Александр Бушков - Возвращение пираньи
– Но каковы будут ее функции? – спросил Мазур.
– Понимаете ли, дон Влад... Возможно, ее присутствие и не столь уж необходимо, но все зависит от точки зрения... Вы у нас недавно и вряд ли разбираетесь в политических хитросплетениях. Как и везде, у нас существуют партии, парламентские интриги, определенное соперничество между разными фракциями, промышленными группами, высокопоставленными деятелями... разумеется, я веду речь о вполне цивилизованных методах и ситуациях, свойственных любой стране. Вам это может показаться странным, но столь невинная экспедиция, как ваша, при определенных условиях может оказаться объектом пристального внимания самых разных министерств и политических сил, а следовательно, даже ваше путешествие само по себе найдет отражение в столичной политической жизни. О, вас самих это не затронет ничуть, но вокруг экспедиции будут кипеть страсти... Информация – краеугольный камень политической жизни, вам, как дипломату, пусть и военному, это должно быть понятно...
Мазур подумал: наконец что-то стало понятным. Идут некие игры, в суть которых нет нужды вникать. Главное понятно – сей обаятельный старый лис хочет иметь возле заезжих путешественников свои глаза и уши. Знаем мы этих внучек старых друзей. В конце-то концов, если быть циничным, девушка из общества и пожилой, но крепкий сеньор из общества вполне могут оказаться в одной постельке – времена и точно меняются, прогресс наступает по всем направлениям. Итак, глаза и уши. Ладно, пусть голова болит у Кацубы, на то он и зам по контрразведке... Как-нибудь перебедуем и сеньориту из общества, приставленную шпионить для своего хитромудрого шефа...
– Не могу вам отказать, – сказал Мазур. – Разумеется, если вы уверены, что экспедиция безопасна...
– Уверен. – Он взглянул на часы. – В таком случае, имею честь пригласить вас на обед к сеньорите Карреас.
– А это удобно? – спросил Мазур искренне.
– Безусловно, – заверил дон Себастьяно. – Мое положение старинного друга семьи дает право ввести вас в дом. Вы как-никак дипломаты, люди из общества. Сеньорита – вполне эмансипированная особа – хвала Пресвятой Деве, при этом нисколько не поддавшаяся этому ужасному феминизму, распространяющемуся из Эстадос Юнидос[10]. И уж, безусловно, она будет рада встрече с соотечественниками. Разумеется, н а ш и русские – в первую очередь коронадо[11], но многие сохраняют интерес к далекой прародине, как мы, гачупино, к Испании... Пойдемте?
Когда они спустились в обширный патио, Мазур ожидал, что к ним подъедет роскошный лимузин, но вместо этого появился синий японский микроавтобусик. Понятно, с какой бы бравадой ни относился старый лис к смертному приговору от «Юпанки», кое-какие меры предосторожности принимал... Ага, так и есть – следом за ними со двора министерства выехала неброская белая «лянча» с четырьмя пассажирами. Стекла приспущены до половины явно для того, чтобы сподручнее было моментально полоснуть автоматной очередью, здешние секьюрити обожают многозарядные пистолеты и короткие автоматы...
Дон Себастьяно, развернув к ним вращаю щееся сиденье, с радушием гостеприимного хозяина показывал по сторонам:
– Плаза де армас – Площадь Оружия. Когда-то, до прихода испанцев, здесь было священное место индейцев – главная площадь «города богов». Вон та стена – единственное, что осталось от храма Солнца, украшенного немыслимым количеством золота. Рядом некогда стоял храм Луны, там все убранство было из серебра... Один из самых старых кварталов. Улица Нуэво – Яйцо, здесь еще во времена Писарро курица снесла невиданно огромное яйцо... Сиете пекадос – Семь Грехов. Городские хроники свидетельствуют, что некогда здесь жили семь веселых красавиц... увы, не вполне благонравных, как это случается с красавицами сплошь и рядом... Фальтрикуера дель диабло – улица Карман Дьявола. Некий беспутный идальго, оказавшись на смертном одре, наотрез отказался исповедаться и причаститься, к горю священников. И тут ввалилась компания столь же беспутных друзей умирающего. Они решили последний раз выпить с другом, но после осушенного стакана вина умирающий не только причастился, исповедался, но и завещал монастырю все свое состояние. Неисповедимы пути Господни, порой и стакан вина может сыграть неожиданную роль...
– А почему – Карман Дьявола? – спросил Мазур.
