Дмитрий Чераксов - Крестом и булатом: Атака
Марат прикусил нижнюю губу и тяжело вздохнул.
Логика у подполковника была железная.
***Рокотов с Василием только-только соскочили в глубокую траншею, как над их головами просвистела граната и разорвалась посреди двора, покорежив маленький трактор.
– Пошло веселье! – Влад высунулся из-за земляного отвала и неприцельно пальнул в темноту. – Димка, что у тебя?
– Зацепило, – Славин-старший ножом вспорол рукав на предплечье и выдернул треугольный осколок. – Сейчас перебинтую.
– Лучше я. – Биолог забросил «Грозу» за спину и посветил фонариком на рану. – Жгута не надо, только тампон наложить… Да уж, везет как утопленникам. Вася, посторожи, пока я братана подлечу. Потом отходим… На контратаку они до утра не решатся.
– Уверен? – засомневался Дмитрий.
– В темноту не полезут. Мы и так их солидно потрепали. Сейчас наша задача – заложников вытащить. А там посмотрим… Мышцы не напрягай, иначе повязка свалится…
Глава 5
Фестиваль копчёного
Виталий Янут успел остановить Веселовского, который едва не грохнулся на огромную бухту колючей проволоки.
– Леша, смотри внимательнее!
– Блин, а я думал – кабель! Что там?
– Хрен его знает, – гранатометчик переполз на метр вперед. – Вроде какое-то шевеление…
– Так вдарь туда.
– Щас! А если это наши?
Алексей про себя выругался.
В пылу ночного боя у него как-то вылетело из головы, что требуется соблюдать осторожность и не палить направо и налево. После прошествия двух с половиной часов передвижений по аулу точное местоположение групп определить было затруднительно.
Влад специально и неоднократно объяснял казакам, что на войне от своих пуль и снарядов гибнет до десяти процентов личного состава. А из оставшихся девяноста процентов половина кладет головы зазря, по собственной глупости или неосторожности, а этого небольшой отряд позволить себе не мог.
В зондеркоманде каждый человек на вес золота.
Рокотов любил копаться в архивах, связанных с историей второй мировой войны, и делать копии с наиболее интересных документов. Так, например, он случайно обнаружил поразительный факт, напрочь переворачивающий представления о нацистах и их отношении к евреям. Оказывается, в финской армии тех времен существовали не только полковые капелланы, вдохновлявшие перед боем солдат, исповедовавших христианство, но имелось несколько раввинов, передвигавшихся по фронтам с небольшими сборными синагогами. Одно такое сооружение случайно откопали члены клуба «Память» на Карельском перешейке в середине восьмидесятых годов, а потом долго ломали головы, что же с ним делать. С одной стороны, объявление о находке вызвало бы скандал и обвинения в подтасовке истории, с другой – было столь удивительным, что умолчать об этом не представлялось возможным. В результате поисковики избрали компромиссный вариант – о хорошо сохранившейся синагоге и могилах, расположенных неподалеку, сообщили куда следует и указали в сопроводительной записке, что, по их мнению, культовое сооружение принадлежало непонятному подразделению, накрытому советской артиллерией зимой тысяча девятьсот тридцать девятого года[21].
В тех же архивах Владислав нашел несколько брошюрок, являвших собой нечто вроде инструкций-памяток для диверсионных групп СС и подразделений альпийских стрелков. Советы полувековой давности ничуть не устарели, и биолог пользовался ими при планировании нынешней операции. Особенно актуальные рекомендации он перевел на русский язык, распечатал и заставил казаков их вызубрить.
Правда, большинство из выученного материала сразу вылетело из голов доморощенных диверсантов, как только начался реальный бой. Однако и оставшегося хватило, чтобы действовать осторожно и не подставляться под пули.
На большее Владислав и не рассчитывал.
– Не наши, – уверенно заявил Янут. – Таскают какие-то ящики…
Веселовский на корточках перебрался поближе и из-за спины товарища посмотрел сквозь маленькую подзорную трубку четырехкратного увеличения.
Прямо перед казаками расстилался выжженный солнцем пустырь, за которым в полупустом гараже суетилось несколько боевиков, переставлявших из угла в угол квадратные коробки.
– Что они делают? – удивился Алексей.
– Черт их знает, – Янут загнал в патронник фугасную гранату. – Сейчас увидим…
Четыреста граммов взрывчатки шарахнули точно по центру гаража, когда граната стукнулась о двухсотлитровую железную бочку. На улицу вырвался могучий язык синеватого пламени. Вслед за ним в воздух взлетело горящее и размахивающее всеми четырьмя конечностями тело.
