Валерий Еремеев - Приговоренный
– Здоров, – гнусаво ответил один мосластый, с густыми черными бровями и огромными, совсем не фининспекторскими ручищами, которыми он сжимал лежащий на коленях серый пластиковый дипломат, еще называемый «мыльницей», из-за формы и материала, из которого был изготовлен. Вернее, даже не дипломат, а почти чемодан, потому что его размеры намного превосходили размеры обычного кейса. В одном из верхних углов дипломата размещалась начавшая облезать овальная, сделанная в ГДР наклейка с изображением красавицы брюнетки.
Имени своего он не назвал, но Сергей отнес это на счет того, что и он тоже перебрал накануне лишнего. Третий, с бледным, как наволочка, лицом, сидел с закрытыми глазами, запрокинув голову на спинку сиденья. В салоне в самом деле стоял запах алкоголя, правда, не перегара, а свежей водки. Мосластый, наверное, похмелялся.
– Ты ремешок-то пристегни, – сказал Володя, занимая место рядом с водителем. – Ни к чему нам лишние придирки.
Сергей щелкнул замком ремня безопасности. Сам Володя, однако, ограничился тем, что просто накинул ремень на правое плечо.
Поехали. Милиции в городе в самом деле было навалом. Особенно возле государственных учреждений. Дороги, как проезжая часть, так и тротуары, почти везде были залиты непонятным белым раствором.
– Ничего не понимаю. Эпидемия у них тут, что ли? – произнес Володя, крутя по сторонам головой.
Сергей не ответил. Если эпидемия, то как тогда объяснить большое количество находящихся на улицах людей? Была суббота, и если дети еще учились в школе, то взрослые вовсю пользовались благами выходного дня: гуляли в скверах, расположились на берегах речки и водохранилища, искусственно созданного для охлаждения агрегатов атомной электростанции. Погода располагала.
Однако еще больше, чем белые дороги, Сергея взволновало другое: руки Володи, которые он наконец вынул из карманов – многие пальцы были татуированы перстнями; его нервозность каждый раз, когда они проезжали мимо очередного милицейского «бобика», и, самое главное, жутковатые, участившиеся хрипы на заднем сиденье.
– Вы уверены, что вашему товарищу не нужна медицинская помощь?
– Ничего, отойдет, – безразлично ответил Володя. – Будет знать в другой раз, как смешивать водку с вермутом.
Больной опять захрипел, на этот раз особенно громко и долго, так что его хрип под конец перешел в надрывный кашель. Сбавив скорость, Сергей оглянулся назад – изо рта человека вместе с кашлем вылетали кровавые пенистые клочки.
– Все! Я разворачиваюсь обратно в город. Мы едем в больницу.
В шею Сергея тут же больно врезалось что-то острое, холодное, а в правый бок уткнулось что-то тупое, но не менее неприятное.
– Хрен ты куда разворачиваешься. Езжай, куда договорились. Если жизнь дорогá, – прогнусили за спиной.
Сергей скосил глаза. В руке у Володи был пистолет, ствол которого и упирался ему под ребра. Что было возле шеи, он не видел, но догадывался – ничего хорошего.
– Чтобы не было вопросов, сразу поясню ситуацию, – сказал Володя. – Мы едем в Киев. И никаких больниц и прочих фокусов. Если на дороге встретим еще ментов, только попробуй машину дернуть, или фарами мигнуть, или еще какой крендель выкинуть. Мы и тебя кончим, и легавых этих кончим. Нам терять нечего. Рули спокойно и смотри на дорогу.
Володя замолчал и посмотрел на Сергея. Тот тоже молчал, делая, как ему сказали. Черт его дернул согласиться на предложение подобного рода. Что будет дальше? Теперь он понял, почему Володя настоял, чтобы он непременно пристегнулся – так он не сможет на ходу быстро выпрыгнуть из машины.
– И расслабься ты. А то сидишь, будто кол в одном месте.
– Трудно быть расслабленным в данной ситуации.
Володя хохотнул, но пистолет не убрал.
– Я знаю, что тебя успокоит, – сказал он и свободной рукой порылся у себя в карманах. Не найдя желаемого, обратился к сидевшему сзади: – Габа, отсчитай ему стольник.
– Еще чего! Общаковый лавандос! – попробовал было возмутился Габа, но не тут-то было.
– Твой номер шестой, делай, что велят, и помалкивай! Еще раз чевокнешь, Гвоздю компанию составишь.
Временно убрав нож от шеи Сергея, Габа полез в чемодан и скоро протянул Володе четыре фиолетовых банкноты по двадцать пять рублей каждая. Тот смял купюры в комок и сунул Сергею в боковой карман пиджака.
– Сто «рэ». Будешь умницей, довезешь нормально – получишь еще столько же.
