Курт Пфёч - Танковая бойня под Прохоровкой. Эсэсовцы в огне
Запахло нефтью и дымом.
Горящий танк был русским Т-34. Ханс сказал что-то про 6-ю гвардейскую армию. Но теперь здесь было танковое кладбище. «И станет танк для нас стальной могилой…» А видел ли хоть раз этот поэт вот такую стальную могилу? «Поразит нас смертельная пуля, настигнет нас рок…» Смертельная пуля? Смертельная пуля – хорошо. Прямое попадание из противотанковой пушки! Голову водителя снесло напрочь, наводчика разорвало, куски мяса прилипли к броне, а сама коробка горит! Может быть, кому-то удалось выскочить, катался по земле, орал так, что душа вылетала через глотку, а нефть прожигала ему мясо до костей. «Настигнет злой рок!» Бог ты мой, а я ведь еще тоже подпевал! Громко и вдохновенно, от души! Разве можно петь такие слова? Не думая, не понимая, когда эти слова только на языке, а не в мозгу?
Земля была серо-коричневой, твердой, высушенной солнцем, гладко отмытой дождем.
Они маршировали, и Блондин видел только свои ноги. Запыленные сапоги с заминами от ходьбы и круглыми носами. Над ними – серые шаровары, и равномерное движение левой – правой, левой – правой. Глаза перескакивают с левой ноги на правую и обратно, а между ними – твердая, как кость, земля. Перед ним – такие же монотонные шаги Эрнста. Рядом, как направляющий шнур, – отпечатавшийся след танковой гусеницы. Это была бы хорошая заставка для «Вохеншау». И у нижней кромки кадра попеременно появляются левый и правый грязные сапоги, снятые сверху. У верхней кромки – более мелкие, и соответствующие экрану, каблуки Эрнста, при подъеме сверкающие полукруглыми подковками. От правого нижнего угла экрана – вверх к середине, в сокращенной перспективе – след гусениц. Земля в движении – не резко. А в качестве музыкального сопровождения – только шум шагов. Жестких и тяжелых, раз-два, и скрип камней. Слегка приглушенно – выстрелы танковых пушек и пулеметные очереди. Никакого комментария, никаких победных фанфар, никакого специального сообщения. Только появляющиеся в ритме шагов титры: «5 июля 1943 г. Район Березова. 17 часов 28 минут».Было жарко. Взгляд Блондина скользнул с подметок идущего впереди на пятнистые брюки и выше – на лопату, штык, сухарную сумку и остановился на фляге. Губы его горели. Он положил ладонь на чехол, почувствовал слабое бульканье и подумал: «Можно или надо еще подождать?», и пока в нерешительности взвешивал все «за» и «против», он услышал грохот артиллерии. Подметки Эрнста продолжали двигаться в том же темпе, и Блондин улыбнулся. При грохоте можно продолжать заниматься своим делом. Другое дело, если раскаты тихие и далекие или слышен тонкий приближающийся свист, тогда не остается ничего другого, как зарыться в землю. «Тренировка для ушей», – сказал Эрнст, когда Блондин, впервые услышав пролетающие над головой с тыла тяжелые снаряды, распластался на земле, в то время как «старики» спокойно продолжали идти дальше. Но при нарастающем свисте другие тут же ложились, а он хотел идти дальше. Хотел… Тогда его просто снесло с ног, но все, слава богу, хорошо закончилось. «Тренировка для ушей! Надо расслышать скорее шипение, а не вой! Реагировать инстинктом, а не разумом!»
Беспокоящий огонь русских накрыл практически всю округу. Послышались пулеметные очереди. Эрнст поправил шлем на голове и покосился направо. Роты сходили с танкового следа и отклонялись вправо. Блондин притянул верхнюю губу к носу и задумался: «Направление удара, как и раньше, остается прямым, а мы… Неужели там еще иваны? – И тут он услышал нарастающее шипение сверху, бросился на землю и прикрыл голову руками. – Минометы! Снова! Значит, снова оттачивать действия ваньки-встаньки». На пересеченной местности почти ничего не было видно. Он посмотрел правее, на «Тигры», которые шли немного позади. Они повернули башни. Сверкнул огонь. На бегу он увидел разрывы впереди себя, потом залег и наблюдал, как танки медленно двинулись дальше. Он повернул голову – Ханс махал автоматом. Кругом – слегка волнистая местность. Перед ним остановился Эрнст и прокричал:
– Вон там укрытие!
Блондин побежал длинными перебежками. Пули жужжали словно рой пчел. Он пробежал еще немного и спрыгнул в укрытие. Это была широкая траншея, выкопанная только наполовину. Эрнст ухмыльнулся:
– Ты уже здесь?
Блондин сидел на корточках, положив винтовку поперек колен, и хватал ртом воздух.
– Это должен был быть противотанковый ров, – услышал он голос Эрнста. – Здесь его не докопали, там дальше он значительно шире.
– Насрать на ров.
