Сергей Зверев - Таран
Через десять минут он владел исчерпывающей, но скудной информацией. Пленника звали Витей. Он работал на подхвате у Рябчика, который поджидал Тарана наверху. Заказчика Витя не знал. О цели засады не имел понятия. Ему было обещано сто баксов, вот он и старался.
Возможно, это была правда, а возможно – полная туфта. Уточнять Тарану не хотелось. Слишком много насилия и крови за одну ночь. Кроме того, картина и без допроса вырисовывалась вполне доходчивая. Кому-то приспичило во что бы то ни стало помешать Тарану отыскать воровской общак. В принципе ничего удивительного. Не хлебом же с солью должны были встречать его в Курганске. Сейчас главное – обзавестись оружием и, не теряя времени, выполнить поручение Шестипалого и заодно поквитаться с братцем Соловьевым.
Спалив окровавленный листок с каракулями пленного, Таран покинул его, не попрощавшись. Он торопился добраться до улицы Постышева раньше, чем там окажутся неведомые преследователи.
Глава 10
Один на всех, все на одного
«Ланос» домчал Тарана до знакомой улицы без остановок. Найдя сорок третий дом, он проехал мимо и затормозил дальше. Достал телефон, набрал номер Шестипалого.
– Ну? – прозвучало в трубке.
Голос был то ли сонный, то ли недовольный. Но Тарану было плевать на настроение вора. Сейчас было не до церемоний.
– Говорит Женя, – сказал Таран, – ваш племянник из Курганска.
– А-а, Женя, – обрадовался Шестипалый. – Как дела, племянничек? Как здоровье?
– Здоровье отменное, хотя мне его все время норовят испортить. Дела пока никак.
– Плохо.
– Вот и я говорю, плохо. Тут вокруг меня столько лишнего народа крутится, что не до работы. И наш общий знакомый меня беспокоит. Ненадежный он какой-то.
– О ком речь? – быстро спросил Шестипалый.
– Да я и сам не знаю, – признался Таран. – Звонит мне один. Твоим другом представляется. Но по этому поводу у меня возникли сомнения.
– Объясни.
– Короче, встретили меня нормально. Деньжат подкинули, на квартиру определили…
– Чем же ты недоволен?
– Да возле квартиры хулиганы меня дожидались, – стал рассказывать Таран. – Курганск вообще очень неспокойный город. В ресторан пошел, там тоже хулиганы.
– Ну, я тебе, кажется, обстановку при нашей встрече обрисовал, – напомнил Шестипалый.
– Так, да не так. Почему-то все эти хулиганы постоянно знают, где я появлюсь. Просто проходу не дают.
– С тобой все в порядке?
– А что мне сделается, – беспечно произнес Таран. – Я-то трезвый гуляю. А дебоширы курганские какие-то неустойчивые, падают постоянно на ровном месте, ушибаются, травмируются. Прямо беда.
Шестипалый помолчал, пережевывая что-то. Было слышно, как в его тюремных апартаментах приглушенно работает телевизор или музыкальный центр. Звучал не шансон, а что-то иностранное. «Ит из зе роу-уд, – тянул хриплоголосый певец, – ит из зе роуд ту зе хелл».
– Продиктуй-ка ты мне номер человека, с которым связь поддерживаешь, – велел Шестипалый. – Может, ошибка вышла?
Пожав плечами, Таран продиктовал телефон. Пообещав перезвонить, вор отключился. По прошествии нескольких минут мобильник призывно запиликал.
– Слушаю, – сказал Таран.
– Я пробил номер, – сообщил Шестипалый. – Полный ажур. Говорил с тобой Грифон, это надежный кент. Я ему сам поручил позаботиться о тебе. Можешь доверять ему, как мне.
– Лучше бы как себе самому.
– Не зарывайся, племянник!
– Извини. – Таран пожал плечами.
– Так вот, – продолжал Шестипалый внушительно, – Грифон тебе плохого не посоветует. Меня он ни разу не подвел. В общем, хата с посылкой для тебя чистая. Езжай туда смело и сразу же займись делом. – Шестипалый понизил голос: – Иначе мне вилы. Ну и тебе за компанию.
– Я помню, – буркнул Таран.
– Тогда удачи. Жду результатов, Женя. Не подведи старика.
– Постараюсь.
– Тогда бывай.
Попрощавшись, Таран решительно выбрался из машины. Настроение у него заметно улучшилось. Все мы любим, когда нас успокаивают. А когда этого не происходит, успокаиваем себя сами. Все хорошо. Все будет хорошо. Все будет оч-чень хорошо!
* * *В полицейской «девятке» было свежо. Салон проветривали уже несколько раз, но все равно пахло горелым табаком и прокуренным дыханием капитана Гершина и лейтенанта Белобородько. Охотничий азарт давно пропал, и теперь сидели они, как сычи, не имея возможности послушать даже радио. В целях маскировки все огни в машине были погашены, а когда полицаи курили, то тщательно прикрывали сигареты ладонями.
Все это не способствовало хорошему расположению духа. Кроме того, Белобородько давно хотел справить малую нужду, но Гершин сурово напомнил ему о конспирации.
