Подвал. В плену - Нойбауэр Николь
– Ха-ха.
Мороз приветствовал Ханнеса, как заклятый враг. Он втянул в себя зимний воздух, кристально чистый и сухой. Вехтер уже рылся в карманах в поисках зажигалки, здесь для него было слишком много кислорода.
– Только пока мы внутри машины, – произнес он, окутав себя облаком сигаретного дыма.
Ханнес осматривал дом: знакомое окружение напоминало ему о здании интерната, построенном в стиле классицизма.
В коридорах висел типичный школьный запах: булочки с колбасой, страх и потные ноги. Две девчонки, хихикая, пробежали мимо них. При виде двух мужчин они склонились друг к другу.
– Олли, – услышал Ханнес, проходя мимо.
Конечно, местные газеты читали и здесь. Оливер Баптист, должно быть, стал главной темой разговоров в этих коридорах.
Дверь в кабинет директора была открыта. Навстречу им вышла женщина и протянула руку:
– Добрый день, моя фамилия Ландес. Я директор школы.
Ханнес иначе представлял себе директора элитного интерната: серые мелированные волосы, нитка жемчуга, разглаженный ботоксом лоб и свинцовая улыбка. Конечно, не такой молодой и, конечно, не в джинсах. Только по рукопожатию Марии Ландес можно было определить, что она умеет быть жесткой, если того требует ее работа.
Кабинет был загроможден массивной темной мебелью времен основания интерната. Наверное, ее не сдвинул бы с места и подъемный кран. Но было и несколько личных вещей: цветы на столе, рисунки учеников на стене и картина в абстрактном стиле – красочный портрет недовольного мужчины в сером парике. На столе стоял поднос с кофейником и фарфоровыми чашечками с золотой окантовкой. Секретарша, которая выглядела так, будто занимала эту должность со времен постройки гимназии, налила кофе в чашки и поднесла им на блюдцах дрожащими руками. Они молча подождали, пока секретарша, ковыляя, выйдет из комнаты.
Директор школы наклонилась вперед, вся превратившись во внимание.
– Чем я могу вам помочь? Такое ужасное дело.
– Расскажите нам об Оливере Баптисте, – попросил Ханнес.
– Ох, это особый случай.
Особый случай – да. На первый взгляд совершенно нормальный гимназист, какие днем стайками носятся по городу: растрепанные волосы, наушники-затычки, пубертатный период во взгляде. Но обстоятельства, при которых они его задержали, были совершенно ненормальными. Возможно, они в этой школе найдут какие-то подсказки: почему Оливер оказался в подвале? Когда его жизнь пошла под откос?
– Что вы подразумеваете под словом «особый»?
На столе лежала раскрытая папка, но директор туда ни разу не взглянула. Ханнес все ниже наклонял голову. Она это заметила и как бы случайно положила руку на документы.
– С чего бы мне начать? Лучше всего с позитивных моментов. Я приму Оливера когда угодно, если он захочет вернуться. Он был очень умным – разнообразие для учителя. – Она скрестила пальцы. – У него были занятные идеи, потому что он еще не знал, чего хочет, но точно знал, чего не хочет. В основном дети здесь похожи на маленьких взрослых – отражения своих родителей. С юного возраста нацелены на приспособляемость и карьеру. Они, наверное, еще в детском саду всегда побеждали в споре за лопатку.
– Я думал, что ваша школа ставит целью именно то, чтобы дети в будущем сделали успешную карьеру.
На лице директора промелькнула улыбка.
– Этот стереотип я часто слышу. К сожалению, есть еще родители, именно они видят в детях маленьких председателей наблюдательных советов акционерных обществ. Я же хочу, чтобы они получили у нас наилучшее образование. Что они вынесут отсюда, это их дело.
– А Оливеру Баптисту было что выносить?
– Да, конечно. Я преподавала ему математику. Оливер мог сорок пять минут смотреть в окно, словно занятие его совершенно не интересовало, а когда я его вызывала, выдавал отличное решение задачи. И совершенно скучающим тоном.
Вехтер ухмыльнулся:
– Со мной в школе тоже такое случалось. Кроме отличного решения задачи, правда.
