Евгений Сухов - Последний в черном списке
— Есть кто дома? — громко крикнул Перегудов, чтобы его голос наверняка был услышан за забором.
Мужчина запел еще громче. Перегудов постучал о металлическую калитку ключом от машины.
— Что там еще? Здесь никого не ждали! — эти слова мужчина произнес подчеркнуто развязно после небольшой паузы.
— Следователь прокуратуры Перегудов. Откройте, — потребовал сыщик.
Он услышал, как с той стороны в замке повернули ключ, калитка содрогнулась от удара сапога и, дребезжа и вибрируя, раскрылась. Крепкий мужчина среднего роста встал в дверном проеме. Он облокотился одной рукой о косяк. На вид ему было около сорока лет, не больше. Его лицо сильно раскраснелось. Следователь почувствовал запах алкоголя. Мужчина прилично выпил, хотя взгляд его и сохранял ясность.
— Из прокуратуры? — вызывающе произнес хозяин, уставившись на следователя.
В следующую секунду он неожиданно шагнул вперед и провел прямой удар правой рукой, метя в глаз своего визави. Перегудов мгновенно среагировал. Он слегка отступил назад и пригнулся. Удар прошел по касательной. Кулак соперника просвистел мимо, едва задев ухо. Молниеносно развернувшись, сыщик захватил руку мужчины и скрутил ее с такой силой, что тот, не удержав равновесия, рухнул к ногам Перегудова. Откатившись на метр от следователя, мужчина тут же вскочил и попытался повторить нападение. Он кинулся на следователя, но тот опередил соперника. Удар снизу в челюсть нокаутировал нападавшего.
— Брат, брат, хватит! Ты что? — взмолился мужчина и стал подниматься на ноги, прикрывая обеими руками голову на случай продолжения драки. — Извини, я погорячился. Я думал, это местные мужики с фермы. Меня тут недолюбливают, честно говоря. Проходи, — пропуская Перегудова впереди себя во двор, уже радушно предложил хозяин. — Может быть, выпьем, посидим… А?
— Нет, пить я не буду, — отрезал Виктор Алексеевич. — У меня к вам вопрос насчет ваших взаимоотношений с одним товарищем. Меня интересует Лерайский. Я не ошибся, это ведь вы — Виталий Иванович?
— Я. Можно просто — Виталий, — мужчина несмело протянул руку для приветствия.
Перегудов ответил холодным, но сильным рукопожатием.
— Мне необходимо узнать у вас кое-что. Где мы можем поговорить?
Поляков показал на ступеньки с резными перилами, ведущие в дом.
Сени были хорошо освещены лампой дневного света. Мужчины прошли в столовую, где стоял стол, похожий на тот, который Перегудов видел в квартире Лерайских, и пара таких же вырезанных из дуба скамеек.
Виталий перехватил взгляд следователя и показал ему на одну из скамеек, приглашая сесть. Сыщик осмотрелся и занял место напротив входа. На столе были сложены в аккуратную стопочку газеты. Развернутый лист с объявлениями по продаже-покупке недвижимости лежал сверху. На нем выделялись сделанные от руки шариковой ручкой чернильные пометки. Рядом стояла бутылка самогона, пустой граненый стакан с остатками мутноватой жидкости на донышке, тарелка с солеными огурцами, свежими помидорами и зеленым луком.
— Это мы с отцом… делали, — сказал Виталий, показывая на кухонный гарнитур. — Лавки я лично сам вырезал. Я и жене такой же сделал. Мы как квартиру ее старую продадим, я в новой все своими руками сделаю…
— Похвально. Кстати, о вашей жене, — прервал собеседника Перегудов. — Скажите, вы были знакомы с ее первым мужем?
— Спрашиваете! Вот, смотрите! — сказал Виталий и повернулся к сыщику правым боком. Наклонившись над столом, он показал сыщику посиневшую, с лиловым отливом мочку уха. — Это он меня позавчера у Ларисы… отметил. Насчет квартиры они с моей женой, Ларисой, никак не договорятся!
Хозяин встал из-за стола и подошел к холодильнику.
— Он — человек в плане денег строгий, чего там говорить! И… Ну, как это назвать?.. Мстительный какой-то, что ли! Квартира их общая, а Лариса ее продавать не хочет. А по мне чего ссориться-то? Да я, честно говоря, с ней в этом вопросе совсем не согласен. Ну, есть его доля в квартире — так пусть забирает к лешему! Лариса, та на него зуб имеет, а я… Мне, в принципе, по фигу. Пусть себе живет мужик!
Виталий достал из холодильника миску с пирожками, банку сметаны и пластиковую бутылку с молоком и поставил все на стол.
— Угощайтесь… Все свое. Молоко вот… — сказал он и снова занял свое место напротив Перегудова. — Я, признаться, даже рад вам, а то тут делать нечего, я от одиночества с ума схожу…
— Понимаю, — кивнул сыщик в ответ.
— Слушайте, а что случилось? Вы зачем вообще пришли? — неожиданно задал вопрос Виталий. — Я выпил и не думаю, что несу, а у человека, может, дело есть…
— Не переживайте, все в порядке, — успокоил Виталия сыщик. — А чем все-таки закончился ваш разговор с Лерайским?
