Масонская касса - Андрей Воронин
Навстречу ему по широкому проспекту катился разноцветный поток одинаково грязных, забрызганных слякотью машин. Рычание автомобильных двигателей, шорох шин по мокрому асфальту, плеск разбрызгиваемой снеговой кашицы, терзающий слух скрип тормозов и шарканье ног тысяч пешеходов доносились сюда слитным звуком, отдаленно напоминавшим шум морского прибоя. Потом в этот несмолкающий рокот вплелся новый звук — заунывно-пронзительный, тоскливый и угрожающий, нетерпеливо-злобный вой сирены. Вдали замелькали стремительные синие вспышки; к перекрестку на большой скорости приближался черный «мерседес» с мигалкой и сиреной — тот самый, появления которого терпеливо дожидался засевший на крыше стрелок.
Он снял и положил на парапет темные очки, немного поморгал глазами, привыкая к свету, и приник к обрамленному мягкой резиной окуляру. В перекрестии прицела, которое, собственно, даже отдаленно не напоминало перекрестие, появилась свирепо скалящая хромированные клыки решетка радиатора, а под ней — думский номерной знак с изображением государственного флага. Снайпер для верности прочел номер и плавно перевел ствол немного выше.
Винтовка сухо щелкнула, приклад зло толкнулся в защищенное толстой зимней курткой плечо. Выпущенная сверху вниз и немного наискосок пуля прошила широкое ветровое стекло «шестисотого», оставив в тонированном триплексе аккуратное круглое отверстие. Сидевший на переднем сиденье справа от водителя охранник почувствовал, как что-то горячее и стремительное пронеслось мимо его виска, обдав щеку тугим ветерком. В конце своего короткого пути пуля ударилась о черепную кость депутата верхней палаты Государственной думы Виктора Васильевича Сенчукова, по кличке Сенатор, чуть повыше левой брови. Пройдя навылет, она густо забрызгала красным заднее стекло «мерседеса» и засела в подголовнике.
Человек на крыше встал, прислонил винтовку к парапету, водрузил на переносицу темные очки и, сунув руки в карманы, спокойно зашагал прочь.
…Водитель депутатского «мерседеса» был человеком опытным и, когда в стекле прямо перед его глазами вдруг появилась пулевая пробоина, хоть и вздрогнул, конечно, но власти над машиной не потерял. Он утопил педаль акселератора, заставив и без того шедший на большой скорости автомобиль стремглав рвануться вперед. Врывавшийся в пробоину сквозняк был твердым, как карандаш, и холодным, как острие штыка, в зеркале заднего вида маячили густые кровавые потеки, из-за которых проникавший в машину свет казался багровым, словно его пропустили через красный светофильтр. Лишь в квартале от места, где депутат Сенчуков завершил свой земной путь, водитель снизил скорость и осторожно причалил к бровке тротуара.
Перед ними резко затормозил невесть откуда взявшийся милицейский «форд». Вой двух сирен смолк почти одновременно. Водитель переглянулся с охранником. Пожалуй, это был первый в их жизни случай, когда они обрадовались появлению милиции.
Как ни странно, вопросов им никто не задавал. Под дулами пистолета и двух автоматов их заставили пересесть на заднее сиденье милицейской машины. За руль «мерседеса» уселся человек в исполосованной световозвращающими нашивками форме капитана ДПС. Короткая кавалькада тронулась и, резко набрав скорость, скрылась в неизвестном направлении.
Ни в этот день, ни назавтра, ни в последующие дни средства массовой информации не проронили ни звука по поводу безвременной кончины сенатора Сенчукова. Похоронили его тихо, без помпы; молодая вдова просто продала квартиру и выехала из Москвы. Куда она направилась, неизвестно, но злые языки поговаривали, что с такими деньгами можно очень недурно устроиться в каком-нибудь приятном, фешенебельном, а главное, тихом местечке.
И лишь спустя полтора месяца, когда в кулуарах Думы начали поговаривать о парламентском расследовании, в нескольких столичных газетах появился коротенький некролог, в котором говорилось, что депутат Сенчуков погиб в результате автомобильной катастрофы. Тогда же публике были предъявлены исковерканный «шестисотый» и трупы водителя и охранника. Вслед за тем состоялись пышные официальные похороны, на которых покойник по вполне понятным причинам лежал в закрытом гробу. Людей простодушных и недалеких все эти странности не Удивили, а те, кто поумнее, ничего по этому поводу не сказали. Потому что понимали: так надо.
К тому моменту, как дорогой гроб из полированного красного дерева под звуки траурной музыки медленно и торжественно опустился в зияющую пасть крематория, до пожара в шахте оставалось около четырех месяцев.
* * *
Спустя четыре года и еще месяц с небольшим после гибели полковника грузинской госбезопасности Габуния один из ее непосредственных виновников вошел в четырехместное купе скорого поезда Москва — Казань и первым делом поставил свою дорожную сумку на ту из нижних полок, сидя на которой он располагался бы лицом вперед по ходу движения поезда.
Вообще-то, майору ФСБ Якушеву было глубоко безразлично, каким именно местом вперед ехать — лицом, спиной или правым боком, лишь бы не ногами. Он не знал и знать не хотел, откуда пошло это широко распространенное поверье, что садиться в поезд лучше лицом по ходу движения, а не против него, и считал это бабьим вздором, не только пустопорожним, но с точки зрения простого здравого смысла еще и небезопасным. Начать с того, что во время движения неистребимый железнодорожный сквозняк в полном соответствии с элементарными законами кинетики дует спереди назад, а не наоборот, — то есть, говоря попросту, прямо в физиономию тому, кто занимает эту самую «правильную» полку. А во-вторых, если поезд, скажем, сойдет с рельсов, столкнется лоб в лоб с другим поездом или хотя бы резко затормозит — ну, угадайте, кто тогда окажется на полу? Да все он же, счастливый обладатель «правильного» места…
Но вопреки здравому смыслу многие по-прежнему считали, что сидеть в поезде следует именно лицом по ходу движения. Вполне могло оказаться, что и попутчик майора Якушева, с которым ему предстояло на двоих делить четырехместное купе на всем пути следования до станции Зеленый Дол, придерживался этого устаревшего, предвзятого мнения. А поскольку Якушев своего попутчика просто не переваривал, он приложил все усилия к тому, чтобы протиснуться в купе первым и лишить его, проклятого, даже этой пустячной, явно мнимой привилегии.
Достигнув цели и нисколько не стыдясь своей мелочности, Якушев неторопливо разделся и аккуратно повесил куртку на плечики, а мокрую шапку водрузил на верхнюю полку. Во время этой довольно продолжительной процедуры его попутчик столбом торчал в дверях купе, чтобы не мешать, и равнодушно поблескивал темными стеклами очков. Все ему было как с гуся вода, и даже нарочитая медлительность Якушева
