Максим Шахов - Игрушка из Хиросимы
Нет, ответил он себе. В этом случае террористом объявят его самого и упекут в тюрьму всерьез и надолго. Более того, если он останется здесь, то честный бизнесмен Харакумо попросит арестовать его за клевету, и на этот раз его просьба может быть удовлетворена. Надо сматываться отсюда, пока не поздно.
Воспользовавшись тем, что полицейский и управляющий чуть ли не в обнимку направились к складу, Бондарев быстро прошептал Мизуки, где его искать, сел в джип и покинул территорию фабрики.
Он уже не сомневался, что начиненных взрывчаткой игрушек здесь нет. Они находились в трюме «Куро Умихеби», который должен был вот-вот отчалить от берегов Японии и взять курс на Россию.
34
Полицейские не обнаружили ничего криминального. Или не захотели обнаружить. Сути дела это не меняло. Осмелевшие охранники вытеснили чужаков за ограду, парочку самых буйных оштрафовали, а производство между тем продолжалось как ни в чем не бывало.
Один за другим смертоносные деды-морозы спрыгивали с конвейера. Пока что они не были начинены взрывчаткой, но это должно было случиться очень скоро.
— И никто не сможет помешать этому, — закончила свой отчет Мизуки.
Джип был возвращен владельцу, и теперь они сидели в незатейливой «Тойоте», машинально смотря на затейливые зигзаги, оставляемые каплями на лобовом стекле. Шел дождь. Все было серым, пасмурным, под стать гадкому настроению.
— Что твои родственники? — спросил Бондарев, не глядя на подавленную японку. — Ругались?
— Не все.
Из этого лаконичного ответа следовало, что все-таки ругались.
— Разъехались?
— Не все, — повторила Мизуки. — Некоторые решили остаться в моем доме, так что мы будем в безопасности. Шеф полиции интересовался тобой. Я сказала, что ты уезжаешь в Россию. Сегодня. Правильно?
— Правильно, — кивнул он. — Но я никуда не уезжаю.
По крыше «Тойоты», стоящей на обочине, барабанил дождь. Бондарев машинально включил дворники, но тут же остановил их, не в силах слушать надоедливое повизгивание резины о стекло. Ему было муторно, как с похмелья. А японка не собиралась оставлять его в покое.
— Что ты собираешься делать?
Бондарев не спеша открыл окно и закурил. Сигарета, которую он высунул наружу, чтобы поменьше дымить в салоне, моментально намокла и раскисла.
— Кури здесь, — разрешила Мизуки. — Я бы тоже не отказалась.
Он угостил ее сигаретой, щелкнул зажигалкой. Она затянулась и закашлялась.
Бондарев меланхолично пускал дым, не сводя глаз с дождевых узоров на лобовом стекле. Он знал, что делать. Не знал только, как и даст ли это положительный результат.
Харакумо сказал, что первая партия игрушечных роботов погружена на «Куро Умихеби». Нужно было точно узнать, когда сухогруз отплывает в Мурманск, и выяснить точный маршрут. Потом связаться с Боровым, ввести его в курс дела и переложить ответственность на его полковничьи плечи.
Сам Бондарев не мог покинуть город. По его вине в опасности оказались люди, пошедшие наперекор террористам и решившиеся помочь России. Корабль остановят и без Бондарева, если, конечно, его рассказу поверят высшие чины, принимающие решения. А его долг оставаться в Хиросиме, пока он не найдет способ отвести угрозу от Мизуки, Кйоко и их родственников.
Японка словно прочла его мысли.
— С нами все будет хорошо, — сказала она, выбрасывая сигарету и выпуская последнюю порцию дыма через ноздри. — Не переживай за нас. Мы сплотились и почувствовали свою силу. У нас есть верные слуги, есть высокие прочные стены. Мы превратим мой дом в неприступную крепость.
Эта женщина снова подтвердила свою отвагу и свое благородство. Бондареву пришлось нахмуриться, чтобы не выдавать истинных чувств.
— Если Хозяева еще не взяли ее штурмом, — буркнул он.
— Поехали проверим, — предложила Мизуки.
Как только «Тойота» тронулась с места, дождь, как по заказу, прекратился. Ветер унес тучи в сторону моря, вспыхнуло солнце, над мостами раскинулась яркая радуга. Даже не верилось, что началась зима. Бондареву вдруг нестерпимо захотелось домой. Захотелось так сильно, что не радовала даже предстоящая ночь, которую ему надлежало провести с дальневосточной красавицей.
Доехав до квартала, где стоял особняк Такахито, Бондарев сделал круг, проверяя, все ли спокойно. И только потом посигналил у ворот, которые отворил улыбающийся до ушей Наши.
