранен, но отстреливаться способен. Итого вместе с Боцманом в строю двенадцать ополченцев.
– А твоих?
– Если с легкоранеными… Семьдесят девять, – помрачнел старший лейтенант. – Одного взвода уже, считай, нет.
Он вопросительно взглянул на комбата, ожидая упреков за столь большие потери, и был немало удивлен, когда тот вполголоса и как бы сквозь зубы проговорил:
– Если честно, я опасался, что потери окажутся более серьезными.
– Да куда ж еще серьезнее?! – насторожился ротный.
– Я видел, как хутор утюжили штурмовики, вспахивали дальнобойщики и даже танкисты. Так что по всему раскладу получалось, что…
– Здесь почти у каждого дома – винные, каменные погреба, – объяснил старший лейтенант. – С дореволюционных, видать, времен, однако все еще крепкие. Как только начинается налет или обстрел – всем приказано быть в укрытиях. Даже наблюдатели – и те в основном у подвалов находятся. Мой КП тоже в подвале, – кивнул он в сторону небольшой арки, расположенной рядом с обвалившейся стеной пристройки. – Там же и телефонный аппарат. Словом, это даже не подвал, а целое подземелье, пролегающее под всем особняком. Жаль только, входа в катакомбы обнаружить пока что не удалось.
– Хотя, по идее, должен существовать, – признал Гродов, поднимаясь на полуразрушенный, основательно выжженный второй этаж. – А что касается телефона… Подними-ка его на пару минут наверх. Судя по всему, обзор отсюда прекрасный.
– Все Судное поле – как на картинке, – согласился Лиханов, приказав своему ординарцу поднять полевой аппарат наверх, следуя за ним по шатким мраморным ступеням. С легкой руки комбата, название «Судное поле» уже основательно прижилось среди бойцов, потому как понравилось.
Хотя здание располагалось не на возвышенности, а в небольшой низине, тем не менее почти все Судное поле действительно просматривалось, причем неплохо. Прячась за полуразрушенной стеной от снайперов, майор прошелся биноклем по большей части окопов, пролегающих между лиманом и морем, по остову корабля, на котором все еще держалась группа сержанта Жодина, а также по занятым морскими пехотинцами Лиханова усадьбам хутора, лабаза и пристани. Только потом стал внимательно прощупывать взглядом все то пространство, которое, собственно, и представало в облике Судного поля… От залегшей у самых его окопов румынской цепи до занятой противником части хутора, а также до южных окраин села и вражеских окопов, в которых уже снова накапливалось подкрепление.