– Потому что один из монахов, уходя, воскликнул: «Мы его вытащили из кармана дьявола!» Президентский дворец. Друзья мои, обратите внимание на тот уличный фонарь. На нем в сорок шестом году был повешен президент Вильяроэль – что его, уточню, уже не особенно удручало, поскольку перед повешением он был выброшен возмущенными жителями столицы из окна четвертого этажа – к сожалению, не установлено доподлинно, которое это окно, есть четыре версии...
Оказалось, загадочная сеньорита Карреас, русская на три четверти, живет совсем неподалеку от «Трес Крусес» – Мазур уже узнавал окрестности отеля. Снаружи старинный дом выглядел не особенно презентабельно, но подъезд оказался снабжен современнейшим домофоном. После коротких переговоров Авилы с кем-то, отвечавшим по-испански довольно неприятным женским голосом, дверь распахнулась, и они оказались на вполне современной лестнице, мраморной, покрытой ковром с индейскими узорами, украшенной стеклянными вазочками со свежими цветами. Только для того, чтобы поддерживать здесь марафет, денежки требовались немалые – это понял даже Мазур. Ага, и кондиционер наличествует, положительно, старик не врал насчет социального статуса сеньориты – если только сам не оплачивает эту роскошь.
Дверь открыла горничная в классическом наряде: черное платье, белая кружевная наколка, белый передничек – судя по лицу, чоло, лет тридцать и довольно симпатичная, вот только голос неприятный, хоть и почтительный. Конечно, именно она и отвечала по домофону.
– Сеньорита вскоре вернется, – сказал, выслушав ее, Авила и, ничуть не смущенный отсутствием хозяйки, уверенно прошел в холл, на ходу передав горничной шляпу. – Прошу вас, господа.
В голове у Мазура крутился отрывок из какого-то старого учебника по этикету: «Джентльмен сначала передает прислуге трость, потом цилиндр, и только после этого снимает перчатки». А может, наоборот, цилиндр предшествует трости. Слава богу, у него не было ни трости, ни перчаток. Насколько мог непринужденнее, подал шляпу метиске и двинулся вслед за стариком.
Решительно, версию о секретарше-содержаночке следовало вы отбросить. Хотя Мазур и не был искушен в светской жизни, но чутьем понимал, что эта огромная квартира с высоченными потолками и великолепной старинной мебелью, перемежавшейся с более современными достижениями цивилизации, гораздо больше походит не на съемное любовное гнездышко, а на фамильную резиденцию.
В комнате, куда их провел Авила, Мазур надолго прикипел к коллекции старинного оружия, занимавшей всю стену. Там было не меньше дюжины морских офицерских шпаг времен Боливара, кирасирские палаши восемнадцатого века, парочка алебард, мечи времен конкисты... да чего там только не было.
– Давнее увлечение сеньориты, – пояснил Авила. – Опять-таки современные веяния, но, по крайней мере, гораздо более безобидные нежели экстравагантности внучки одного моего старого друга... не буду называть имен. Эта юная особа поместила в своих покоях три своих портрета в обнаженном виде и мраморную статую в том же стиле, а шокированным родственникам заявила, что всего лишь подражала Полине Бонапарт...
– Ты сюда посмотри, – тихонько сказал Кацуба.
С огромной фотографии на Мазура снисходительно-устало взирал дон Астольфо, полуприкрыв глаза тяжелыми веками. Кацуба полушепотом перевел дарственную надпись:
– Милому бутону с приказанием непременно превратиться в очаровательную розу.
– Надпись сделана за полгода до... известных событий, – охотно пояснил дон Себастьян. – Астольфо ее назвал тогда una guapa bonita – славной девчушкой. Ей было девять... и знаете, что она у него спросила? «Почему вы не станете королем?» Присутствующие обмерли – ну, вы понимаете, можно было решить, что ребенок простодушно повторяет домашние сплетни взрослых, но Астольфо был на высоте, он ответил, что королем может стать не раньше, чем отыщет королеву, а потому будет ждать, когда она вырастет. Наша сорвиголова, не моргнув глазом, со всей детской серьезностью заявила, что ловит его на слове. Увы, судьба рассудила иначе. Я понимаю, у вас может быть свое, давно сформировавшееся мнение, но Астольфо был гораздо более сложной и неоднозначной фигурой, нежели его растиражированный безответственными журналистами за рубежом образ тупого диктатора...
«А ведь ты при нем, ручаться можно, кресло занимал солидное, – подумал Мазур. – Ладно, мы сами до сих пор не разобрались умно и беспристрастно с Иосифом Виссарионовичем и визирем его Лаврентием, там тоже сложнее все, неоднозначнее, чем сейчас скулят верхогляды...»
