Александр Тамоников - Секретный полигон
Водитель мощной бетономешалки, идущей справа налево, даже не успел опомниться – куда уж тут просигналить или выжать тормоз! Он шел по своей полосе, никому не мешал, и скорость была приличная – километров семьдесят. Он просто отбил от себя легкую легковушку, словно мяч. Машина, кувыркаясь, полетела через тротуар в стену дома. Хорошо, что пешеходов там не было. Машина отскочила от стены, смятая в лепешку, и снова оказалась под колесами той же бетономешалки! Оторопевший водитель запоздало ударил по тормозам. Куда там. Он просто смял «Жигули» своей тушей, порвал ее пополам, раздавил. Отчаянно выли тормоза. Бетономешалка и намотанная на колеса груда металлолома встали поперек дороги, заблокировав проезд. Ловко увернулся джип, водителю пришлось запрыгнуть на тротуар…
Злобно сигналили водители попутных машин, оказавшиеся в ловушке. Подходили любопытствующие прохожие. Под колесами бетономешалки занимались языки пламени от разлитого топлива. Из подворотни выбежал запыхавшийся мужчина с пистолетом. Опомнился, когда от него шарахнулась девушка, быстро спрятал оружие под плащ. Он изумленно таращился на страшную аварию с участием «Жигулей», в которых по определению не мог остаться никто живой. Он отступил к стене, отдышался, выхватил из кармана портативную радиостанцию…
Эпилог
В Северодон входила тяжелая бронированная техника. Похоже, перемирие вступало в «решающую» фазу. Что-то назревало. «ЗИЛы» тянули орудия, «шестдесят шестые» полковые минометы. Проходили бэтээры и боевые машины десанта, рычали САУ «Гвоздика». Новой техники практически не было – на многих машинах обшивка покрывалась ржавчиной, чернели вмятины от крупнокалиберных пуль и осколков. Техника шла на запад. Прохожие останавливались, провожали ее глазами. Кто-то это делал с осуждением, кому-то это нравилось. Но большинство смотрели равнодушно, как на давно примелькавшиеся элементы пейзажа и общественной жизни. Глеб Холодов тоже отошел к обочине, закурил, смотрел, как мощный тягач тянет сломавшийся танк «Т-64». Техника выходила из строя, как всегда, некстати и в неположенном месте. Он прошел по улице метров семьдесят и обнаружил еще одну сломавшуюся машину. «ГАЗ-66» стоял на обочине, в двигателе с матом-перематом копался водитель. На земле под откинутым задним бортом стояли несколько понурых мужчин – в камуфляже, но без амуниции и головных уборов. Мужчины курили, исподлобья разглядывали проходящую технику. На рукавах выделялись потертые желто-голубые шевроны. Неподалеку курили двое автоматчиков, приглядывали за компанией. «Пленных везли, погулять вывели, пока чинятся», – догадался Глеб. Он продолжал идти как ни в чем не бывало, в спину прозвучало:
– Капитан Холодов?
Он неохотно повернулся. Один из пленных смотрел ему в глаза. Светловолосый, небритый, весь какой-то угловатый, покрытый слоем пыли. Что-то знакомое, причем совсем недавно… Но он сегодня был немного не в себе, память отказывала.
– Не узнаешь, капитан? – вздохнул пленный. – Старший лейтенант Буряк. Антон Буряк… Мы с тобой еще подрались. Заместитель командира минометной батареи, которую распотрошили твои люди….
Ну, точно! Парень, которого он отпустил, потому что очень не хотелось в тот день убивать кого-то еще! Он вдруг страшно обрадовался, зашагал назад, протягивая руку. Пленный помешкал, но пожал ее. Бледная улыбка раскрасила закопченное лицо.
– Не поверишь, старлей, – признался Глеб. – Рад тебя видеть. Попал-таки в плен?
Пленные недоуменно переглядывались. Насторожились охранники, но он махнул им рукой – расслабьтесь, парни.
