Корейский излом. В крутом пике - Александр Александрович Тамоников

Фельдфебель внезапно напрягся, как будто что-то вспомнил, и остекленевшими глазами уставился поверх домов в безоблачное небо. Прошла минута. Колесников, желая вывести собеседника из неожиданного ступора, задал первый пришедший на ум вопрос:

– Ну а как вам тут живется?

Домогаев встрепенулся.

– Как живется… По-разному – кто как приспособился. А как все здорово начиналось… Мы «каппелевцы», «так громче, музыка, играй победу!», аллюр три креста… А потом нас погнали большевики, как волков, отфлажковали, еле через границу прорвались, неделю по тайге бродили, жрали все подряд, пока до людей добрались. Нас там сразу же разоружили, загнали в проволочный загон и месяц там держали. Правда, потом выпустили на вольные хлеба – живите, как сможете.

Поселились мы на территории Шанхайской французской концессии, у многих тогда деньги водились, поэтому одно время неплохо жили: балы, приемы, офицеры, дамы света и полусвета. Вертинский пел: «Ваши пальцы пахнут ладаном…» Потом пришел коммунистический Гоминьдан, потом японцы с их Маньчжоу-Го, будь они неладны! Русских ни те ни другие особо не трогали, в отличие от местных. Что только не выделывали, особенно японцы! Теперь опять коммунисты с Мао Цзэдуном. И те коммунисты, и эти коммунисты – чего не поделили? Боролся с ними, сбежал от них, и вот, они опять тут как тут. Только другие, чем в СССР, – людей в лагерях не гноят…

– У вас еще все впереди, – прервал Колесников эмоциональный монолог Домогаева. Павлу, воспитанному на идеалах марксизма-ленинизма, странно было слышать подобные речи. Странно, но интересно. – Слушай, Федя, а тебя на Родину не тянет?

– Вопрос поставлен неправильно. Мало ли куда меня тянет, но каковы будут последствия? Давай еще по одной, а потом я тебе расскажу историю одной биографии.

Они чокнулись и вдумчиво выпили.

– Ну, так вот, – продолжил Домогаев. – Есть у меня приятель из благородных. Они с сыном еще до русской революции здесь обосновались. В сорок пятом, после победы над Гитлером, у многих патриотизм заиграл в крови. А тут как раз предложение поступило от большевиков – поработать переводчиками с китайского. Сын моего приятеля, звали его Валера, полетел во Владивосток, даже специальный самолет за такими прислали. Его приняли, поговорили, а потом закатали по какой-то статье в Колымские лагеря как предателя Родины. Но он туда не доехал – сбежал с Ванинской пересылки. Валера был опытным охотником, хорошо знал тайгу, поэтому не был пойман гончими из НКВД и добрался звериными тропами до Владивостока. Уж где он раздобыл денег, один Господь ведает, но сумел-таки договориться с одним торговым капитаном, и тот взял его матросом без всяких документов. Корабль шел в Крым через Бомбей. Капитан предложил Валере высадить его в Бомбее, но тот не согласился. Добрались до Крыма. Валеру высадили прямо в море, милях в трех от берега, сам понимаешь, его при сходе с корабля тут же бы и арестовали. Доплыл он до берега и растворился на Крымском побережье. Нашел какую-то вдовушку, слепил фальшивый паспорт, устроился работать и жил себе припеваючи. А потом, о чудо, объявили реабилитацию, и Валера попал в эти списки. Я бы не рискнул и жил как жил, а он обратился в органы. А что ему предъявишь: с одной стороны, сбежал из тюрьмы, а с другой… невиновен. Выдали паспорт. Нынче Валера живет в городе Владимире. Пишет мне иногда.

Домогаев на некоторое время задумался, потом неожиданно спросил:

– Русские введут войска в Корею? Ты как думаешь?

Колесников усмехнулся:

– Как сказал один мудрец: «Если ты говоришь то, что думаешь, то думаешь ли ты?» Тем не менее. Думаю, что в Китае достаточно народа, чтобы выставить три армии размером с Советскую. Добровольцы. – Павел усмехнулся. – Партизанскими методами выгнали южных корейцев и американцев из Пхеньяна и дальше гонят – только перья летят. А мы их с воздуха будем прикрывать руками-крыльями. Знаешь такую песню?

И Колесников тихонечко пропел:

– Нет, не слышал, но любопытно. – Домогаев улыбнулся. – Особенно про пламенный мотор, который вместо сердца. А насчет Китая, пожалуй, ты прав. Молодежь рвется в НОАК, очереди стоят. А что? Там кормят, одевают, а молодежь – честолюбивая, привыкает воевать так, что потом не остановишь.

– А как здесь относятся к нам, к русским, нет, не к эмигрантам, а к советским военным? – спросил Колесников.

– По-разному. Многие считают, что вы пришли, чтобы подмять под себя Маньчжурию, как раньше японцы. Попадаются весьма агрессивные.

Домогаев примолк и задумался. Беседа иссякла. Колесников взглянул на часы:

– Извини, Федор, но мне пора. Может быть, когда-нибудь еще свидимся.

– Может быть, может быть… А пока прощевай.

Домогаев как-то сразу постарел, как будто из него вынули часть души. Павел встал, поправил кобуру с пистолетом и, сделав прощальный жест, не оглядываясь, двинулся вдоль шанхайской улицы. В спину ему било лучами заходящее солнце.

Колесникова не тянуло возвращаться в гостиницу, тем более что до контрольного времени еще было далеко. Он побродил по городу, зашел на рынок, где настырные торговцы чуть ли не втаскивали потенциальных покупателей за прилавок, даже не прося, а требуя что-нибудь непременно приобрести. Это было настолько непривычно, что Павел даже оторопел и, купив пару яблок, лишь бы от него отвязались, покинул рынок.

Сумерки густели. Впереди показался яркий, мигающий свет, и Колесников устремился туда, как бабочка на огонь. Вскоре он дошел до национального парка и по тропинке направился вдоль липовой аллеи к мигающим огням. Проходящая мимо публика с интересом поглядывала на военного без погон, с пистолетом и с незнакомыми наградами на груди. Проверок он не боялся – участникам совещания заранее были выданы соответствующие бумаги на китайском языке.

Происхождение огней Колесников понял, когда вышел на широкую поляну. Посреди нее располагалась круглая сцена, где танцевали молодые китаянки в национальных одеждах. На деревьях висели прожектора, которые раскачивали люди в своеобразной форменной одежде, создавая световую фантасмагорию. Рядом со сценой, огороженной деревянными щитами, играл оркестр, состоящий из скрипачей и виолончелистов, что сильно удивило Колесникова. Лишь один музыкант, ударник, стучал по китайскому дяньгу, больше напоминавшему шаманский бубен.

Публика вокруг ликовала и подтанцовывала в такт музыке. Павел немного постоял в толпе, поглядел на танцовщиц, а потом двинулся дальше по едва освещенным аллеям.

Внезапно путь ему преградили двое парней. В неясном свете с трудом различались их лица, но нож, блеснувший в руке у одного из них, Колесников разглядел сразу.

Парень что-то крикнул и замахнулся на Павла. У капитана сработал инстинкт, профессиональная трансформация, вынуждающая без раздумий, моментально реагировать на возникшую опасность. Колесников выхватил пистолет и два раза в упор выстрелил в парня с ножом. Второй