Юрий Комарницкий - Возвращение на Подолье

Опьянение было также необычным. В жилах вспыхнул огонь. Тело заполнила легкость, а сердце — необъяснимая радость.

Константин включил музыку. Загадочные блюзы погрузили их в сказку бесконечного веселья и сладострастия. Они сели в удобные кресла, окунулись в столь редкий для них физический и моральный комфорт.

Несмотря на усталость, они легли спать только под утро. Впервые за все время в этих краях Франц ощутил необъяснимую раскованность. С одной стороны он понимал, что все то, чем он пользуется, результат преступных деяний. С другой стороны, увидя перед собой такого человека как Харасанов, он понял, что среди ужасающей серости в этой стране есть люди, реально вбирающие в себя романтические образы Айвенго и Казановы, Дон Кихота и Блада.

Когда он вошел в спальню, Наташа уже спала. Он сел на угол кровати и долго всматривался в красивое лицо. “Что ожидает эту девушку завтра? В этой стране и в этих условиях через несколько лет она превратится или в измочаленную тяжелой работой женщину, или прокуренную, вечно пьяную бродяжку, скитающуюся по городским притонам. Другого быть не могло. Низкий интеллект и редкая красота приведут к единственному уделу: этот цветок, произросший на бурой почве “окаянного края” погибнет”. Ему стало невыносимо жаль эту девушку, себя, всех окружающих его людей, которых гонит серость и нужда в безысходность.

Убранство этой квартиры свидетельствовало, что коммунизм, за который сложили головы миллионы, и о котором по-прежнему мечтает глупый народ, уже давно построен. Он реален! Вот он… В этих сервизах, гарнитурах, китайских халатах, стоящих тысячи долларов. Он в миллионах долларов, перекачанных из этой страны в швейцарские, американские, немецкие банки. А одураченные толпы сограждан продолжают брести под бред лжецов.

Размышления Франца прервал тихий стук в дверь. На пороге стоял Константин.

— Мне с вами необходимо поговорить. Думаю, о нашем разговоре нет необходимости знать девушкам.

Они вышли на кухню. Константин включил светильник.

— Ваша фамилия Бялковский? — несколько чопорно начал он. — Знаете, Бялковский, еще два дня тому назад я не верил, что так можно сидеть в комфортабельной обстановке, пить мартель и курить “Ронхил”. В принципе, моя статья предусматривает до пяти лет. Это не так уж много, если бы администрация тюрьмы отправила меня в специальный лагерь. Но я попал в лапы сталинского мерзавца, который наполовину выжил из ума. Он решил уничтожить меня руками уголовников. Рано или поздно это бы и произошло. Я бежал. Если меня поймают, несмотря на то, что в стране перестройка, я буду убит. Долго скрываться здесь невозможно. Поэтому мы с Татьяной попытаемся уйти за границу.

Он глубоко затянулся и устало помассировал переносицу. Впервые Франц почувствовал, какая гигантская тяжесть давит на этого человека.

— Вы слышали что-либо о художнике Михаиле Шемякине? Если я не ошибаюсь, вы ведь художник? Так вот, Бялковский, через десять лет ваш талант зачахнет и вы будете раскрашивать киоски в микрорайне. В свое время Шемякин это понял и теперь прекрасно живет в США. Знаю, сейчас вы скажете, что у вас есть отец, мать, которые вас проклянут. Через несколько лет вы сможете чаще приезжать к своим родственникам из-за рубежа, чем теперь из Казахстана. Предлагаю вам и вашей девушке изумительную страну Швейцарию или не менее привлекательную Америку.

Франц рассмеялся. Нервное напряжение нашло выход.

— Вы, Харасанов, большой весельчак. Как это вы сказали: “предлагаю изумительную Швейцарию или не менее привлекательную Америку”. Вы забыли в каком вы, теперь уже и мы, положении. Нас переловят, как кроликов и перестреляют, как куропаток.

— Я ожидал этих слов. Что ж, такой исход не исключен. Но, послушайте, Бялковский, вы имеете дело с человеком, который тридцать лет проработал в УВД. Для ухода за границу нужны четыре составные, и они у нас есть: ум, деньги, оружие, документы. Кроме всего, я предлагаю вам и вашей девушке вариант, который при поимке снимет с вас уголовную ответственность. А именно: я сделаю вас заложниками.

Он вопросительно посмотрел на Франца.

— Знаете почему я вам это предлагаю? Только не подумайте, что я филантроп или альтруист. Не терплю эти качества, от них веет ханжеством, что в итоге и сказывается. Просто за два долгих года впервые увидел человеческое лицо. Вы, Франц, вытащили первый и последний для вас счастливый билет в этой стране. У меня только в Швейцарии пять миллионов долларов. Обещаю вам собственную мастерскую и обеспеченное будущее.

