Корейский излом. В крутом пике - Александр Александрович Тамоников

«Два трупа, – мысленно констатировал Колесников. – Но я защищался».

Ему редко приходилось убивать людей, вот так, напрямую. Вспомнился прорыв из окружения в начале Великой Отечественной. Но мертвецов он навидался предостаточно, что в ГУЛАГе, что в период боевых действий. Их вид Павла не особо впечатлял, вернее, совсем не впечатлял.

Он осмотрелся – свидетелей не было.

«Кто это был? Простые грабители, идейные борцы, о которых предупреждал фельдфебель, или наймиты иностранных разведок? Да кто угодно! Об этом я никогда не узнаю. Неспроста нам рекомендовали выходить только группами – уставы пишутся кровью. Нужно ли докладывать об инциденте начальству? Да не буду я никому ничего докладывать! Дело наверняка попадет в МГБ, а я этого дерьма нахлебался! В Маньчжурии нынче обстановка нестабильная, вряд ли будут расследовать причину появления в парке двух мертвецов».

Колесников развернулся и двинулся сквозь деревья и кусты к выходу из парка.

Вечером к Колесникову пришел Хэн Сун. Он иногда наведывался к Павлу, без предупреждения, без повода. Просто заходил в комнату, садился на стул и молча смотрел своими оливковыми раскосыми глазами на старшего товарища в ожидании начала беседы.

Павла хоть и отчислили с философского факультета, и он понимал, что вряд ли вернется к этому роду деятельности, но, имея специфический склад ума, часто задумывался о судьбах мира, глобальных сдвигах в сознании людей, по возможности читал труды древних мыслителей и пытался дискутировать на подобные темы со своими сослуживцами.

Но их мало интересовали философские проблемы, они предпочитали рассуждать о войне, о женщинах, посмеиваться над замполитом. Обычно, послушав немного Колесникова, со скукой на лицах, мол, вот командир закручивает, ему бы профессором на кафедру, переходили к повседневным досужим разговорам.

Хэн Сун имел неотшлифованный образованием, но цепкий мозг. К тому же он умел слушать. Ему действительно нравились рассуждения Колесникова, тем более, переехав из Союза в Китай, он сам увлекся китайской философией, особенно теоретическими работами Сунь-цзы о войне. Хэн Сун вообще был человеком войны, не понимал, как можно жить без войны и считал, что война является двигателем прогресса.

Они часто спорили на эти темы.

– Вот смотри, что пишет твой Сунь-цзы. – И Колесников зачитал из тетради очередную цитату: – «Сущность войны – обман. Искусный должен изображать неумелость. При готовности атаковать демонстрируй подчинение. Когда ты близок – кажись далеким, но когда ты очень далеко – притворись, будто ты рядом». Ну, насчет обмана я согласен. А как в воздушных боях изображать неумелость или подчинение? Это нелепость!

– Сунь-цзы писал рекомендации для полководцев, а не для отдельной боевой единицы, – возражал Хэн Сун. – Для солдата существует устав.

Отчисленному из университета Колесникову не успели преподать китайскую философию, а лишь античную и марксистко-ленинскую, поэтому его очень интересовали подобные темы.

– А еще существует мистика войны, которая не поддается никакой логике, – как-то заявил Хэн Сун, что очень рассмешило Павла, не верящего ни в Бога, ни в дьявола.

– Какая еще мистика?! В мистику верят слабые, которые сами не способны изменить свою судьбу.

– Вот уж нет. В ближайшем поселке живет колдун. Какой-то родственник Мэй Лань. Он действительно способен творить чудеса, – не соглашался Хэн Сун.

– Да слышал я про этого родственника! Это хороший лекарь, не более того. Давай лучше про Сунь-цзы, – сказал Павел с усмешкой.

– Слышал, не значит видел… – задумчиво проговорил Хэн Сун. – А если к нему попадешь по случаю, обрати внимание на его огород. У него на грядках сорняки не растут, а ведь он не полет и химию никакую не применяет. И еще умеет с животными разговаривать и воздействовать на их состояние. Вот обидит знахаря кто-нибудь, он посмотрит на его корову, она заболеет и сдохнет. Его побаиваются.

Колесников не верил в чудеса, но слушать Хэна ему было любопытно. Как сказки в детстве.

В этот раз Павел почувствовал в поведении гостя что-то необычное: в нем наблюдалась напряженная скованность, и смотрел он на Павла каким-то извиняющимся взглядом.

– Хэн, у тебя что-то не в порядке? – спросил Павел.

– Да все в порядке. – Хэн Сун на несколько секунд замолк. – Я ухожу из части, вступаю в ряды Народно-освободительной китайской армии. Здесь меня отлучили от полетов, а я хочу воевать за справедливость.

– Здесь ты тоже воюешь, но только не напрямую, а косвенно, – сказал Колесников. Ему жалко было терять ценного технического специалиста и просто хорошего товарища.

– Мне тоже жаль расставаться, но я все-таки китаец, хотя и родился в СССР. И не хочу, чтобы появилось еще одно Маньчжоу-Го. Если сдать Корею, то к нам сюда придут американцы, южные корейцы, да и японцы могут вернуться, и начнут наводить свои порядки. Мне не довелось, а моя семья на своей шкуре испытала эти порядки. Это управляемый хаос, и его нужно выкинуть за пределы Китая. Все-таки я оканчивал советскую школу и готов драться за идеи Сталина и Мао.

Хэн Сун говорил, как заправский оратор с публичной трибуны, и его пророческие интонации развеселили Павла. Но в принципе он с ним был согласен и, наверное, на его месте поступил бы точно так же.

– Да, пока наша армия действует партизанскими методами, без танков и гаубиц, но нас много, и мы победим, – продолжил свою речь китаец.

– Ладно, хватит пропаганды, – остановил его Павел. – Когда отбываешь?

– Завтра.

– Давай выпьем за удачу, – предложил Павел и достал початую бутылку водки.

– Давай.

Хэн Сун не имел пристрастия к алкоголю и всячески избегал дружеских попоек, но он все-таки провел детство и юность в СССР и поэтому никак не мог отказаться.

Часть третья

Мэй

«Хотя мы и рождаемся с потребностью любви, мы не властны распоряжаться ею».

Занятия по китайскому языку в красном уголке проводила Мэй Лань. Она носила военную форму, которая, ловко ушитая опытным портным, сидела на ней идеально, подчеркивая ладную фигурку и аппетитные для мужского взгляда части тела. Поэтому для летчиков эти занятия были – как хлеб с маслом: слухом внимая рассказу преподавателя, глазами они непрерывно пялились на соблазнительную девушку, особенно когда она, в силу невысокого роста, тянулась мелом к верхней части доски, и юбка у нее приподнималась, открывая на всеобщее обозрение стройные ноги, затянутые в шелковые чулки.

Колесникова не привлекали женщины эталонной красоты, в них он чувствовал какую-то искусственную кукольность. Нормальный мужчина подспудно не верит в реальность идеального образа, как не верит в шанс выиграть в лотерею автомобиль. А может, Павел просто боялся к ним подходить, заранее предполагая неминуемый отказ, мол, не по Сеньке шапка. И не он один. В юности, посещая