Александр Афанасьев - Нефтяная бомба
Так что дело сделано. Это американцы просвистели ситуацию вглухую, даже не попытались ни в чем разобраться. Не попытались установить мою потенциальную ценность, не попытались завербовать меня, хотя бы и не за пятьдесят тысяч долларов. Кретины, что тут скажешь. Потому они Бен Ладена и искали годами, и так и не нашли…
Агент выводит меня за забор.
– Сэр, полагаю, вам лучше держаться отсюда подальше, – напутствует он меня.
– Да пошли вы все! – раздраженно отвечаю я.
И гордо удаляюсь.
«Вольво» стоит в теньке. Водила, кажется, заснул – совсем мышей не ловят. Иногда думаю – хорошо водиле, сиди и баранку крути. Пока не взорвут. Хотя если водилу взорвут, то и пассажиров, по идее, тоже.
Сажусь в машину:
– Давай, просыпайся. Поехали…
Голова водителя валится набок. Я толкаю дверь… Только ноги почему-то не слушаются.
Приплыли…
Где-то в Ираке
Точное время неизвестно
Очнулся я на стуле.
Голова болела, болело и тело, возможно – сломаны ребра. Я вдохнул, закашлялся. Больно, но терпимо. Бывает и хуже. Руки стянуты за спиной пластиковыми наручниками, ноги привязаны к ножкам массивного, сваренного из арматуры стула. Я пошатался – к полу не приделан.
– Не дергайся…
Сказано было по-русски. Я пригляделся – ничего, только силуэт на фоне белой стены. Сидит. Здоровый, гад, и что-то в руках.
Неужели свои? Вырубили водилу, привезли меня сюда…
Куда?
– Не пырхайся, сказал. – Мгновенная реакция на мою попытку осмотреться.
Ого…
Слово «пырхайся» – чисто украинское, у нас в России так не говорят. Украина сейчас – отнюдь не на нашей стороне, чем больше мы ее пытаемся куда-то вовлечь, тем больше нас ненавидят. За тридцать почти лет – и во власти, и в силах безопасности – сложились вполне определенные кланы, для которых воссоединение с Россией смерти подобно. Они понимают, что воссоединение лишит их возможности творить, что они хотят, и более того – им придется отвечать за свои делишки. А они не такие безобидные. Секретным соглашением, заключенным на уровне СНГ, членам организации запрещается шпионить друг против друга. Но в украинском ГУР – Главном управлении разведки – существует секретный «Департамент Р», задача которого – разведывательная и подрывная деятельность против России. Почти все, кто в нем работают, – злостные русофобы и бандеровцы, больше половины отдела – либо имеют родственников, посаженных или уничтоженных за бандеровщину, либо и вовсе являются гражданами иностранных государств. В основном Канады и США – там большие общины бандеровцев, фашистских пособников, бежавших от справедливого возмездия, и некоторые из них вернулись на Украину после обретения ею независимости. Уже как сотрудники МИ-5 и ЦРУ. Это даже не при Ющенко началось – департамент существовал при Кучме. Видимо, как механизм контроля и одновременно – гарантия независимости Украины.
– Ты кто такой?
Здоровяк не отвечает. Проморгавшись, я вижу в его руках «узи», одну из новых моделей. Не слишком-то разумно использовать здесь израильский автомат, хотя это может быть иранская модель.
– Кто ты такой? – спрашиваю еще раз.
Здоровяк ничего не отвечает. Видимо, решил помолчать, от греха подальше. Башка как болит… И от этого накатывает тупая, нерассуждающая злость. И тошнит еще. Сотрясение, наверное, заработал, если не что похуже.
– Что, так и будем сидеть, а? Ты знаешь, кто я такой? Тебя потом из-под земли достанут!
Если вы попали в плен – оцените ситуацию. Конечно, если вы простой гражданский, за которым никто не стоит, лучше не говорить того, что говорю я, и не делать того, что делаю я. Для группировок, занимающихся похищениями людей, вы не более чем скот. Да, они хотят получить за вас выкуп, но если они придут в ярость, то убьют вас, не задумываясь. Потеря заложника для них в большинстве случаев ничего не значит – украдут еще.
Но в данном случае я порезал кого-то из них, и меня не убили. Сидят теперь и охраняют. Значит, я им нужен – именно я, и никто другой. В таком случае не лишним будет посеять в охранниках сомнения и страх, пока это возможно.
– Эй, ты знаешь, что в Ираке практикуется смертная казнь через повешение? Это если генерал Саидбек не прикажет переехать тебя машиной. Он борется с похитителями, и это ему порядком надоело. Поэтому он придумывает все новые и новые виды казни. Последняя – переехать человека машиной и бросить подыхать.
Молчит. Ну-ну, молчи…
– Есть возможность все решить. Ты слушаешь?
…
– Где мы находимся? Выпустишь меня – тебе ничего не будет, клянусь. Я даже дам тебе денег, и немало. Сто штук баксов – этого хватит, чтобы свалить отсюда.