— Чем? Лора его выгнала… Я — ее урезонивать! Думаю себе: да пропади все пропадом! Квартиру эту продадим, и пусть он возьмет себе эти двести тысяч сверх того! Зато проблем не будет. Купим дом вместо квартиры. Жить будем с чистой совестью, и Лариса успокоится.
— Постойте, двести тысяч, вы сказали? — переспросил Перегудов.
— Ну да. Лариса ему за квартиру, где мы… она теперь одна живет, его долю должна. Квартира стоит миллион двести тысяч. А он с нее восемьсот, то есть на двести тысяч больше, требует. Якобы за ремонт, который он за свои деньги делал. Я ему эти деньги предложил. Сам, говорю, заплачу. И ей, кстати, сразу сказал, что жить в доме, где другой мужик жил, я не буду. Пусть что хочет делает. Я вон скотину продам и деньги ему…
— А Лариса, вы говорите, зла на него была?
— Да не просто зла! Она на него смотреть не может спокойно. Он сам виноват. Допек ее этими деньгами. Правда, она тоже молодец. Чего кочевряжиться, когда добро не твое. Да и он, в принципе, мужик нормальный. Если бы он не был таким несдержанным по отношению к Ларисе, я бы с ним не одну бутылку за компанию раздавил! С ним поговорить за столом приятно! Умеет рассказывать!
— Правда? С чего вы взяли?
— Да я что, не видел, как он в компании себя ведет? Когда мы с Ларисой еще незнакомы были, мы на дне рождения у наших общих знакомых встретились. Так он без перерыва языком трепет. И истории всегда рассказывает, байки там всякие… Он во всем умеет изюминку найти. Но не знаю, может, сейчас он изменился… Вы выпьете? — Виталий взял в руку бутылку с самогоном, но сыщик отрицательно покачал головой, и хозяин поставил ее обратно.
— Скажите, а у него были враги, как вы думаете? — поинтересовался Перегудов.
— Враги? Я не знаю. Честно говоря, я до сих пор не могу понять, что Лариса во мне нашла. Владислав — нормальный мужик. Я не знаю, она, может, ему отомстить хочет, поэтому так с ним ссорится… А почему вы задали мне такой вопрос?
— Дело в том, что Владислава Лерайского вчера вечером убили. В подъезде дома.
Виталий поперхнулся и, широко раскрыв глаза, уставился на следователя.
— Вот черт! Не может быть. Может быть, вы ошиблись?
Движения Виталия стали четкими. Остатки хмеля мгновенно улетучились.
— Нет. Я расследую это дело, поэтому и пришел к вам, — пояснил Перегудов.
— Но я здесь ни при чем! Вы там запишите себе. Я это… никогда… Да вы что?.. Да, я спьяну поджег лесопилку. Да, было. Ну, раскроил одному уроду морду, но чтобы убить… Что же я?.. А когда его убили, вы говорите?
— Вчера в восемь часов вечера.
— Фух! — с облегчением вздохнул Виталий. — Я вчера весь день на лесопилке провел. Там собрание было по газу. Мы с мужиками трубу тянули. Потом к соседу пошли. С самогоном. У него теща съехала на другой дом. Пригласил отметить. Так что вы ни-ни! Я тут ни при чем.
— А почему я должен вам поверить?
— Да ты чего, кореш? — лицо Полякова побледнело. — Ты не шути так, брат. Тебе кто хочешь подтвердит. На лесопилке, сосед… Кому же он так насолил-то? Вот уж правду говорят: чужая душа — потемки. Не поймешь его… Кто же его пришил?
— Пока не знаю.
— Понял. Вы бы сразу так и сказали, что, мол, про Владислава мне надо рассказать. Я бы тогда… Ну да ладно, я правда не знаю, что и сказать. Жалко мужика. Так я с ним и не выпил. Не извинился за Ларису-то. Бабу я у него увел, получается, понимаешь? Она ему не нужна была, но все равно как-то…
— Да чего же тут не понять!
Перегудов позволил собеседнику на несколько мгновений погрузиться в собственные мысли. Первая рабочая версия следователя безнадежно рухнула.
* * *Валентина сидела на диване, подобрав под себя ноги и склонив голову на плечо отцу. Несмотря на то что она чувствовала себя разбитой хуже некуда, сон упорно не шел. Ужасные картинки недавнего все еще продолжали сменять друг друга, приобретая при этом все более и более яркие очертания.
— Я ведь верила ему, папа, — негромко и уже не в первый раз сказала девушка. — Почему же? Почему он так обошелся со мной?
Елизарову было непросто найти ответ на подобный вопрос. Как объяснить дочери, что этот мир далек от совершенства? Как объяснить, что люди иногда совершают такие жестокие поступки, которые невозможно ни понять, ни оправдать? Раньше он, может быть, и смог бы подобрать нужные слова, но сейчас, когда изменился и он сам, стал таким же жестоким и непредсказуемым, как этот мир, сказать было попросту нечего. Руки Владислава до сих пор пахли кровью. Гипотетически, конечно. На самом деле никакого запаха не было, но Елизаров чувствовал, как он витает в воздухе. Витает вокруг него.