Мизуки переговорила с ним по-японски, а Бондарев осмотрел автомобили, припаркованные у входа. Их было ровно четыре. «Завтра останется три, — подумал он, — потом два, а потом последние родственники бросят Мизуки, отделавшись какими-нибудь ничего не значащими, вежливыми фразами. И я брошу. Значит, необходимо срочно придумать нечто такое, чтобы она не пострадала. И в первую очередь нужно избавить ее от предателей, притаившихся рядом».
Шагая рядом с Мизуки ко входу в дом, он услышал ее почти спокойный голос:
— Наши говорит, что видел машину, в которой сидели трое в черных масках. Но когда к ним направились мужчины с оружием, они быстро уехали.
— Этого и следовало ожидать, — прокомментировал Бондарев. — Подонки, как правило, трусы. А кто как не подонки запугивают беззащитных женщин?
— Утром я велела Наши купить три охотничьих винчестера и картечи, — похвасталась Мизуки. — Теперь у нас целый арсенал.
— Где он хранится?
— В подвале.
— Проводишь?
— Конечно.
Они спустились вниз, и Бондарев с удовлетворением осмотрел новехонькие ружья. В углу стояли ящики со светошумовыми гранатами и мощными петардами. Похоже, английская поговорка «Мой дом — моя крепость» сделалась явью в Японии.
Поднявшись в спальню, Бондарев и Мизуки около двух часов предавались любовным играм, а потом он заставил ее разжать объятия, уложил на подушку и, подпирая подбородок кулаком, сказал:
— Когда совсем стемнеет, я уйду.
— Зачем? — воскликнула она.
— Нужно кое-что сделать.
— Не лучше ли позвонить Юрию? — предложила Мизуки. — Пусть натравит российский флот на корабль Хозяев, и дело с концом. Или можно потопить его торпедой.
— Я подумаю об этом, — пообещал Бондарев. — Но избавиться от партии уже готовых роботов мало. Необходимо уничтожить всю организацию Хозяев. Иначе проклятые деды-морозы всплывут где-нибудь снова. Под видом снегурочек или карлсонов, которые живут на крыше.
— Один ты с Хозяевами не справишься. — Мизуки смотрела на Бондарева умоляющими глазами, словно заклиная его не лезть на рожон.
— Харакумо убрать легко, но что это даст? — пожал он плечами. — Его место займет кто-нибудь другой. Если я не найду способ избавиться от этой опухоли разом, ее где-нибудь обязательно прорвет. Но хуже всего, что будет создан прецедент. Все новые и новые террористические организации станут искать способ заложить взрывчатку в товары, и тогда от этой напасти не будет спасения.
Внимательно выслушав его, Мизуки продемонстрировала свою типично женскую логику:
— Но разве начать следует не с малого? Не с корабля «Куро Умихеби»?
— Возможно, — буркнул Бондарев, не собираясь с ней спорить. — Свяжусь с Боровым и послушаю, что он скажет.
— И очень хорошо, — обрадовалась японка.
— Но даже если будет принято решение атаковать сухогруз, невинных жертв все равно не избежать.
— Почему?
— Потому что на борту могут находиться обычные моряки: капитан, штурман, матросы. И что же, отправить их всех на дно вместе с террористами? Как после этого будет относиться Япония к России?
— Как же быть? — растерянно проговорила Мизуки.
— Там видно будет.
Бондарев не признался, что намерен повидаться с ее законспирированным братом Макимото. Это была не та тема, которую они могли бы обсуждать вместе.
Она вздохнула.
— Я думала, все самое плохое позади…
— Позади, — поддакнул он, думая о своем.
— Как же позади, когда ты меня покидаешь? Это и есть самое плохое, Константин. Я не знаю, как без тебя жить.
Он пожал плечами:
— Очень просто. Как прежде. Чем меньше привязываться друг к другу, тем лучше.
Он не хотел, чтобы она влюбилась. Он не хотел влюбляться сам. Приходилось быть жестким, это у него хорошо получалось.
35
«Боинг», летящий во мраке, стал проседать все ниже и ниже, пока не провалился сквозь толщу облаков. Позевывая, чтобы избавиться от воздушных пробок в ушах, Бондарев посмотрел в окно и увидел внизу жемчужные россыпи переливающихся огней.
Это была панорама Токио, с черной латкой залива посередине. Глядя на город сверху, трудно было поверить, что там вообще кто-нибудь когда-нибудь спит — так много было электрического света.
Из самолета невозможно было разглядеть скоростные автомагистрали, бешеные потоки машин, толпы полуночных туристов и железобетонные лабиринты, но все это было и ощущалось даже на расстоянии. У мегаполиса существовала своя особая атмосфера, своя неповторимая аура.