– Не на, а в ров, Цыпленок. Вряд ли поблизости есть лучшее укрытие. – Он помолчал и критически покачал головой. – Только когда иван начнет по ним стрелять, то он нас поимеет! Ты меня понял?
Он понял. Пауль стоя прислонился к стене рва и стрелял короткими очередями. Ханс побежал дальше, взмахом приказав идти за ним. Они пробежали мимо Петера, который так же, как и Пауль, стрелял, стоя во рву. В конце оборудованного противотанкового рва Эрнст присел на землю и буркнул с улыбкой:
– Перекур!
Когда к ним захотели присоединиться Камбала и Куно, он начал ругаться:
– Берите по сигарете и проваливайте, здесь слишком тесно!
Ханс вернулся.
– Слушайте сюда! Короткий привал, пока не подойдут танки. Потом – вон из мышеловки и со всеми чертями – по открытому полю.
Парни кивали и курили. Ханс сел и проверил свой пистолет-пулемет.
– Еще одна позиция? – спросил Эрнст.
– Нет, должно быть, отдельные отбившиеся отряды. Если мы это пройдем, – он указал головой в сторону русских, – вернемся снова на главное направление. – Он улыбнулся: – Наше преимущество в том, что мы уже не будем первыми.
– Будет ли спокойной ночь?
– Думаю, нет. Или иван начнет контратаковать, или нам придется идти маршем дальше. Должны идти дальше и задавать темп.
Громко и резко ударили танковые пушки.
– Пора! – Ханс встал и посмотрел из укрытия. – Вперед, господа!
Огонь обороняющихся был слабым. И когда «Тигры» ворвались на русскую запасную позицию, для русских осталось лишь две возможности – погибнуть на месте или смотаться. Сначала они попытались прорваться в тыл. Для этого им пришлось выскакивать из своих окопов. Пауль открыл огонь первым, потом пулеметы ударили и слева и справа, покосив убегавших людей. Но они продолжали попытки, а пулеметы срезали их в нескольких метрах от окопов. Когда гренадеры ворвались на позицию, первые русские пошли к ним навстречу с поднятыми руками.
Блондин внимательно следил. Стрелки-гвардейцы были крепкими парнями, некоторые без касок, коротко остриженные, со светлыми лбами и обожженными солнцем грязными лицами, как будто на лбах у них были белые повязки. С собой они несли раненых. Один обеими руками держался за живот. Между пальцами сочилась кровь. Он улыбнулся и кивнул Блондину. Блондин улыбнулся в ответ, вынул изо рта сигарету и сунул ее русскому в зубы. «Черт возьми, – подумал он при этом, глядя вслед стрелку-гвардейцу, – у него ранение в живот, тело распорото поперек, он зажимает рану руками, улыбается и курит! Что за парни!»
Эрнст склонился над стонущим офицером. Рядом стояли двое русских. Они принесли сюда раненого на плащ-палатке. Лица их были испуганно-озабоченными, и они пристально смотрели на раненого. Эрнст сложил у рта ладони рупором и закричал:
– Санитар!
– Куда его ранило, Эрнст?
– Спроси лучше, куда его не ранило!
– Кажется, его любили. – Блондин кивнул на обоих гвардейцев.
– Действительно, на редкость. Обычно они не слишком заботятся о своих начальниках.
Два санитара склонились над раненым.
– Что там с этим человеком? – В кругу вдруг оказался командир взвода, повернулся к Эрнсту и Блондину: – Нечего тут глазеть! Бегом к своему отделению!
Уже на бегу Блондин услышал, как он сказал:
– Перевяжите его. Эти два ивана могут отнести его на перевязочный пункт.
– К тому времени он уже умрет, – прошептал Эрнст.
– Да, если бы он был одним из нас. Но иваны выносливые! Ты видел того, раненного в живот?
– Держался отлично, даже и не подумаешь!
«Тигры» остановились. Люки были открыты. Экипажи сидели сверху. Некоторые стояли рядом и разговаривали. Один из танкистов угостил «Шокаколой». Блондин в ответ предложил ему «домашних» сигарет.– Круто вы тут прошлись, – улыбнулся он. Шоколад был теплым и прилипал к пальцам.
– Мастера! – ответил парень в черной куртке. – Если бы не проламывать противотанковые рубежи, война была бы почти прогулкой.
– Сегодня утром было по-другому. Потеряли много?
Танкист кивнул. С башни донесся голос:
– А у вас? Наверняка еще хуже. Мы видели убитых перед дотами.
Блондин глянул вверх. Командир – оберштурмфюрер – был совсем мальчишкой со светлыми волосами. Специальный экземпляр германской расы для рейхсфюрера СС, но еще цыпленок, настоящая молодая затычка. Гладкая кожа, он выглядел свежевыбритым, не хватало только, чтобы от него пахло одеколоном. Только глаза. Глаза – старые. Рыцарский крест висел несколько косо. Рука, державшая сигарету, была тонкой, как у девушки.
