Эльмира Нетесова - Макарыч

— Пошли домой, — предложил парень.

Ему не хотелось видеть Зойку. Что-то сгорело внутри. Охладел к ней. Ведь вот чуть Макарыча не потерял из-за нее.

— Пожди, очухаюсь, — ответил лесник и попытался сесть. Колька помог. — Нынче, коль воротимси, второе мое рожденье справим. Кабы не ты — все, — горько усмехнулся лесник: — Ты, сынок, Марье не сказывай. Баба она пужливая. Опосля на обход не пустить. Слезами изойдет. Ее пожалей. Мы, таво, молчаком обмоим ето дело.

В зимовье они пришли под утро. Марья не спала. Что-то, предчувствуя, тревожилась. Увидев мужа, поняла — не зря сердце ныло. Как тот ни увиливал, пришлось сознаться.

— Просила вас. Нет, пошли. Что с ней случится? Поди, забыла, как звать нас. Нешто Коленька на первой встречной жениться должен? Успеет еще хомут на шею натянуть.

— Она тут не виноватая, — слабо возразил Макарыч.

— Сама судьба тебе к ей ходить не велела.

— Мы не той дорогой пошли. Хотели скорее,вступился Колька.

— Помереть спешили, — оборвала Марья.

К вечеру Макарыч совсем ожил. Хватил спирту, по избе петухом заходил. Даже на Марью ногой топнул, когда та в постель его уложить хотела. С Колькой полез бороться. Вроде и впрямь заново родился.

— Опосля доброй чарки ишо с полсотню годов жить можно. Бываит жа и на старуху проруха. Рано мине, знать, саван шить, — смеялся лесник.

— Уймись, черт старой, — усмиряла его жена.

— Хто старой, ах квашня перегорклая, наседка шшипаная, телега скрипучая, штоб те язык в брюхо сбег! Чево ты мине поганишь? Какой я старой? — коршуном налетел лесник. Задиристо выставил вперед мослатую, как у старого коня, ногу.

— А чевой-то ты от девки отступилси?

— Ну ее.

Марья к Кольке подскочила. Заплакала на радости.

— Светлая головушка твоя. Ладно удумал. Не то б увезла тебя она на свой Кавказ. Так ба и не свиделись. Да и срамно с ей в церкву под венец идить. Она ж что картоха горелая. Разе то баба, что в карман посадить можно. Ни себя, ни мужика обиходеть не сумеет.

Макарыч от этих слов в покат смеялся.

— От баба, ангела на дурное сговорить!

— Чего ж я плохого сказала? Ты и сам видишь, не пара она нашему.

— Будя юлить.

Колька насупился. В себе разбирался. Что это случилось с ним? Отчего все так перегорело? Сколько ни спрашивал себя — ответа не нашел. И душе холодно, пусто. Думал, со страху так получилось. Но, вернувшись на профиль, понял, что нет, не тянет его больше к Зойке. Даже гитара ее и песни показались нудными.

«Все вы, девки, одинаковые», — подумал Колька.

О случившемся он не сказал Зойке. Стал сторониться ее. Она хоть и заметила, ни о чем не спросила.

«Гордость проявляет», — решил Колька.

Зойка обиделась на него. Ей день ото дня становилось все хуже, но крепилась, молчала. «Мог

же спросить, почему я с ним не пошла!» — злилась девчонка.

А дни шли за днями. Размолвка перерастала в неприязнь. Ребята уже не садились рядом у костра. Другие заметили перемену. Молчали.

Время шло к отъезду. Надвигалась осень. Колька соскучился по дому. Хотелось хоть на день попасть в зимовье. Увидеть Макарыча, Марью. А дни, как назло, стояли хорошие. В такие не отпустят. Да и проситься неловко. Без выходных работали. Дотемна. Но себе приказать трудно. Колька погрустнел.

Однажды ночью, когда у костра собрались, подсел к начальнику отряда. Отпроситься решил, как вдруг услышал:

— Колюшко!

Парень вскочил. В темноту внюхиваться стал. А из тайги, напролом, через кусты шел запыхавшийся Макарыч.

