Мятежные джунгли - Александр Александрович Тамоников
На это Пахаро не сказал ничего. Он просто встал и молча подошел к двери. Это могло означать лишь одно – ему не о чем говорить с американцами, все, что хотел, он им сказал, и сейчас он хочет лишь одного – вернуться в подвал к своим товарищам.
– Фанатик, – злобно сказал Крис Баум, когда Пахаро увели. – И все они в этой стране фанатики. Весь народ! О чем с ними толковать?
– Ну, допустим, не все, – ухмыльнулся Арон Бергман. – Есть Сомоса, до него были другие Сомосы, до недавнего времени был генерал Уго Монтес, да мало ли? Полицейские, национальные гвардейцы… И просто обыватели, для которых главное – выжить. Словом, как и везде.
– Плевать мне и на Сомосу, и на убитого генерала! – мрачно произнес Крис Баум. – Знаю я им цену… Лучше скажи, что будем делать с этим упрямым юнцом?
– Реализовывать вариант номер два, – спокойно произнес Арон Бергман. – Что же еще?
– То есть снимать фильм?
– Ну да.
– Черт… Никогда не думал, что мне придется быть еще и палачом! – Крис Баум скривился.
Арон Бергман с усмешкой взглянул на своего коллегу:
– А ты надеялся всю жизнь щеголять в белых перчатках? Ну-ну… Тогда, дружище, ты выбрал не ту профессию. Тогда тебе нужно было стать директором воскресной школы или записаться в какое-нибудь благотворительное общество. Да и потом в том некрасивом деле мы – сторона. Мы-то тут при чем? Все будет делать Сомоса, образно говоря. А мы – лишь наблюдать со стороны. Ну и давать кое-какие советы, если нас о том попросят. Так что можешь пока не снимать своих белоснежных перчаток, если они так тебе дороги.
…Вернувшись в подвал, Пахаро кратко поведал боевым товарищам о своем разговоре с американцами и о том, что их ожидает, если они не согласятся на их предложения.
– Да, ничего веселого… – протянул кто-то из бойцов.
– Да врут они все! – воскликнул другой боец. – Пугают… Американцы всегда врут! Какой фильм, какой Голливуд? Зачем им это нужно? Думаю, нас просто отдадут под суд. Ну, или отправят в концентрационный лагерь для пленных. Я слышал – есть где-то такие. Вроде как на Москитовом Берегу…
– И что, тебе от того будет легче? – сказал кто-то третий, но кто именно, определить было сложно из-за темноты. – Я тоже слышал, что там есть лагеря. Все, кто в них попадает, исчезают навсегда…
Помолчали. Слабый, рассеянный свет проникал в подвал через три крохотных оконца у потолка. Там, за стенами подвала, светила луна, и это ее тусклые отблески каким-то непостижимым образом достигали подвала.
– И что же будем делать, Пахаро? – спросил кто-то.
– А ты не спрашивай, – ответил Пахаро. – Тут каждый решает за себя.
– А ты-то сам что решил для себя?
– Воевать, – не сразу ответил Пахаро. – Воевать, пока я жив.
Никто на это ничего ему не сказал, в подвале воцарилось молчание. Но ведь и молчание – оно тоже бывает разным. Бывает молчание, которое выражает отчаяние и безнадежность, а бывает, оно выражает готовность бороться до самого конца, каким бы он ни был, этот конец. И то молчание, которое сейчас установилось в подвале, выражало желание бороться. В нем не ощущалось безнадежности и отчаяния, в нем чувствовалась решимость.
– В крайнем случае, – усмехнулся кто-то в темноте, – вцеплюсь зубами в глотку какому-нибудь наемнику или гвардейцу. И не разожму зубы, даже когда меня будут убивать. Так и умру со сжатыми зубами. На одну собаку в Никарагуа будет меньше. Уже и это хорошо. Советую и вам поступить так же.
Все в подвале зашевелились, кто-то даже засмеялся, будто и впрямь в каком-то гипотетическом беспросветном тоннеле вдруг засиял свет в его конце. Смерть – она ведь тоже может быть разной. Она может быть и бессмысленной, и осмысленной. Великое дело знать, что скоро ты умрешь, но умрешь осмысленно, с пользой для того, кто с тобой рядом, кто придет на твое место. Такая смерть – это по большому счету и не смерть вовсе, а нечто другое, такое, что почти не имеет отношения к смерти как таковой. Такая смерть – это почти бессмертие…
Неожиданно лязгнули металлические двери подвала. Смех умолк, все насторожились. Что мог означать этот зловещий лязг? Во всяком случае, ничего хорошего…
Дверь, судя по звуку, отворилась и тут же затворилась вновь. Глаза узников, привыкшие к темноте, заметили у двери неподвижную человеческую фигуру. Кажется, еще кого-то затолкали в подвал, и этот кто-то сейчас стоял у двери, прислушиваясь к тому, что происходило в темноте, вглядываясь в темноту и не решаясь пройти вглубь подвала.
– Ты кто? – спросили незнакомца из темноты.
– Здесь кто-то есть? – полувопросительно-полуутвердительно произнес новичок. – А то я со свету и ничего не вижу в темноте…
– Э, да это же, кажется, Пастор! – воскликнул один из сандинистов. – Голос вроде его… Пастор, это ты?
– Я… – с удивленным испугом произнес новичок. – А вы кто?
Несколько человек подошли к новичку и, как могли, рассмотрели его лицо.
– Точно, Пастор! – сказал один из тех, кто подошел. – Тебя каким ветром сюда занесло? Я – Маис. А те, кто со мной, – Ризадо и Бала.
– Э… – растерялся Пастор. – Маис, Ризадо и Бала… Значит, и вы здесь…
– И не только мы, – вздохнул Ризадо. – Но и другие…
– Пахаро, – произнес из темноты Диего.
Назвались и остальные.
– Вот как, – горестно произнес Пастор. – Значит, и вы тоже…
– А ты, оказывается, жив, – сказал Бала. – Может, это и хорошо… Ну, проходи, если и ты здесь. Расскажешь нам, как ты выжил.
Бала подтолкнул Пастора в спину, и от этого толчка Пастор едва не упал, он даже невольно вскрикнул.
– Что такое? – удивился Бала.
– Ранен я, – пояснил Пастор. – В ногу.
– Вот как, – сказал Бала. – Потому мы тебя и не дождались там, в генеральской резиденции?
– Да, – ответил Пастор. – Я не мог идти. И Дивертиго тоже. По той же самой причине.
– Что, и он жив?
– Был жив. А сейчас не знаю…
– Ну давай я тебе помогу, – сказал Бала. – Расскажешь нам, что с тобой приключилось. И с Дивертиго тоже.
Пастора провели вглубь подвала и усадили у стены. Какое-то время он молчал, лишь невольно стонал от боли.
– Я пытался уйти, там, в резиденции, – сказал он. – Но моя нога меня не слушалась. Я пытался ползти, но ползком разве уйдешь? Они меня настигли. И Дивертиго тоже. Даже перевязали рану. Не знаю, для чего они это сделали…
– Наверно, потому, что вы им нужны были живыми, – предположил Маис. – Как свидетели.
– Наверно, – согласился Пастор. –