Лоб Франца покрылся испариной. Слова о пяти миллионах он пропустил мимо ушей. В его мозгу проносились мысли, от которых художника бросило в жар. “Увидеть желтые воды Нила, развалины античных городов, ярчайшую лазурь Адриатики!” Он был только художник, и отказаться от всего этого было выше его сил.

— Я согласен, — односложно сказал он. — Я согласен! — уже уверенно повторил он. — Что касается Наташи, за нее я решать не вправе.

XXIV. Женщины, вино, воспоминания

До открытия фирменного магазина считанные минуты. Наконец дверь открывается, Василий входит первым.

Фантастические цены его не пугают. Он примеривает двубортный пиджак от костюма и, пораженный, стоит перед зеркалом.

Продавщица топчется за ширмой. Его брюки и обувь заставляют ее волноваться.

— Молодой человек, вы цену прочитали? Костюм стоит триста долларов.

— Не переживай, мать, бабки при мне, — говорит он ей, и видит, что его слова волнение усугубляют.

“Хватит, пора завязывать с блатным жаргоном!”

— Все в порядке, девушка, костюм мне подошел, буду брать.

Туфли он покупает в том же магазине и тут же облачается в обновку.

Настроение хорошее. Остается купить рубашку и галстук.

Проходит еще полчаса. Теперь его можно принять за молодого бизнесмена или сына богатых родителей.

День проходит незаметно. В 19.00 Василий направляется в ресторан. Он трепещет от сознания того, что сейчас осуществится одно из самых заветных его желаний.

Попасть в увеселительное заведение сопряжено с известными трудностями. Халдей[45] напоминает цепного пса, которыми переполнена любимая Родина.

— Молодой человек, извиняюсь, но у нас все столики заняты.

Василий бросает ему пять баксов и тот, заискивающе улыбаясь, вручает его метрдотелю. Метр продолжает песню халдея.

— Молодой человек, у нас все столы заказаны иностранцами. Придется подождать.

— Понимаю, — говорит Василий, и хлопает его по плечу. — Сколько иностранцы платят за стол?

— Пятьдесят, — мямлит он, отводя глаза.

— Получите шестьдесят, — отсчитывает он деньги, — и прошу, кроме девушек, никого ко мне не подсаживать.

На столе коньяк, холодные закуски, пиво. “До чего превратна жизнь… В ста километрах отсюда люди годами едят гнилую капусту.”

После первой рюмки становится хорошо. Ощущения обостряются до такой степени, как это только возможно после долгих лет воздержания.

Звучит музыка. Вульгарная певичка трясет тяжелым бюстом, внушая всем, что она такая же Пугачева, но по воле рока оказалась на кабацкой сцене. Официант с лоснящейся физиономией наклоняется к уху и заговорщицки шепчет:

— Девочками не интересуетесь? Я могу помочь.

— Девочками? Конечно интересуюсь! Давай, давай, дружочек, в обиде не останешься.

Девчонкам по девятнадцать лет. Вихрь пороков уже отметил их лица. Симпатичные, но серенькие и бледненькие, они говорят о жизни в кабацком режиме.

Людочка и Лидочка бесцеремонно наливают коньяк. Он выбирает Лидочку, не подозревая, что в последнее время моден групповой секс.

— Васо, можно тебя так называть? — говорит ему Лидочка, и мостится ему на колени. — Давай дружить.

— Естественно, — отвечает он, и целует ее в губы таким затяжным поцелуем, что в глазах девушки постепенно зарождается ужас.

— Ты ч-ч-чё?.. Я, я так не привыкла.

Ему смешно и хорошо. О таком поцелуе он мечтал в лагерных изоляторах…

— Не бойся, Лидок, я не садист. Так было надо… один раз.

Людочка дергает его за рукав:

— Васо, и я… я тоже так хочу!..

Ее он целует менее страстно, но она не обижается.

Сегодня его вечер. Официант приносит очередную бутылку шампанского. Девчонки много пьют, но не пьянеют. Возможно, это своеобразный иммунитет.

Возвращаясь после очередного танца к столику, Василий видит возле Людочки незнакомого парня. Она чем-то напугана. Лидочка шепчет:

— Васо, это Хряк, он рэкетир и сутенер заодно. Пришел по наши души.

Хряк одет в джинсы и безрукавку на голое тело. То, что он здесь в таком виде, говорит за себя.

Василий садится за стол и Хряк тут же приступает к делу.

— Земляк, если хочешь с телками потащиться, плати за каждую пятьдесят баксов.