Молчание. Идейный, видать. Зато где-то слышны шаги, почему-то не по бетону, а как по стали. Интересно, где все-таки мы?
Стук в дверь. Два-два, явно не простой. Мой страж подходит, смотрит в глазок. Потом с лязгом открывает засов – тут нет замков.
О… явление Христа народу…
Не кто иной, как Борек Юхмин, тот еще фрукт. Вроде как еврей – в России чистых евреев нет, все – вроде как. Имел честь родиться в одном городе со мной, и даже одно время ходить со мной в один класс одной и той же школы. Тогда эксперименты всякие были, классы тасовали, поэтому в одном классе мы были ровно три года. А потом встретились уже через несколько лет, когда оба закончили школу. Борек занимался каким-то там еврейским культурным центром, а я… Ну, неважно, чем я занимался. Повод банален до безобразия – одна дама сердца и двое претендентов на ее внимание. В итоге она не досталась ни одному из нас, а Борек сдернул в Израиль. Слабоват оказался – избил я его всего один раз, и без особых зверств. А время было недоброе. Мог и на паяльник посадить.
Интересно, помнит он об этом или нет? Наверняка помнит. Но – по приказу забыл, вон как скалится. Как родного увидал.
– Санек…
Я делаю недоуменную морду лица. Борек подходит ближе, сматывает полиэтилен с моей физиономии, дабы можно было пообщаться. Не вспотел, за дверью-то сидя? Ведь зуб даю – все два с лишним часа там сидел, выжидал. Мол, узнал, что такие беспределы творятся, и приехал. Ну-ну, родной, артистом ты всегда знатным был. Только я теперь не хуже – наверное, даже лучше. Потому что я профессионал теперь, а ты как был артистом погорелого театра, так им и остался.
– Ты о чем? – спрашиваю по-русски.
– Не узнал? Это ж я, Юхмин. 7«В» – ну?
– И чо с того? Мне теперь тебя в задницу поцеловать прикажешь? Над арабской мирной хатой гордо реет жид пархатый… Или этого бандеровца по правую руку от меня?
Еще добавляю матом – совсем уж нехорошо, здесь за то, что у нас используется для связки слов, могут без лишних слов на перо поставить. Борек начинает сбиваться с темпа, а тот товарищ, одесную от меня, порывается вскочить, но сдерживает себя, хоть и с трудом.
– Сань, да ты чего?
Не въехал? Ничо… Щас въедешь. Только морду лица сострою немного пореальнее – только для тебя, как говорится. Вот так вот.
– Боре-е-ок! Алё, Москва на проводе. Ты берега не попутал? Ты к кому сейчас обращаешься?
Начало доходить. Ничего, сейчас схаваешь…
– Ты что, родной, думал, что ты меня за мои школьные воспоминания на двух пальцах разведешь? Ась? Или твои шефы из Рамат-Гана[16] так думали?
…
– Тебе напомнить, родной, как я тебе морду бил? Тебе напомнить, из-за чего? Точнее – из-за кого? Тебе напомнить, с какой радости ты на землю обетованную слинял и что я тебе сказал при крайней нашей встрече? Напомнить?
Доходит. Вот теперь – доходит. Поди, еще сам, дурак, вызвался – мол, фигуранта сам знаю, в одну школку ходили. Ходили-то ходили, родной, что есть, то есть. Только – ты думаешь, я не знаю, кто в учительскую постукивал, а? Все думали на меня, а на самом деле ты это был, родной. Ты. Любимец женщин…
– Ты чего говоришь, Сань, – начал сдавать позиции Борек. – Когда это было-то? Ты что, на меня с тех времен еще зуб имеешь?
– Имею, дорогой, имею. Я человек злопамятный, если ты еще не понял. Беспредел не уважаю. А из этого следует, что я не уважаю ни тебя, ни страну, которую ты представляешь. Потому что она, родной, действует так же, как и ты в молодые годы. Прет по беспределу, считает, что ей везде есть место и до всего есть дело. Да еще и в долю какого-нибудь здоровяка дурного берет – у тебя Димыч был, за тобой бегал, у твоей страны – Соединенные Штаты Америки на подхвате. А как только получает как следует коленом по яйцам, так начинает загибаться и выть про тяжелую еврейскую долю. Беспределы вы – по жизни. Именно поэтому я к вам по жизни предъявы имею, ясно? И вы мне по жизни должны.
Вот, теперь проникся. Уже думает, как будет в Тель-Авиве объясняться. А объяснения будут нелегкие. Ничего не губит карьеру разведчика так, как слухи. Взялся, сам вызвался и вернулся обратно оплеванный. Пошли слухи… И вот у тебя уже репутация. Отнюдь не хорошая… И вот ты уже сидишь где-нибудь в Африке и не имеешь никаких перспектив оттуда выбраться. А Африка, мил друг, это тебе не Ирак. Карьеры не сделаешь…
