Полет Пустельги - Сергей Дмитриевич Трифонов
— Ганс! Я возвращаю тебя обратно в эскадрилью Гефнера. Вот твои документы, — он протянул мне запечатанный пакет.
— Я чем-то провинился, господин капитан?
— Нет, мой мальчик. Ты отличный летчик и толковый офицер. Дело совсем в ином. Война со дня на день прекратится. Нашу часть перебрасывают в Данциг. Таким образом, на востоке будет базироваться один из лучших германских авиационных отрядов. Но вот на западе и юге Германии по плану командования не предусмотрено размещение серьезных боевых воздушных частей. Эскадрилья капитана Гефнера возвращается в Баварию. И теперь я ему помогаю в укреплении ее опытными пилотами. Ты станешь его заместителем. Я возлагаю на тебя большие надежды. Что бы ни произошло, не впадай в панику. Жди приказа. Мы еще с тобой, Пустельга, покажем, как умеют драться германские асы.
Я прибыл в Седан, где размещалась моя прежняя эскадрилья, девятого ноября, как раз в день окончания войны. Капитан Гефнер был искренне рад возвращению своего лучшего летчика. Он поздравил меня с присвоением звания обер-лейтенанта, назначением на должность его заместителя и награждением баварским орденом Военных заслуг четвертого класса, очень ценимым офицерами.
На следующий день, первый день мира, мне поручили организовать перегон наших самолетов через Трир и Дармштадт в Баварию, на авиабазу в Фюрте. Там и должна произойти демобилизация эскадрильи. Настроение неважное. Все переживали за будущее страны, за свою судьбу. Стоял густой туман. Я контролировал погрузку имущества эскадрильи на шесть оставшихся самолетов. Техники и солдаты в мокрой от сырости одежде, работали спустя рукава. Офицеры подходили ко мне и жаловались на то, что солдаты стали грубить в ответ на замечания летчиков о необходимости тщательного крепления груза на самолетах. Я просил офицеров не волноваться и потерпеть. Скоро будет демобилизация. И мы постараемся расстаться в первую очередь с теми, кто забыл о присяге и нарушает уставы.
К полудню туман рассеялся. Груженные военным скарбом самолеты начали взлетать. Как ведущий пилот эскадрильи, я взлетал последним, и мои коллеги, ориентируясь на два моих флажка, закрепленных на рулях высоты, должны были пристроиться ко мне. Но, как оказалось, ни уже взлетевшие летчики не могли присоединиться ко мне, ни я к ним. Грузовые ящики с амуницией, которыми обвешали мой самолет, были плохо закреплены. Сразу после взлета они сорвались с болтов и завалились на закрылки. Самолет перестал меня слушаться. Я не мог управлять элеронами и хвостовым оперением. Не мог набрать высоту. Машина теряла скорость. Она двигалась рывками и рыскала то вверх, то вниз. С трудом перелетев рощу, я выключил двигатель и постарался спланировать на относительно ровный участок земли. Самолет плюхнулся брюхом на незамеченный мною кустарник, самортизировал от него и перевернулся. Нам с моим наблюдателем повезло. Мы оба вылетели из кабины и не пострадали.
Подъехал капитан Гефнер. Велел мне плюнуть на самолет и все нагруженное на него барахло. Он достал пистолет-ракетницу и выстрелил в бензобак самолета. Приехав в Трир, мы узнали, что ни один наш самолет до Фюрта не долетел. Из-за тумана все были вынуждены совершить аварийные посадки. Так завершилась история моей боевой эскадрильи.
Ночью наша колонна прибыла в Фюрт. Ни одна скотина из местных военных и гражданских властей нас не встречала. Я узнал, что в здании ратуши заседал образованный какими-то людьми совет рабочих и солдатских депутатов. Вокруг здания слонялись без дела распоясанные солдаты и неизвестно откуда взявшиеся матросы с красными бантами на груди. Они с недоумением рассматривали нашу форму. Им было невдомек, что это за воинское подразделение такое тут объявилось. Все офицеры и унтер-офицеры одеты и обуты словно щеголи. Я им сделал замечание, почему они не отдают честь офицерам. Вначале они растерялись и стали отдавать мне честь. Но один матрос, что был помоложе и понаглее других, примкнул к своей винтовке штык и обратился к подельникам:
— Товарищи! Давайте этого плюгавого офицеришку поднимем на штыки и вынесем на городскую свалку. Пусть там голодные псы над ним потешатся.
Так, видимо, и произошло бы. Но я и два моих спутника, старший унтер-офицер и обер-фельдфебель, автоматически выхватили из кобур свои пистолеты и направили на зарвавшихся мерзавцев. Должен сказать, что если бы начал стрелять только один я из своего могучего трофейного автоматического кольта «М-1911А1» сорок пятого калибра, от этих «товарищей» мало бы что осталось. Они это поняли и отступили. Один из них остался охранять вход в ратушу, предупредительно отвернувшись от нас, другие скрылись в здании.
Я, еще находившийся в возбуждении, с возмущением рассказал капитану Гефнеру о случившемся. Я требовал от него приказа наказать бунтовщиков. Гефнер, будучи по своей натуре человеком мягким и неконфликтным, ответил мне, пряча глаза:
— Ганс! Оглянись вокруг. Империя рушится. В стране революция. Выжить в таких условиях сможет только тот, кто это признает как данность, либо тихо переждет сложные времена.
— Я не понимаю вас, господин капитан. Мы с вами давали присягу кайзеру и Германии. — Я не заметил, как начал переходить на повышенный тон. — Мы воевали за кайзера и Германию. Мы с вами офицеры. Как же мы можем позволить, чтобы всякая дрянь глумилась над государственным флагом рейха, чтобы угрожала расправой представителям законной власти. Я требую, чтобы вы отдали приказ об аресте этого незаконного совета, а заодно и этих дезертиров.
Гефнер скрестил руки на груди, повернулся ко мне спиной и, глядя в окно на ненастное ноябрьское утро, ответил:
— Обер-лейтенант Баур! Приказа не будет.
— Тогда, капитан Гефнер, будет мой приказ. — Я развернулся на каблуках и направился к двери.
— Стойте, Баур. Вся ответственность ляжет на вас. Меня от этого увольте.
Я не ответил. Вышел и громко хлопнул дверью. Я договорился с некоторыми, на мой взгляд, верными государству офицерами и унтер-офицерами восстановить в Фюрте законный порядок. Нас собралось более двадцати человек. Мы взяли со склада карабины, два ручных и один станковый пулемет, гранаты, патроны и строем отправились к зданию ратуши. Я приказал окружить здание и с тремя самыми надежными людьми вошел в помещения, где располагался совет.
Охрана с красными бантами, увидев нас, до зубов вооруженных, мгновенно куда-то исчезла. В зале заседаний находились члены совета. По-моему, они совещались круглосуточно и никуда не выходили. Я объявил им, что совет распущен, его члены должны через пять минут покинуть ратушу, а еще через час убраться из Фюрта. Один из членов совета, пожилой господин с благородной седой шевелюрой, встал и вызывающим тоном заявил:
— Вы, молодой человек, совершаете крупную ошибку. Вы покушаетесь на представителей законно избранной власти. Расплата наступит незамедлительно. Вы будете расстреляны.
