Владимир Гриньков - Приснись мне, убийца
Вольский выдернул из своего портфеля тетрадь.
– Что ж, давайте составим черновик письма. Кому напишем первому?
– Первое письмо будет в комиссию.
– В какую комиссию?
– Которая поставила диагноз. Второе письмо – главврачу больницы.
– Разве с них надо начинать?
– Да. Пусть знают, что скоро предстоит разбирательство. Это поубавит у них энтузиазм слишком рьяно заниматься Олегом. У него будет передышка, это очень важно.
Вольский склонился над тетрадью. Почерк у него был прыгающий и по-стариковски небрежный. Хургин почему-то вздохнул и отвел глаза. Стопка старых журналов высилась на профессорском столе. Несколько журналов были раскрыты и лежали в живописном беспорядке. С фотографии в одном из них на Хургина смотрели двое мужчин – крепкие и вполне довольные собой. Они улыбались, и это были улыбки счастливых людей.
– Погрознее написать? – поднял голову Вольский.
– Что вы имеете в виду?
– Письмо грозное должно быть?
– Нет. Очень конкретное, деловое и спокойное. Они должны понять, что письмо писали солидные люди, от которых не отмахнешься.
– Да, – согласился Вольский. – Именно так.
Солидные и деловые люди – это ему очень понравилось.
Двое мужчин по-прежнему смотрели на Хургина. Они были похожи, как близнецы. И даже одеты одинаково.
– Близнецы? – спросил Хургин.
– А? – поднял голову Вольский. Увидел снимок. – Да.
Развернул журнал обложкой вверх. «Наука и жизнь».
– Люблю читать старые журналы.
– Воспоминания молодости?
– Кто знает? Возможно.
Тот снимок не давал покоя Хургину. Он шарил рукой по столу, как слепой, и не сводил с журнала глаз.
– Вы что-то ищете? – осведомился Вольский.
– Телефон.
– Он стоит правее.
Хургин сорвал трубку аппарата и, пока набирал дрожащей рукой номер, качал головой, будто и сам не верил собственной догадке.
– Алло? – раздался голос в трубке. – Большаков.
– Это братья! – крикнул Хургин так громко, что сидящий рядом Вольский вздрогнул. – Братья! Их двое! Они очень похожи друг на друга! Надо искать его брата!
– Кто это? – спросил Большаков.
– Это Хургин! Игорь Андреевич, у Козлова есть брат! Брат! Вы понимаете теперь, в чем дело?
– У него нет брата, – сказал Вольский.
– Есть! – выдохнул Хургин и вдруг засмеялся. – Есть! Есть! В том-то все и дело! И я даже знаю, как его зовут!
– Как? – спросил Большаков.
– Алексей! Алеша! Вот оно то, чего я не понял сначала! Ведь мне даже имя назвали, а я не обратил внимания!
Глава 44
– Позвольте, я буду с ним разговаривать! – предложил Хургин.
Они с Большаковым шли длинным больничным коридором, и Хургин временами едва не срывался на бег, так ему хотелось побыстрее увидеть Козлова.
– Как все просто оказалось! И в то же время так сложно и запутанно!
– Еще может оказаться, что вы ошибаетесь, – сказал Большаков.
– Нет! – ответил Хургин и нервно засмеялся. – Я чувствую! Я сейчас это чувствую! Помните, я вам рассказывал, что при общении с больным шизофренией врач должен во многом полагаться на свою интуицию? Чувство сопереживания, какой-то отклик в душе должен возникать, своеобразный резонанс. Понимаете?
– Значит, все-таки, по-вашему, шизофрения? – уточнил Большаков.
– Э-э нет! – запротестовал Хургин. – Это я вам привел для примера. Олег здоров. И теперь я это докажу, я вытащу его отсюда. – Хургин даже засмеялся. Он был счастлив и возбужден.
Их встретил завотделением.
– Как он? – спросил коротко Большаков.
– Нормально. Готов к беседе. Мы его подготовили, как вы и просили.
Большаков бросил быстрый настороженный взгляд на Хургина. Тот все слышал и сказал, помрачнев в одно мгновение:
– Я хочу предупредить, что скоро будет серьезное разбирательство. – Обернулся к завотделением: – Вас еще не вызывали с объяснениями?
– Куда? – спросил тот, на глазах уменьшаясь в росте. Вместо ответа Хургин ткнул пальцем в потолок – наверх, мол.
– Я ничего не делаю по собственной инициативе, – огрызнулся завотделением.
Он давал понять, что действует по указанию своего начальства и им, этим начальством, не может быть наказан.
– А я не о вашем главвраче говорю, – безжалостно лишил его надежды Хургин. – О тех, кто еще выше находится. Так что и ваш главврач будет вызван на ковер.
Он блефовал, но слишком сильно было желание хоть чем-то помочь Козлову.
– Не надо никому угрожать, – сказал недовольным голосом Большаков.