– Сам сдался, – смущенно признался Буряк. – Знаешь, капитан, надоело. Нормальных бойцов повыбило, присылают подкрепление – а там сплошной правый «крайняк». Смотрят на тебя, как на какого-то недоделанного человека. Я ведь с Херсонщины, если помнишь. Многие из этой братии в «Айдаре» и «Шахтере» служили, оттуда к нам перевелись. Воевать не умеют, а гонора… Зато если грабить, горилку пить или морды бить неблагонадежным – так они в первых рядах. Это каратели, капитан, а мне с карателями не по пути. Терпел их, пока мог, пока они в Валаховке с мирным населением беспредельничать не начали. Мужиков калечили, баб насиловали… Набил, в общем, морду их капитану – а у того оказались связи в командовании полка. В общем, не стал дожидаться, пока меня прибьют, сел в «уазик», переехал линию фронта… Теперь, говорят, проверять будут. Надеюсь, не расстреляют…
– Молодец, старлей, отрекся от Сатаны, – улыбнулся Глеб. – С фашизмом на Украине, конечно, перебор. Выводят новую породу людей. Если уж сам конгресс США запретил обучать и вооружать батальон «Азов» из-за его мерзкой нацистской сущности… В Киеве-то давно был?
– Да уж с месяц, считай, и то проездом. А что?
– Красивый город, – вздохнул Глеб. – Любил его когда-то. Как там нынче? Не все еще фильмы запретили? Гей-парады, говорят, проводите? А что, отличная идея, – он засмеялся, – разрешать гей-парады, а потом набивать их участникам морды.
Водитель хлопнул крышкой капота. Концентрация матерщины в пространстве пошла на убыль.
– В машину! – возвестил один из охранников, выбрасывая окурок.
– Запомни мой номер, старлей. – Глеб торопливо продиктовал вереницу цифр. – Звони, если что, заходи, посмотрим, что умеешь. Если желание будет. Я группу формирую, нужны нормальные хлопцы.
– Вот так сразу? – удивился Буряк.
– А что, бегать ты умеешь, остальное приложится. – Глеб засмеялся, снова пожал протянутую руку. – В общем, звони. Если не расстреляют тебя, конечно. – Он подмигнул и покосился на плечистых охранников.
И снова на подходе к заветному бараку он испытывал крайнее волнение. Ноги сами несли вскачь, сердце билось с ускорением. Теперь у него был ключ, он сам вошел в квартиру, как нормальный член семьи. Сунулся в комнату, сунулся в кухню.
– Дорогая, я дома, – объявил он. – Ты где?
– Закрылась в ванной и плачу, – жизнерадостно известила из ванной комнаты Настя. Она открыла дверь и вышла – стройная, хорошенькая, в коротком ситцевом платье. Он заключил ее в объятия, прижал к себе.
– Раздавишь хрустальную сову… – прошептала она, закрывая глаза.
– Почему сову? – не понял он.
– Всю ночь не спала, тебя ждала… Видишь, надела лучшее платье… – Она отстранилась от него, смерила себя критическим взглядом.
«Неужели что-то видит?» – подумал Глеб.
– Помнишь, милый, ты говорил, что это лучшее мое платье?
– Помню, – кивнул он. – Лучшее платье – это то, которое сразу вызывает у меня желание его снять.
– У тебя есть время снимать с меня платья? – удивилась девушка. – Тебе же нельзя, ты все время занят, постоянно выполняешь чьи-то приказы…
– «Нельзя» – это для тех, кто спрашивает, – отшутился он. – А я ушел без спроса, значит, можно. И вообще, родная, человек рожден для счастья, а не для того, чтобы выполнять приказы.
– Слова не мальчика, а мужа, – рассмеялась Настя. – Рискну предположить, что сегодня ты останешься на ночь?
– Нет уж, извини, – смутился он¸ – Не настолько я создан для счастья. Но пару часов быть счастливым смогу. Кстати, хорошая новость. Начальство обещает отпуск. На семь дней. На следующей неделе. Если не передумает и ничего не случится. Мы едем в Москву, в МНТК.
– Куда? – напряглась Настя.
– Звучит, понимаю, страшновато, – хмыкнул Глеб. – Но это очень прогрессивная и продвинутая клиника, которая многим спасла и вернула зрение. Чем черт не шутит, вдруг и тебе вернет? Я знаю одного парня, тот знает другого парня, который там работает и обещает посмотреть тебя без очереди. Вдруг мы сможем что-нибудь сделать? Ты как?
– О господи… – Она прижалась к нему. И, похоже, испугалась, словно он предложил ей срочную ампутацию.
«Хоть бы все сбылось! – мысленно взмолился Глеб. – Пусть никто не передумает, пусть ничего не случится. Или случится, но потом, через две недели, через месяц…»
Он не может в этой жизни только воевать!
