Александр Тамоников - Секретный полигон
Диверсанты не были смертниками, не стали ждать, пока превосходящие силы ополченцев зажмут их в тиски. Мелькнула рука – швырнула гранату с гребня баррикады. Она взорвалась с приличным недолетом, но окрестности свалки заволокло дымом. Посыл был понятен: мы еще встретимся, господа «террористы»! Разозленный спецназ пошел на штурм, забрасывая гранатами мусорную кучу. Перебегали, старались поменьше маячить на открытом пространстве. Умные в гору не пошли, стали растекаться. Каждый рывок сопровождался броском гранаты. Но все это было напрасно. Гриша Косарь первым оказался в тылу вероятного противника и начал ругаться. К востоку от свалки простирался обширный пустырь с редкими кустами и проплешинами глины. Четверо удирали со всех ног к стоящему метрах в четырехстах автомобилю. Сами серые, в развевающихся маскировочных накидках, и авто такое же серое, никакое, да еще прикрытое куцым кустарником. Стрелять по ним было глупо, эти четверо буквально на ходу запрыгнули в машину, и она как будто сквозь землю провалилась! Вероятно, там была низина, невидимая со свалки. Ополченцы злобно плевались. Преследовать не на чем! Гриша в сердцах что-то выкрикивал, грозил кулаком. Глеб насиловал рацию, требовал выслать все имеющиеся силы в заданный квадрат. Противник уходит! И медиков сюда – в группе раненые!
– Да ладно психовать, – расстроенно махнул рукой мент из Белгорода Саня Коломиец. – Ну, уделали нас, бывает. Хорошо хоть «двухсотых» нет. Признайте, парни, укры начинают кое-чему учиться, воевать с ними становится интереснее.
– Да все понятно, – фыркнул Роман Подвойский. – Их же америкосы тренируют. Надо нам вьетнамских инструкторов нанять.
– Зачем? – не понял Баталов.
– А что тут непонятного? – удивился Ромка. – Вьетнамцы всегда американцев бивали, им это в привычку…
Расстроенные ополченцы возвращались к своим разбитым джипам. Стонали и ругались раненые. Группа понесла потери – слава богу, без убитых. Васько удалось стащить с себя бронежилет, теперь он дышал глубоко и без хрипа.
– Лежим, мужики? – подмигивал пострадавшим Ломовой. – Лежим и ничего не делаем? Хорошо лежать, пока где-то свирепствует работа?
– Да пошел ты, остряк… – стонал Бондарь.
– Мужики, только не говорите, что вы их упустили… – взмолился обессилевший Васько. Все невольно прислушались. Где-то на дороге надрывалась сирена – спешили эскулапы на помощь пострадавшим.
– Упустили, Олежка, упустили, – сокрушенно вздохнул Косарь. – Так что отложим пока торжества по случаю победы справедливости. Но ты не волнуйся, еще перевернется на нашей улице грузовик с удачей…
Глава 8
Такого ущерба, таких тяжелых потерь не было даже в военное время! Кучка диверсантов натворила такое, что ей могла позавидовать вся украинская армия. Железнодорожная станция города Родянска фактически перестала существовать. От взрывов на станции разлетелись стекла по всему городу. От эшелона с боеприпасами, который так и не успели разгрузить, осталось мокрое место. Сила детонации была настолько велика, что рвалось полотно, гнулись рельсы, пламя охватывало соседние эшелоны. Взлетали на воздух цистерны с бензином. Горели здания на станции, горели машины, околоток. Уцелевшие люди спасались бегством. Начальник станции, впрочем, сохранил самообладание. Он прекрасно понимал, что после такого разлива опасных веществ весь город может превратиться в необитаемую местность. Все силы МЧС, пожарной охраны бросились спасать объект. Вся техника, имеющаяся в наличии – бульдозеры, тракторы, экскаваторы, – запрудила горящую станцию и подъездные пути. Места разлива жидкого аммиака ограждали земляными валами, обильно заливали водой (за неимением раствора соляной или серной кислоты) – это было рискованно ввиду вероятности образования взрывоопасных смесей аммиака с воздухом, но другого выхода не было. Тремя километрами севернее разрушения были менее ужасающими, но человеческих жертв на порядок больше. Штаб бригады перестал существовать. Погибло все высокое начальство, включая командиров подразделений, множество рядовых сотрудников (включая женщин и гражданских), много ополченцев. Мощность взрывчатки, заложенной в «УАЗе», была не менее 15 килограммов в тротиловом эквиваленте. Здание бывшего заводоуправления просто развалилось, а то, что устояло, – сгорело. Досталось соседним строениям, цехам. В обугленные остовы превратились припаркованные машины. Многих погибших невозможно было опознать – от них остались угли. Машины «Скорой помощи» вывозили раненых, ополченцы и добровольцы из местных жителей разбирали завалы, надеясь отыскать живых. Царила суматоха. Носились