Сергей Зверев - Мертвый дрейф
Глеб лихорадочно соображал. То есть, находясь в приплюснутом состоянии между палубами, можно прокрасться и в надстройку (почему они просмотрели этот люк?), и туда, где они в данный момент расположились.
– Многовато что-то здесь улочек и переулков, – покачал головой Платон.
– Третья улица Коминтерна, Четвертая улица Строителей… – тут же затянул Никита.
Белых пятен в коммуникациях «Альбы Майер» становилось меньше. Нужно действовать – немедленно! Брать контроль над этим чертовым контейнеровозом, хоть одну проблему решить в течение часа! Глеб выразительно кивнул Крамеру, и снова седативное лекарство потекло по жилам и венам. Ольга глубоко вздохнула, закрыла глаза, бледное подобие улыбки застыло на губах. Она уснула – «лечебным» беспробудным сном. Ей связали ноги, связали руки в запястьях за спиной – в качестве перестраховки, сомнительно, что она могла быстро очнуться. И снова, с Богом на устах, – запутанные лазы, похожие на кроличьи норы, духота, тошнотворные запахи, поразительное открытие, что крысы не сбежали с тонущего корабля (он, собственно, и не тонул)! – они каким-то образом умудрялись здесь жить и кормить свои семьи. В щелях и недоступных нишах что-то выразительно попискивало, и Никита, чью физиономию Глеб иногда задевал каблуком, резонно возмущался – и эти люди еще жалуются на голодный год! А как же немеркнущее правило, что настоящий голод не наступит, пока не съедена последняя крыса?
В свете фонаря действительно образовалась развилка. Участок мозга, ответственный за ориентирование на местности, уверял, что в надстройку ведет лаз, который справа. Они ползли, отдуваясь, волоча за собой оружие и амуницию, потом поднялись на колени, ускорялись, цепляясь за оплетки кабелей и разводные коробки, большинство из которых были безнадежно обуглены.
Да, действительно, этот лаз выводил в надстройку – на первый ярус, где в лучшие времена размещались каюты руководящего состава. Над головой размещалась металлическая лестница. Видеть ее через крышку Глеб, понятно, не мог, но куда уж доходчивее – с лестницы кто-то спускался, поскрипывали ржавые ступени! Он застыл на последней перекладине перед створом, упираясь плечом в крышку люка, шепнул, чтобы все заткнулись и не егозили…
Субъект спустился, помялся у подножия лестницы и куда-то побрел. Люк был самый банальный – стальная ребристая крышка с двумя петлями, приваренными изнутри. К нему поднималась наклонная лестница, на которой и обретался Глеб в довольно противоестественной позе. А снаружи что-то происходило. Бубнили приглушенные голоса – бесцветные, плоские. Поскрипывал пол. Видимо, стоило рискнуть. Он поместил палец на спусковую скобу, расставил ноги и плавно надавил плечом на крышку, заставив ее приподняться на полтора сантиметра.
Люк был не заперт (возможно, он в принципе не запирался). Образовалась узкая щель. Серый пол в разводах и выбоинах, часть разваленной стены, выходящей на полубак (контейнер кувыркался, пока не встретил преграду в виде радиорубки), чуть поодаль – ноги в стоптанных, обросших грязью бутсах. В стороне – еще пара… Он закряхтел, поворачивая голову, чтобы увеличить обзор. Образовались засаленные штаны, полы ветхой форменной куртки, ствол «АКСУ», висящего на плече…
– Давай быстрее, Глеб… – шипел откуда-то снизу Никита. – Мы же не палтусы, чтобы тут плющиться… Мы с Платоном уже не можем скрывать наши отношения…
– Что там, говори… – сипел раздавленный Никитой Платон.
– А то сами додумаем, – ухмылялся замыкающий процессию Крамер.
– Заткнитесь, чего разговорились… – прошептал Глеб и посильнее надавил плечом на крышку.
А это уже было чревато. Посреди короткого коридора, обрамленного металлическими лестницами, стояли двое «бледнолицых», готовых в любую секунду спустить курок. Позы напряжены, ноги расставлены – они сторожили закрытую дверь, расположенную в центре прохода. Все чувства у них были обнажены, они уловили посторонний звук, насторожились, вскинули автоматы…
К чести Глеба следует признаться, что он не стал пороть горячку. Он втянул воздух… и остался в той же позе. Щель – не больше двух сантиметров, не факт, что «служивые» с расстояния десяти метров ее заметят. Мало ли что тут скрипнуло, тут постоянно что-то скрипит… Две пары мутных глаз шарили по пространству, скользнули по люку, по лестнице, по другой… Переглянулись, расслабились. Глеб изготовился к броску, хотя понятия не имел, как это будет выглядеть. Эти двое, как и предыдущие, смотрелись неважно. Оба лысоватые, с пучками «мертвых» волос на угловатых черепах. На лицах синеватые маски, в глазах бездонная пустота. У одного из них полностью поседели брови и, похоже, вывалились верхние зубы – он выпячивал, как обезьяна, нижнюю челюсть, при этом верхняя губа складывалась в гармошку, и во рту зияла удручающая пустота.