Ханнес, глядя в окно, вспоминал свои давнишние ощущения, как каждой клеточкой организма хотел вырваться из гимназии. Это воспоминание так крепко засело в теле, что теперь вызвало глухой приступ паники. Он больше не желал находиться в чьей-то власти. Но методы решения в математике он освоил хорошо. Ханнес вернулся к реальности:
– Так вы говорили, что хотели начать с позитивного. А как насчет негативного?
– Оливер очень тосковал по дому.
– Разве это не нормально? – поинтересовался Вехтер.
– Конечно, но если эта тоска когда-нибудь прекращается. У Оливера она не проходила. Мы трижды ловили его на шоссе и возвращали. Он пытался сбежать домой. В четвертый раз мальчик все-таки добрался до Мюнхена, и назад его вернул уже отец. Выражение его лица тогда было… Я еще долго его не забуду.
Ханнес не мог отвести взгляда от окна. По школьному двору шагала девочка с огромным школьным ранцем на спине. Она бесцельно бродила вокруг лавок, глядя в землю, пинала комья снега. Когда его дочка сердилась, ярость словно окутывала ее облаком.
Голос Вехтера отвлек Ханнеса от этих мыслей:
– У него были друзья?
– Да, он быстро находил друзей, но так же быстро и врагов. Оливер открыто давал понять, что считает все здесь бессмыслицей. При этом он провоцировал детей, которые видели в школе трамплин для карьеры.
– Его обижали? – спросил Ханнес.
– Нет, драк и унижений я в своей школе не допускаю. Конечно, всегда случаются ссоры. Но мы их сразу пресекаем.
– С какими школьниками ссорился Оливер?
Он снова вытянул шею, пытаясь рассмотреть документы. Ненавязчивым, но уверенным движением директор закрыла папку.
– Я не назову вам имен. Защита личных данных. Для этого вы должны предоставить судебное постановление.
Он слишком далеко зашел. Один-единственный ученик с трудностями, который все равно вскоре сбежал: это не проблема. Но подозрение об избиениях в школе все же закралось.
– Конечно, мы понимаем, – ответил Вехтер с теплотой в голосе. – Вы ведь не хотите, чтобы родители из-за этого вламывались в ваш кабинет.
Он искоса посмотрел на Ханнеса, словно проговаривая про себя: «Мы раздобудем это дурацкое постановление». Ханнес кивнул в молчаливом согласии.
– Расскажите нам еще что-нибудь об Оливере.
Мария Ландес проследила за взглядом Ханнеса. На стекле появилась легкая испарина. Школьный двор опустел, девочка ушла.
– Не знаю, не наболтаю ли я вам лишнего…
– Мы расследуем дело об убийстве. Вы не можете наболтать лишнего.
– Честно говоря, я даже не понимаю, почему он так рвался домой. – Она закусила нижнюю губу и взяла паузу, прежде чем продолжить. – Когда я прихожу в новый класс, то смотрю на их лица. В каждом классе есть один или два ученика с таким взглядом. Я еще ни разу не ошибалась. Оливер только появился в дверях, и я уже увидела это в его глазах. – Она прикрыла ладонью рот. – О господи, я говорю о нем, словно он умер.
– Так что вы увидели у него в глазах? – спросил Ханнес.
– Он был жертвой.
Она положила руки крест-накрест на папку Оливера.
– Я не стану вас убеждать, просто выясните, что происходит с Оливером, и позаботьтесь о том, чтобы это прекратилось.
– И все-таки он не смог здесь прижиться? – спросил Ханнес.
– Мне было очень жаль расставаться с ним. Но я должна была защитить остальных учеников. Мы не можем оказывать протекцию одному ученику и подвергать опасности остальных.
– Опасности? Это из-за потасовки на школьном дворе?
– Вы это называете потасовкой? – Директор горько рассмеялась. – Его отец это так назвал? – Мария Ландес покачала головой. – Оливер угрожал одноклассникам ножом.
Элли любила запах краски и растворителя. У нее закралось подспудное подозрение: ее подруга Франци стала художницей, чтобы этот запах долго не выветривался. Легальные наркотики, еще и деньги этим можно зарабатывать. Элли тащила громоздкий пакет мимо столов для рисования и полок очень осторожно, чтобы ничего не задеть. Она наступала на мягкие фетровые полоски, которые защищали пол от капель краски. Когда Вехтер отправился на загородную прогулку в гимназию, она улучила момент и навестила Франци. Тем более что визит был чисто деловой.