Если бы двести рублей вот так чудом свалились на него при других обстоятельствах, Сергей бы, конечно же, обрадовался. Шутка ли, его зарплата за полтора месяца. А у него дома красивая молодая жена. Слишком красивая. И слишком требовательная. Не в смысле порядка в доме дотошная или там чтобы с работы всегда вовремя приходил. В плане вещей требовательная, шмоток и цацек всяких. Много хочет женщина, не по средствам живет. Ни по своим, ни по мужниным. Разбаловал ее папочка, второй секретарь горкома партии. Как сыр в масле каталась. А только замуж выдал, так сразу баловать и перестал. Вот тебе, мол, дорогой зятек, моя ненаглядная дочка, и делай ты с ней что хочешь. Сергей тотчас после свадьбы пробовал было подъехать к тестю на хромой кобыле, так, мол, и так, папочка, как насчет того, чтобы зятю любимому насчет карьерного роста поспособствовать. Размечтался голый о шубе. Папашка аж зенки выкатил, как только это услышал. Сразу важный такой стал, надутый. Я, говорит, Сережа, всю жизнь сам себе дорогу пробивал, без посторонней помощи. Чего и тебе желаю. Это, если хочешь знать, мой жизненный принцип: сам ни от кого протекций не жду и никому их не составляю. Кто бы говорил. Помнил Сергей, как он на их свадьбе перед приглашенным номенклатурным начальством угодничал. Не знал, с какой стороны подойти и как бы помягче усадить. О молодых и не думал совсем. А теперь принципиального из себя корчит. Папашка, хрен моржовый, потом, правда, смягчился, воздух из щек выпустил. Посмотрим, что ты за человек, сказал. Семью создай сначала крепкую. Детишек заведи, а потом и с карьерным ростом уладим. Против детишек Сергей ничего не имел. Наоборот, очень даже желал. Вот только женушка держалась другого мнения. Аборт сделала и мужа не спросила. Сергей случайно узнал. А как узнал, забыл, что он интеллигент в третьем поколении, так ей в глаз свистнул, что половина личика враз синяя сделалась. Она – за чемодан и назад к родителям. Папа ее как мог утешил. Чайком напоил, коньячку импортного из спецраспределителя плеснул. Потом посадил в свою номенклатурную «Волгу» и отвез назад к мужу. Разбирайтесь, детки, сами. Теща, правда, пробовала что-то булькать, но ее принципиальный муж так на нее глянул, что она враз забыла, что собиралась сказать. Видать, тоже по молодости получала. Сергей с супругой помирился, она вроде даже и на ребенка теперь была согласна, только вот после этого аборта никак у нее забеременеть не получалось. Сергей, естественно, переживал, а ей хоть бы хны. Мотается себе по фарцовщикам. Тряпки эти заграничные складывать некуда, а все мало. Бросить бы стерву, а не можется. Любит он ее. Любит сильно. На ней, заразе, женился, а не на должности второго секретаря горкома. Долгов из-за нее понаделал. Таким образом, эти две сотни рубасов были бы как нельзя кстати. С кредиторами бы рассчитался.
Только вот не было никакой уверенности в том, что позволят ему уйти живым. Нет, тут и думать нечего. При первой же возможности надо хоть в столб, хоть в кювет. Авось повезет живым остаться. Только вот представится ли такая возможность? Володя ствол держит крепко. За спиной с финкой у шеи Сергея сопит Габа. Стóит только руль не туда повернуть, и все. Не зарежут, так пулю в бок всадят. Ладно, пока едем, а там видно будет.
Притихший было на время больной внезапно опять разразился кашлем, походившим на неприличное хрюканье, который тут же оборвался, так же резко, как и начался.
– Геббельс, слышь, че говорю? Гвоздь зажмурился, – тихо сказал Габа.
– Правда, что ли?
– Падлой буду. Кровь ртом пошла. Сам погляди. Все табло мокрое. И не дышит.
Володя, он же Геббельс, не стал оборачиваться, по-прежнему глаз не спуская водителя. По обоим краям дороги тянулся лес.
– Сбавь скорость, Серега. Увидишь первый же удобный съезд к лесу, свернешь. Нам кореша похоронить надо.
Хоронил Гвоздя один Габа. Геббельс сидел в машине, стерег Сергея.
– Что с ним было? – набравшись храбрости, спросил Сергей, потому что установившееся в машине молчание казалось ему еще более зловещим.
Он и не ожидал, что Геббельс ему ответит, но все-таки услышал:
– Производственная травма. Пуля в груди.
– Милиция?
– Хуже.
Уточнять, кто для уголовников может быть хуже милиции, Сергей не стал. Очень может быть, что Геббельс говорил правду. Не похоже, чтобы милиция их напрямую преследовала. Геббельс требовал ехать, соблюдая все правила, и ничем не привлекать внимание. Сергей и без всяких требований никогда не любил лихачей. Осторожно и не спеша они пересекли небольшой городок Чернобыль, после которого повернули на юго-запад и проехали еще километров восемь-десять. Впереди показался мост через реку. Они уже почти приблизились к реке, как вдруг над мостом вспыхнуло пламя и сразу за ним в небо взвился столб густого черного дыма.