Открылась дверь, объявился рослый, жилистый тип – бледный, с белыми волосами, завязанными на затылке в косичку. Очертился орлиный профиль, глаза навыкате. В отличие от коллег, он не производил впечатления ходячей немочи. Он что-то пробормотал, протянул беззубому сумку, покосился по сторонам и снова исчез за дверью. Прикрывать ее не стал. В сумках оказались снаряженные магазины для «калашникова». Беззубый вынул четыре штуки, принялся рассовывать их по вместительным карманам на бедрах, остальное отдал товарищу. «Остатки арсенала, – догадался Глеб. – Хранились в надстройке, под чутким надзором Александра Карловича. А жилистый тип с орлиным профилем – господин Райдер собственной персоной».
Охранники отвлеклись, занятые распределением боеприпасов. Время «Ч», ни секундой позднее! Глеб отшвырнул от себя крышку люка, не задумываясь о последствиях для тех, кто пойдет следом, прыжком послал себя вверх, перекатился! С заторможенностью у господ охранников все было в норме, они ошеломленно задергались, стали ронять свои магазины. Но обучали их исправно, вскинули автоматы, когда Глеба в створе уже не было, а вместо него вылупился, как чертик на пружинке, моргающий Никита. Крышка люка, которую Глеб отбросил, отпружинив шарнирами, вернулась обратно, треснув Никиту по макушке и сбросив с лестницы, и поэтому весь ураган огня, обрушившийся на люк, пришелся не на Никиту, а на спасительную крышку. Надо же, как удачно получилось… Глеб уже строчил из «Кедра», не обращая внимания, что стоит на одной ноге, и даже не столько стоит, сколько падает! Пол вертелся, уходил из-под ног. Неудобно, чего уж там… Он снова куда-то катился, швырялся пулями врассыпную. Орал человек, которого он набивал свинцом, как булочку изюмом. Снова распахнулась крышка люка – вторая попытка! – вылупился чертик на пружинке и с воплем: «Глеб, твою мать, ты чего творишь?!» – принялся поливать огнем дальнюю сторону коридора и лестницу, по которой пытался убраться последний из рядовых охранников – тот самый, что растерял свои зубы в пучине безвременья. Он успел освоить несколько ступеней, задергался, как страусенок, штампуемый кооператорами в конце восьмидесятых, треснулся челюстью о лестницу, выломав до кучи и нижние зубы, скатился вниз, обливаясь кровью…
«А чего сразу ругаться? – с обидой подумал Глеб. – Вместо того чтобы в пояс поклониться…»
– Райдер, Ландсберг, сдавайтесь! – выкрикнул Глеб, подмечая краем глаза, как полезли из люка сплющенные в норе боевые пловцы. Сопротивление реально бессмысленно, стоит ли множить потери, когда все кончено?
Распахнулась дверь, вылетел альбинос с косичкой – физиономия перекошена, «стечкин» в руке. Отшатнулся – правильно, кому охота раньше срока на тот свет? Но с намерениями сдаваться у него как-то не заладилось. Пропадая в каюте, Райдер выпустил несколько пуль из пистолета – слава богу, обогнувших мишени. Он захлопнул дверь, но она тут же выпрыгнула из створа, распахнулась.
– Ах ты, падла! – взревел Платон, выхватывая гранату и зашвыривая ее в каюту.
– На хрена?! – ахнул Глеб. Ведь есть возможность взять упырей живыми! Но выбора Платон не оставил, пришлось свалиться плашмя и ждать, пока разлетятся осколки и шлепнется вывернутая из петель дверь. Пока он кашлял, Платон, передергивая затвор, уже влетал в каюту, используя рухнувшую дверь в качестве трамплина. И физиономия при этом была такая злорадная и довольная – как у проводника пассажирского поезда, закрывшего туалет за два часа до конечной станции…
Оставшиеся в помещении, как ни странно, не пострадали – осколки разлетелись мимо. Возможно, их контузило, но на реакцию это не влияло. Копошились серые личности в дыму и гари, было видно, как один пытается выбраться через окно на кормовую палубу, а другой его подсаживает, при этом тыча стволом за спину и паля наобум. С воплем: «Попались, суки!» – Платон влетел в помещение, напоминающее кают-компанию… и по уши погрузился в свое же творчество! Все конструкции и перекрытия на этом судне были аварийные и ненадежные, а когда в одном из таких слабых мест взрывается граната… В полу зияла рваная дыра, сквозь которую просматривались громоздящиеся на нижней палубе контейнеры! Рушились балки перекрытий, трещали и падали половые рейки. В эту дыру он и ухнул, вскричав от испуга! Не на то, видать, рассчитывал! Но как-то исхитрился извернуться в полете, схватился за рваные края проржавевшей стальной балки и повис с вытаращенными глазами.