реанимобили, машины из моргов, патрульные джипы. Город замер в тревожном ожидании. Все выезды из Родянска были перекрыты, патрули никого не выпускали. Остаток дня команды ополченцев плюс примкнувшая к ним группа Холодова прочесывали город в поисках диверсантов. Вооруженные люди врывались в дома – где-то вели себя относительно вежливо, где-то не очень – опрашивали жителей, зачищали участки. Но все было тщетно. Ежу было ясно, что банда успела покинуть город до начала облавы – времени на это хватало. Во всяком случае, четверо со свалки сделали это давно. Городок надрывался от ругани и воя – многие погибшие в штабе были жителями Родянска. Глеб понимал, что поиски ничего не дадут. Его люди опрашивали выживших на заводе и на станции. Отдельные счастливчики кое-что припоминали. Группа диверсантов была небольшая – не больше десятка активных членов («Это точно – членов», – мрачно резюмировал Баталов). И та разделилась – часть пошла на штаб, другая на станцию. Они четко знали, что делать, работали решительно, хладнокровно, а главное, безжалостно. Глеб предъявлял фотографии раненым и перепуганным людям. Несколько человек опознали капитана Бурковского и еще парочку – неких Лихо и Гаевского. Эти типы были одеты как ополченцы, вошли в здание как ни в чем не бывало, точно так же вышли. Они обвели вокруг носа ополченцев после взрыва и беспрепятственно покинули штаб. Застрелили парней на воротах и бесследно пропали. А буквально через минуту, когда концентрация людей во дворе стала максимальной, прогремел мощный взрыв…
Значит, та самая группа, размышлял Холодов. Прав Литвинец – эти твари опасны и непредсказуемы. Куда они собираются ударить в следующий раз? На станции их тоже заметили. Рабочий с околотка – ветеран железной дороги, отдавший ей 50 лет своей жизни, – заприметил странных «коллег» в оранжевых жилетах. Они шатались по станции, делали вид, что работали. Он всех тут знал, не было в коллективе таких типов. Может, подвезли с других станций? Но зачем, штат укомплектован полностью, люди справлялись с работой. Мелькнула мысль сообщить куда следует, своим рассказал. Его на смех подняли – заняться больше нечем? Станция забита поездами, на десятом пути формируется эшелон, надо туда бежать. Забыл, Петрович, про формулу работы – «вкалывай, пока не сдохнешь»? В общем, в споре родилось коллективное заблуждение. Он виноват, он кается, нужно было никого не слушать, сразу сообщать… На фотографиях он признал некоего Майданова и неприятного типа по фамилии Карась, напоминающего откинувшегося зэка…
Злые, раздосадованные спецназовцы возвращались на базу в Северодон. Васько и Бондарь уже лежали в гарнизонном госпитале, где продолжали ругаться и посыпать голову пеплом. Их жизням ничто не угрожало. В штабе группировки царило кладбищенское уныние. Полковник Дмитриенко был зол, как голодная барракуда. Почему сорвали план противодиверсионных мероприятий?! Почему допустили проникновение группы – тем более знали заранее, что она проникнет?! Почему в подразделениях, ответственных за разведку и контрразведку, царит такой беспросветный бардак?! Всем работать! Немедленно взять головы в руки и предоставить план по ликвидации диверсионной группы противника!
Опасения, что на группу Холодова свалят всех собак, не подтвердились. Поздно поступил сигнал, да и куда бежать – Родянск большой! Хоть на удочку диверсантам не попались. Вернее, попались, но отделались малой кровью. Полковник с досадой махнул рукой и покинул кабинет начальника разведки, хлопнув дверью. Те, кто остался, тоскливо молчали. Разгром был показательный, впору в анналы записывать. Перемирие, так сказать, на дворе…
– Это первая ласточка, товарищи офицеры, – угрюмо вымолвил майор Литвинец. – Нас демонстративно и цинично отымели. Горстка бойцов противника устроила такой тарарам. Нам должно быть стыдно. Разрушения – дело исправимое, нужно только время. Но обезглавленная бригада, шестьдесят с лишним погибших, половина из которых даже не военные… Это не прощается, господа офицеры.
У начальника разведки был такой вид, словно он уже собрался пустить пулю в лоб. Майор осунулся еще больше, ссутулился, в глазах поблескивал тоскливый огонек. Он мрачно разглядывал подчиненных. А те готовы были провалиться сквозь землю. Капитан Поповский сначала надул щеки, потом передумал это делать, изобразил виноватый вид, заерзал. Побледнел Басардин – сделался каким-то высушенным, обезжиренным. В кабинете властвовало безмолвие. «Молчание – не знак согласия, а предвестник беды, – подумал Глеб. – Сейчас предложит всем присутствующим уйти куда-нибудь подальше и застрелиться».
