Мятежные джунгли - Александр Александрович Тамоников
Манагуа,
вечером того же дня
Насколько можно было судить, их привезли на окраину города и поместили в какой-то подвал. Точно, это был подвал, потому что вверху, под самым потолком, имелись три крохотных оконца, сквозь которые пробивался свет. Здесь им развязали руки и даже дали воды. Воду в большой металлической канистре принес лично громила.
– Что ж, прощай, герой! – обратился он к Пахаро. – Жаль, что мы с тобой ни о чем не договорились. Я ведь предлагал серьезно… Мне что война, что мир – без разницы. Мир лучше, потому что, когда мир, тогда в меня не стреляют. Я не люблю, когда в меня стреляют. Потому что, когда стреляют, то могут и убить. Ну да что ж? Пока что я живой. А вот ты со своими парнями… Вам я не завидую.
– Готовь лоб, горилла, под мою пулю, – сказал Пахаро, и его беспечная детская усмешка превратилась на миг в жесткий оскал.
Громила ничего на это не сказал и вышел. В подвале наступила гнетущая тишина.
– А вправду, что они задумали с нами сделать? – спросил кто-то из бойцов. – Ведь не расстреляли там, у стены… Хотя и могли.
Никто ничего на этот вопрос не ответил. Это был риторический вопрос, а на такие вопросы ответа не существует. Лишь Пахаро, помедлив, сказал:
– Если доживем до завтра, то узнаем. Думаю, до утра никто нас беспокоить не будет…
* * *
Но Пахаро ошибся. Примерно через два часа в подвал вошли четыре вооруженных человека. Там, за стенами подвала, уже вечерело, и потому в подвале сгущались сумерки, но все равно можно еще было разглядеть, что эти четверо не из «эскадрона смерти», а скорее всего, из Национальной гвардии. А, впрочем, для сандинистов не было особой разницы – наемники ли это или солдаты-гвардейцы. И те и другие были для них прислужниками диктатора Сомосы и стоявших за ним американцев, а значит, врагами.
– Ты! – ткнул пальцем в Пахаро один из гвардейцев. – Ступай за нами!
Пахаро не спеша поднялся.
– Если приглашают, то, конечно, надо пойти, – сказал он. – Вернусь – расскажу подробно, как меня встречали, чем угощали и о чем шел разговор за столом.
…Помещение, в которое его привели, было в том же самом здании, что и подвал, правда, на самом верхнем, третьем этаже. В помещении находились два человека, судя по физиономиям, два американца. Это были Крис Баум и Арон Бергман, хотя Пахаро, конечно, этого не знал. Да и зачем ему это было знать? Американцы и американцы. Для Пахаро все они были на одно лицо, потому что одна и та же в них была сущность. А значит, и отношение к ним у Пахаро было одинаково – как к хищникам и врагам.
– Значит, ты и есть Диего Пахаро? – спросил Крис Баум на чистом испанском языке.
– Значит, я и есть, – спокойно ответил Пахаро.
– Проходи, присаживайся, – миролюбиво предложил Крис Баум. – Поговорим…
Пахаро с сомнением передернул плечами, прошел и сел. Какое-то время в помещении стояла тишина – американцы разглядывали Пахаро. Тот также разглядывал американцев по очереди.
– Кто тебя научил так ловко грабить банки? – улыбаясь, спросил Крис Баум. – Может, и нас научишь?
– Один уже просил меня об этом же, – ответил Пахаро. – Горилла из «эскадрона смерти». Пускай он вам сам скажет, что я ему ответил. Спросите, если вам интересно.
– Нет, мы не станем спрашивать, – все так же улыбаясь, сказал Крис Баум. – Потому что мы и без того догадываемся, что ты ему сказал.
– Могу сказать и вам, если очень попросите, – сказал Пахаро. – А то вдруг вы ошибаетесь в своих догадках.
– Думаю, что не ошибаемся, – сказал Крис Баум. – Да и не в ограблении банка по большому счету дело. Конечно, и это преступление, но ты со своими людьми совершил еще большее преступление. Да притом и не одно.
– Вы бы лучше подумали о своих преступлениях, – сказал Пахаро. – А я и мои люди – солдаты. Мы сражаемся за свою землю. За свою Родину.
– Все это демагогия и лозунги, – вступил в разговор Арон Бергман. – По законам вашей Родины вы – уголовные преступники. За те преступления, которые вы совершили, вам полагается смертная казнь. Посуди сам. Убийство генерала Уго Монтеса – раз. Убийство его гостей в ресторане – два. Самовольный захват поместья – три. Ограбление резиденции убитого генерала – четыре. Добавим сюда же и ограбление банка. Кроме того, вооруженное сопротивление власти и убийство солдат, служащих власти, – пять. Не сомневаюсь, что если как следует покопаться, то отыщется и еще кое-что. Быть того не может, чтобы такой лихой парень, как ты, ничего больше не натворил!
– Тем более что это не так и сложно выяснить, – добавил Крис Баум.
Все так же продолжая улыбаться, он открыл ящик стола и вынул оттуда несколько картонных прямоугольников. На каждом из них был изображен один и тот же рисунок – птица с распростертыми крыльями держала в когтях змею. Одну из картонок он поднес к самому лицу Пахаро.
– Узнаешь картинку? – спросил Крис Баум. – Вижу, узнаешь… А ведь это не просто картинка, это доказательство.
– Значит, кто-то из них остался жив… – пробормотал Пахаро, обращаясь больше к самому себе, чем к американцу.
– Что? – не понял Крис Баум. – А, ну да… Ты прав – оба они живы. И проявили благоразумие. Ну а что тут такого? Жизнь одна, в ней надо уметь приспосабливаться. Уметь приспособиться – это уметь выжить.
На это Пахаро не сказал ничего: казалось, он вовсе утратил интерес и к этому разговору, и к самому себе. Он просто сидел, смотрел куда-то в пространство и молчал. Очень могло быть, что на него произвели угнетающее впечатление те самые визитки с птицей и змеей. А может, не столько сами визитки, сколько то, что кто-то из его боевых товарищей – Пастор ли, или, может, Дивертиго, оказался предателем. Пахаро нужно было время, чтобы осознать такое печальное обстоятельство и, вольно или невольно, примириться с ним. Сам он ни за что так не поступил бы, он умер бы, но никого бы не стал предавать. Он был таким и по своей прямолинейной