– Так можно до утра проторчать без толку, – сварливо проворчал лейтенант. – Может, он и не явится сегодня вовсе, этот Таран неуловимый.
– Явится, – успокоил его капитан Гершин. – Некуда ему деваться.
– Это как посмотреть. Завеется к какой-нибудь бабе, ищи-свищи ветра в поле. Днем с огнем.
– Завеется – найдем. Из-под земли достанем. Служба у нас такая.
– Служба, – буркнул Белобородько. – Отсиживаем задницы, а толку?
Гершин зыркнул на напарника.
– Что-то не нравится мне твое настроение, лейтенант. Все тебе не так, всем недоволен. Ты мент или баба капризная?
– Начинается! – воскликнул Белобородько. – Когда нужно куда-нибудь мчаться не спамши, не жрамши, то лейтенант Белобородько – настоящий мужик, верный товарищ и любимец начальства. А когда ему отлить приспичило, то его подкалывать можно.
– Губы подбери, – посоветовал Гершин. – И щеки сдуй. С таким видом дома ходи, а при исполнении служебных обязанностей не надо.
– Щеки как щеки. А не нравится, ищите себе другого напарника для сверхурочной работы. – Голос Белобородько зазвенел от обиды. – Мне, между прочим, за нее не платят. Я, чтобы вы знали, из-за Тарана этого бабло теряю. Цыган не проконтролируешь лично, так они скажут, что вообще ночью наркотой не торговали. Спали, скажут, гражданин начальник. И соси потом лапу, как тот мишка.
– И пососешь, – пообещал Гершин с угрозой в голосе. – И не только лапу. – Смерив напарника взглядом, он уставился в пространство перед собой. Всякий раз, когда он делал паузу, закрывая рот, на его челюстях проступали желваки. – Что за бунт на корабле, лейтенант? Забыл, как по ларькам червонцы на опохмел сшибал? Так это можно повторить, если память отшибло. Его в люди вывели, к кормушке пристроили, а он рыло воротит. Не рано ли возникать начинаешь?
– Я не возникаю, – быстро произнес Белобородько, понимая, что хватил через край. – Засада так засада. Служба. – Он нервно хихикнул. – И опасна, и трудна, и это…
– Что это? – надменно осведомился Гершин.
– И на первый взгляд как будто не видна. Песня есть такая. На День милиции крутят. Не слыхали, товарищ капитан?
– Нет. И что там дальше?
– Ну… Дайте вспомнить… Ага! Если что-то кое-как у нас порой…
– Ты не говори, ты пой, – велел Гершин, разваливаясь на сиденье. – Негромко, но с душой.
Белобородько шумно сглотнул. Ох, как хотелось ему врезать капитану в ухо и уйти, громко хлопнув дверью «девятки». Уйти-то можно, но куда? Охранником какой-нибудь занюханной фирмочки устроиться? Вахтером? К бандюкам податься? Так без погон законы нарушать опасно. Возьмут за шкирку, не отвертишься. Одно дело – при исполнении служебных обязанностей бабло косить, и совсем другое – в частном, так сказать, порядке.
– Я вам диск с песней на день рождения подарю, – попытался отшутиться Белобородько. – Голос у меня не очень. Я как-то дома по пьяни запел, так с тещей чуть припадок не случился.
– У меня нервы крепкие, – заверил его Гершин. – Железные нервы. Я выдержу. Пой, лейтенант. Не заставляй себя упрашивать, как целку.
– Наша служба…
– Во!
– И опасна, и трудна…
– Где надрыв, лейтенант? – прикрикнул Гершин. – Надрыва не слышу!
– И на первый взгляд как будто не видна, – заныл Белобородько. – Если что-то… Если кто-то кое-где у нас порой честно жить не хочет, значит, с ним опять вести незримый бой…
– Так назначено судьбой для нас с тобой, – подхватил Гершин.
– Служба, – продолжил Белобородько.
– Дни и ночи, – закончил Гершин. – Молодец, лейтенант. Выношу тебе благодарность. А насчет сверхурочных не беспокойся. Нам заплатят, хорошо заплатят. Вот завалим Тарана, и, считай, оба в шоколаде. Любишь шоколад, лейтенант?
– Не то чтобы.
– Нет? – подчеркнуто удивился Гершин.
– Не на голодный желудок, – стал выкручиваться Белобородько. – После сытного обеда, как говорится. С чайком перед телевизором.
– С коньячком. Чаек остывает быстро.
– И то верно!
Увидев улыбку на лице капитана, Белобородько облегченно рассмеялся. Гершин тоже ухмылялся, довольный тем, как ловко и умело прикрутил зарвавшегося напарника. Заставь человека унижаться, и он уже никогда не станет прежним. Сегодня песенку споет, завтра – туфли целовать станет, послезавтра – задницу лизать подобострастно. Капитан Гершин знал толк в таких вещах. А задниц – полковничьих и генеральских – его льстивый язык обслужил столько, что впору к награде приставлять. За беззаветную преданность высшему полицейскому начальству.