Живой факел пронесся добрый десяток метров и застрял в кроне дикой груши, росшей рядом с гаражом.
– Низко пошел, – хмыкнул Виталий. – К дождю…
Внутри железного параллелепипеда что-то бухнуло, и наружу выплеснулся поток полыхающей жидкости. Остро запахло химикатами.
– Растворитель. – Веселовский шмыгнул носом. – Наркоту бананили.
– Очень может быть, – согласился Янут.
***Когда в разговоре с Виталием Гришечкиным Дмитрий Чернов отрицал свою причастность к написанию критических статей о «современном классике» Верескове, он не врал. Журналист действительно не имел никакого отношения к этим публикациям и впервые услышал фамилию автора мистических романов «Белый какаду», «Черный краковяк» и «Второе дно Ганга» от главного редактора «Невы».
Однако то, чем занимался Гоблин последние полтора месяца, вызвало бы у издателя гораздо больший шок, чем соучастие Чернова в «замачивании» Верескова на разворотах питерских газет.
Димон писал детективные повести, объединенные единым товарным знаком «Убогая сила» и являющиеся гнусным пасквилем на произведения Андрея Кивинова.
По страницам «альтернативных» повестушек бегали вечно пьяные и тупые «мусора»: начальник убойного отдела майор Соплевец, капитан Харин, старшие лейтенанты Фекалис и Болонкин. Время от времени к ним присоединялись коллеги – обмотанный длинным красным шарфом дегенерат по кличке Мастур-батор и двое уродцев из соседнего РУВД – Плюхин и Рогачев. Руководил всей этой безумной сворой подполковник с прикольным погонялом Мухожор.
«Мусора» избивали ни в чем неповинных граждан, пили изъятый при обысках самопальный коньяк, вымогали мзду у окрестных торгашей-ларечников, растаскивали вверенное им имущество, получали в рыло от грозных крепких «братков», подбрасывали задержанным спичечные коробки с анашой, регулярно ночевали в вытрезвителях, мухлевали с материалами уголовных дел, подтасовывали доказательства, домогались потасканных привокзальных проституток и пытались все время прогнуться перед начальством. В общем, вели себя так, как, по мнению Гоблина, и поступают стражи порядка в реальной, не приукрашенной «проментовскими» писателями жизни.
Единственная закавыка начинающего романиста заключалась в том, что он еще не определился с издательством, должным ощутить безмерное счастье от подписания авторского договора со столь солидным и многоопытным в вопросах взаимоотношений «мусора-население» мастером слова, коим почитал себя Чернов. После долгих размышлений Димон все больше и больше начал склоняться к идее аукциона, на который он желал бы выставить свои повести…
Гоблин отбросил посторонние мысли, записал текст произведения на дискету и набрал название четвертого по счету опуса – «Маслина для Брехуна».
Занятие на ближайшие две недели было обеспечено.
***Государственный Секретарь США Мадлен Олбрайт помяла руками щеки, разглаживая избороздившие их морщины, поправила радиопередатчик-брошь, одернула на могучей груди фиолетовое платье, поерзала в кресле и вновь склонилась над бумагами, которые ей подготовил Строуб Тэлбот.
Документы имели самое прямое отношение к политике Москвы в военно-политической области. Эксперты Госдепа потрудились на славу и подготовили хоть и короткий, но всеобъемлющий отчет о перспективах развития российской армии.
Олбрайт причмокнула тонкими синюшными губами.
В последнее время у нее со здоровьем было совсем неважно. Обострился гастрит, прыгало давление, приводя к почти непрекращающимся мигреням, прогрессирующая катаракта правого глаза требовала немедленного хирургического вмешательства. Плюс ко всему мадам застудила спину, посидев пару часов рядом с включенным кондиционером, и теперь была вынуждена носить под платьем специальный намагниченный пояс, в результате чего легкий намек на талию, коим Мадлен так гордилась, исчез вовсе. Госсекретарь стала напоминать помятую тыквочку, к которой кто-то приделал голову бабы Яги и несоразмерно маленькие ручки и ножки.
В животе у мадам булькнуло.
Это было верным признаком того, что пора принимать тайленол.
Мадлен не глядя нашарила пузырек с лекарством, сунула в рот две таблетки и с хлюпаньем глотнула воды из стакана.