— Чево ж потерялси? Домой нос не кажишь! Вовсе блудный стал. Мать ревмя реветь. Я уж сибе проклял, што в тайгу тибе пустил. Акимыч, вон, у нас третью неделю тибе поджидаить. Пошто дом позабыл, семя нехрещеное?

— Я б давно пришел. Работы много.

— Олух, работа — она дураков любит.Роздыхто тож нужон. Аль за коня нанялси? Токмо животина праздников не ведаить.

— Какой тут праздник!

— Хрица бьють наши. Во! В бега ерманец ударилси. В селе об том кажнай прослышал. Знать, войне конец близок. Може, и дале учитца пойдешь. Не все комарье тут кормить.

— Вот это порадовал!

— То-то, шельмец!

Макарыча и Кольку тут же обступили. Лесник, раскрасневшийся с дороги, начал рассказывать:

— Сижу я в зимовье сычом. А тут поштарь подваливает. С сельсовету бумажку привез. В ей благодарность мине причитаитца за мясо и пушнину. Ну и сказываит: мол, наши на хронти лупят ерманца-то. Те в бабьей одежде обряженные воюют. Юбки с платками напялили. Господи, срам какой. Мужики в юбках! Провалитца со стыда!

— Откуда погнали-то?

— С-под городу какова-то. Запамятовал.

— Эх, дед!

— Што?

— Такое забыл…

— Главное упомнил!

— Обмыть, ребята, такое дело надо. И старика угостить, — заулыбался начальник отряда.

— Ты б, мил человек, сына на пару деньков домой пустил ба, заместо угощению.

— Лады, — согласился тот.

Здесь и Зойка осмелела. К Макарычу подошла. Тот в щеку девку чмокнул свойски.

— Плохо мне, Макарыч, — не сдержалась она.

— Застыла?

— Наверно. Жар измучил.

— От лихо. Ну погоди!

И шагнул он к начальнику. В сторону отозвал. Забурчал вполголоса. Тот поначалу растерялся. Потом махнул рукой:

— Будь по-твоему, забирай обоих.

В обратный путь двинулись сразу. Втроем. Макарыч приметил неладное меж ребятами. Потому вызвал на разговор. Опасности пути сближают поневоле. Войдя в глухомань, гуськом шли. Колька девчонку за руку взял. Затылком Зойкино дыхание чувствовал. Макарыч не поворачивался. И Колька ощутил, как понемногу освоилась в его руке Зойкина ладонь. Легла удобнее. Парень сам не знал, зачем стиснул ее накрепко. Зойка не отняла руку, не одернула. У Кольки внезапно загорелись щеки.

— Устала?

— Нет.

Л тут бревно на пути. Не заметил, упал. Зойка с ним.

Макарыч хохотнул. Ногами кренделя выгнул. Колька, оплошав, ткнул бревно в суковатый бок. Вскочил, протянул девчонке руки. Та встала, потирая колено.

— Больно? — нагнулся посмотреть парень.

— Терпимо, — слабо улыбнулась Зойка и ойкнула испуганно.

Колька подхватил ее на руки. Прижал к себе и махнул через бревно.

Не вовремя оглянулся Макарыч. Испугался, что отстанут ребята. А тут… «Эх-х-х, филии слепой, помешал», — выругал себя лесник.

Зойка смутилась:

— Пусти.

— Подумаешь, тебе же лучше хотел, — отпустил ее Колька.

И снова шли молча. Но тайга ссор не любит. Вдвоем к светлячку бросились. Щека к щеке. Зойке жарко стало. А парень не встает. Глаза в глаза.

— Ну что ты злилась?

— Макарыч чуть не погиб. К тебе шли. Чего не пошла со мной?

— Сапог не было. Видишь, — показала девчонка свои совсем порванные.

— Что молчала?

— Думала, пройдет. Да хуже стало.

Кольке будто пощечину дали. Покраснел.

— Ты, это, я… Да что там, если сможешь, не обижайся, — попросил он неуклюже.

— Я и не думала.

— Значит, порядок?

— Ага!

Никогда никого не целовал Колька. Не умел. Может, стеснялся А тут — была не была!