– Ставить в известность о близких неприятностях – это еще не угроза, – мстительно парировал Хургин.
Завотделением торопливо распахнул дверь палаты. Козлов лежал на кровати и рассматривал потолок. Рядом, на стуле, дежурил санитар. Он обернулся к вошедшим и окинул их скучающим нелюбопытным взглядом.
– Что скажешь? – спросил завотделением.
– Он в норме.
– Хорошо. Выйди.
Хургин подошел к кровати.
– Здравствуй, Олег.
Козлов повернул наконец голову. Доктор обратил внимание на происшедшую перемену – в глазах засветилась жизнь.
– Вы меня узнаете?
– Да, – ответил Козлов.
Хургин обернулся и посмотрел на завотделением. Тот отвел взгляд, сделав вид, что рассматривает пейзаж за забранным решеткой окном. Они были способны сделать с Козловым все, что угодно: лишить его разума, а затем вернуть к жизни – в любую минуту, когда им это заблагорассудится.
– Как вы себя чувствуете? – спросил Хургин.
– Нормально. Только голова какая-то…
– Какая?
– Пустая.
Хургин опять обернулся к завотделением и зло сказал:
– Не советую!
– Что такое? – изобразил недоумение тот.
– Не советую! – крикнул Хургин. – Вам это «лечение» боком выйдет!
Его душила злоба.
– Не надо кричать, – сказал Большаков. – Не забывайте, что вы находитесь здесь неофициально.
– В таком случае можете сами заниматься с Козловым! – зло ответил Хургин. – У вас это неплохо получается.
Большаков промолчал. Хургину понадобилось некоторое время, чтобы хоть немного унять разбушевавшийся темперамент.
– Олег, я хотел бы с вами поговорить, – сказал он после паузы. – Давайте вернемся к нашему разговору о вашем детстве. Не возражаете?
– Нет, – качнул головой Козлов.
Хургин достал из папки пачку фотографий.
– Это снимки из вашего альбома, Олег. Ваше детство.
Стал перебирать снимки, раскладывая их пасьянсом перед Козловым. Вот на фотографии маленький Олег со своей матерью. На голове мальчугана пилотка.
– Рассказывайте, – попросил Хургин.
– О чем?
– Об этих фотографиях. Вы помните, как вас фотографировали?
– Да. Это я в детском саду. Пришел какой-то фотограф и за пятьдесят копеек делал снимки всем желающим. Дело было вечером, мама за мной пришла, поэтому мы здесь вместе.
– А вот этот снимок?
– Нас мамин знакомый фотографировал.
Берег водоема. На заднем плане множество людей, Олег и его мама улыбаются в объектив.
– Счастливое время, да? – спросил Хургин.
– Да. Был выходной, мы поехали втроем на речку…
– Втроем? – переспросил Хургин.
– Да. Третий – тот самый мамин знакомый, дядя Женя его звали.
Хургин обернулся и выразительно посмотрел на Большакова. Тот пожал плечами. Он ничего пока не понимал в происходящем.
– Провели там целый день, да? – спросил Хургин.
– До самого вечера.
– Обгорели, наверное, на солнце?
– Нет.
– Что же вы за солнцеустойчивые такие?
– Мы в тени устроились.
– Хорошо это помните?
– Конечно.
И опять Хургин взглянул на Большакова. Потом выложил перед Козловым следующий снимок. Олег, его мать и тетя Алла.
– Это вы в Смоленске?
– Да.
– Надолго ездили туда?
– Не помню.
– А где фотографировались? Площадь какая-то. Это где?
– Не помню.
– А саму тетю Аллу помните?
– Нет.
– Нет! – выдохнул Хургин и резко обернулся к Большакову, зашептал: – Он не помнит ту поездку в Смоленск! Вы поняли, Игорь Андреевич? Он про все может рассказать: про то, как его сфотографировали в детском саду и сколько стоит снимок, про то, как звали маминого знакомого, с которым они ездили на речку. Но он не может вспомнить свою поездку в Смоленск! И тетю Аллу он не помнит! А? Улавливаете? Вы хоть понимаете, почему?
Большаков наконец догадался, но Хургин все-таки его опередил и закончил торжествующе:
– Он никогда не видел тетю Аллу! Это не он на снимке! Не Олег! Это его брат! Брат, которого он никогда не видел!
Оглянулся – не слышит ли их Козлов. Не слышал.
Глава 45
Девушки, в прошлый раз встретившей Хургина у порога, на этот раз не было. Хургин, побарабанив в дверь, обернулся к Большакову и пожал плечами:
– Никого.
– Но старуха-то должна быть. Та самая, о которой вы рассказывали.
– Да, наверное. Но она не откроет. Слишком плоха.
Хургин вдруг подумал, что женщина могла умереть за это время, и их с Большаковым поездка в Смоленск окажется бессмысленной.
