Стальное крыло ангела - Сергей Иванович Зверев
– А теперь забыли о своих делах, – сказал я, – и внимательно слушаем историю.
Я повествовал минут десять, они слушали, не отрываясь, – история была увлекательная, хотя и без финала.
Серега Викулов дважды успел покурить. Отсутствующее выражение на лице оставалось, но некоторые жесты и позы выдавали заинтересованность. Этот парень был старше меня на два года. Мы дружили еще со времен «черноморской юности». Я познакомил его с хорошей женщиной, которую мог бы приберечь себе, но не пожалел другу. У них был жгучий роман, она терпела его работу, сносила долгие отсутствия. Сыграли свадьбу, родили дочку, уехали в Кемерово, на малую историческую родину Сереги. Там он работал в областном управлении – как смеялись, «по приезжим мусульманской наружности».
После перевода на строящийся объект мне предложили сформировать собственную команду. Я вспомнил про Серегу. Он размышлял недолго, согласился на длительную командировку. Подрастал ребенок, требовалось расширение жилплощади. Контракт на полгода, кто же знал, что он его решится продлить?
В марте Сереге дали отпуск – помчался к жене и дочери. В день, когда случилась трагедия, Сереги не было с семьей – отправился к родственникам на машине в дальний кузбасский поселок. Жена звонила: сидим в кинозале торгового центра на проспекте Ленина, Маришка уболтала на мультик сходить. Больше не звонила, хотя он ей названивал весь остаток дня! Тот пожар с многочисленными жертвами стал общенациональной трагедией.
Серега услышал по радио в новостях, примчался, когда сгоревшее здание уже оцепили. Метался сам не свой, махал корками: пропустить, ФСБ! Тела его жены и шестилетней дочки обгорели не сильно, он их узнал.
Викулов окаменел, удар по психике получился сокрушительный. Жизнь превратилась в пустую формальность, он плохо понимал, что происходит вне пределов его головы. Впоследствии признавался: руки на себя хотел наложить. Начальство продлило отпуск. Все думали, что он уволится.
Мы с Галкиным оставили Соколовского на «хозяйстве», полетели в Кемерово. На Серегу страшно было смотреть. Трагедия подкосила, убила все, ради чего он жил. Серый, безучастный ко всему, вчера вернулся с кладбища, где похоронил семью и, похоже, самого себя. Его поддерживали. Какая-то компенсация, на которую он плевать хотел. Мать развила активность, нашла психолога, который обязательно должен ему помочь! Он бы посмеялся над такой идеей, если бы мог. Но вроде посещал сеансы, чем-то этот специалист даже помог.
Викулов вернулся к жизни, научился абстрагироваться от того, что въелось в мозг. Сила воли в нем всегда была – но пережить такое… Он позвонил в первых числах апреля: остаюсь в рядах, увольняться передумал. Уволюсь – окончательно пропаду. Хочу работать, и чтобы никаких мне поблажек.
И он работал – только как-то высох, перестал смеяться. Иногда работал как проклятый – сутками, лишь бы не оставаться наедине с самим собой.
Он первым отреагировал на мой рассказ:
– Ты ничего не приукрасил, Алексей? Звучит, сам понимаешь…
– Звучит так, что нам хана, – сделал правильный вывод Галкин. – Если, конечно, добытый тобой диверсант не скажет что-нибудь доброе.
– И сейчас мы будем присутствовать при этом историческом допросе, – хмыкнул Соколовский.
– Не присутствовать, а участвовать, – проворчал я, подтягивая к себе аппарат интеркома.
– Да, Алексей Михайлович, приятно слышать твой бодрый жизнерадостный голос, – произнес майор Рябов из отдела «особых поручений». – Ты уже готов пообщаться с клиентом?
– Где он?
– Ну как – где. В резиденции для высоких гостей.
– Вопрос в том, готов ли клиент.
– Клиент с нетерпением ожидает вашей встречи. С ним работали половину ночи, разумеется, после того, как оказали посильную медицинскую помощь.
– Надеюсь, его не сильно били?
– Во-первых, не понимаю, почему ты на это надеешься, – усмехнулся Рябов. – Пытки заключенных были и будут практиковаться всегда, даже в самых гуманнейших и демократичнейших государствах, вроде США и Великобритании. Это самый быстрый и незатратный, а для кого-то и приятный способ получить информацию. Во-вторых, ты вообще о чем? – майор Рябов искренне недоумевал. – Твоего задержанного никто пальцем не тронул. Извини, но после тебя там просто негде бить – не осталось такого места. А бить повторно – мы не фашисты. Ты что с ним сотворил? Все тело – синяк, рожа в гематомах…
– Это был честный бой, – смутился я.
– А по мне тупое избиение, – отрезал Рябов. – Тебе доставить его на блюдечке?
– Сделай одолжение.
– Хорошо, считай, он уже у тебя.
Его ввели – подчеркнуто обходительно, придерживая за локти, усадили на стул и незаметно испарились.
Все уставились на диверсанта, как на белую простыню экрана. Наручники не требовались – задержанный был вял, апатичен, плохо контролировал свои движения. Он сидел ссутулившись, смотрел под ноги. Разукрасил я его действительно от души. Одно ухо было больше другого, лицо распухло, левый глаз практически исчез под фиолетовым наплывом, правый был на месте, но видел, мягко говоря, не много. Сиреневую физиономию украшали ленточки медицинского пластыря.
– М-да, хорош, – протянул Викулов.
– Не поймешь, каким он был вчера, – задумчиво изрек Борис. – Хоть бы паспорт показали.
– У меня сосед в Перми такой же был, – сказал Соколовский. – Пил по-черному. Никто его не бил, естественным путем эволюционировал в сливу.
– Заполняй протокол, – бросил я Роману. Тот расстроился, но, делать нечего, извлек из стола чистый бланк протокола допроса. Я включил диктофон.
Задержанный среагировал на знакомый голос: поежился, втянул голову в плечи. Осторожно поднял глаза – они отчасти еще выполняли свои функции, отыскал источник раздражения. Облизнул опухшие губы, снова понурился. Мне было плевать, чем его обработали, – особо теплых чувств к этому молодому ублюдку я не испытывал.
– Ну, здравствуй, лже-Дмитрий, – поздоровался я. – Помнишь меня?
– Я не лже-Дмитрий… – прошепелявил парень. – Меня на самом деле зовут Дмитрий…
– Но не Лыков?
– Коваль.
– А твоя подружка? Рискну предположить, что вы не молодожены, а только притворялись, причем талантливо и убедительно.
Парень задрожал.
– Вы ее убили…
– Нет уж, дружок, не надо с больной головы на здоровую, – строго сказал я. – Это ты ее убил. В следующий раз смотри, куда стреляешь. Кто твоя сообщница?
– Ее на самом деле зовут Даша… – у незадачливого террориста начинался озноб. Лоб вспотел. Он очень напоминал наркомана, у которого начиналась ломка. – Даша Негода… Она из Кировограда… А я киевский…
– Из Кировограда? – удивился я. – Откуда такая ненависть к русским?
– У нее отца убили на АТО в 2015-м… Он добровольцем был в «Айдаре», воевал с вашими… Сепары под Дебальцево окружили его отделение и всех расстреляли… Она чуть с ума не сошла, поклялась, что всю эту мразь изводить будет,
