Б. Седов - Фарт
Маргарита, перестав наконец смеяться, возразила мне в том смысле, что я зря надеюсь на заботу администрации об удовольствиях зэков. Скорее всего, сказала она, эту милую коечку протрахали до последней крайности, вот они и заменили пружинную сетку обыкновенными досками.
– Ну что же, может, оно и так, – сказал я, – но давай к делу. Что, ты говоришь, нужно решать? И почему именно быстро?
– А потому, дорогой товарищ уголовный авторитет, что вас хотят перевести в Матросскую Тишину. А это, чтоб вы знали, – тюрьма ФСБ. И там может произойти все что угодно, а главное – мы, ты понимаешь, кого я имею в виду, не сможем хозяйничать там так, как здесь. И со Знахарем может случиться что-нибудь неприятное, а то и роковое. Понимаешь?
– Не совсем, но… – я потер затылок, – значит, стеночки сужаются, и мне не остается ничего другого, как идти по тому коридорчику, который вы передо мной открываете?
– В общем так, – Рита кивнула, – но только стеночки сужаем не мы, а обстоятельства. Тут уж я ничего не могу поделать.
– Понятно.
Я встал с койки и несколько раз прошелся по диагонали камеры.
Ситуация была ясна.
Я не думал, что Маргарита блефует, потому что увидел в ее глазах неподдельную озабоченность и даже больше того – тревогу. Значит, она по-настоящему беспокоится за меня, значит, все так и есть, и в Матросской Тишине меня ожидает кирдык.
Я подумал еще немного и спросил:
– И что теперь делать?
Маргарита внимательно посмотрела на меня и сказала:
– Я скажу тебе, что делать. Мы решили пойти на компромисс. Тебя никто не напрягает и не убеждает вступить в Игру прямо сейчас, а ты, в свою очередь, не упираешься и делаешь то, что тебе… ну, скажем, рекомендуют. Потому что, повторяю, в Матросской Тишине с тобой не будут церемониться и быстренько соорудят деревянный бушлат. Это ведь так у мореманов называется?
Я вспомнил путешествие на холодильнике «Нестор Махно» и ответил:
– Ну, так.
– Согласен?
– Что – согласен?
– Ну ты и тупой! Согласен, говорю, делать то, что я тебе скажу?
– Ну согласен, согласен. Вот ведь пристала!
– Хорошо. Тогда слушай. Тебе следует вернуться в Америку, потому что там ждут дела. Причем твои дела, криминальные. Так что можешь успокоиться и не думать о том, что тобой управляют страшные неизвестные масоны. Понимаешь?
– Что же тут не понять! А как вы вытащите меня отсюда?
– Это другой вопрос.
Рита покопалась в сумочке и достала сигареты.
– У тебя зажигалка есть? – спросила она.
Я дал ей прикурить, и Рита, выпустив тонкую струйку дыма, сказала:
– А теперь слушай, как твоя девушка, которую ты совсем не любишь и которая тем не менее готова сделать для тебя все, будет вызволять тебя из этой поганой Бутырки.
* * *Начальник Бутырской тюрьмы полковник Курвенко сидел за своим служебным столом и смотрел на стенные часы в восьмиугольном деревянном корпусе, которые показывали половину четвертого. Римские цифры на циферблате были похожи на следы, оставленные инвалидной вороной на первом снегу, – здоровая лапа чертила кресты и птички, а увечная – только прямые линии. Стекло было мутным и тертым, в щели рассохшегося корпуса, если встать сбоку и присмотреться, можно было увидеть, как с натужным щелканьем вращаются шестеренки. Часы давно пора было бы заменить, но полковнику Курвенко они были дороги как память. Курвенко был тогда подполковником, только что получившим вторую звезду и заступившим на новую для себя должность начальника Бутырки. Сколько нервов, денег и здоровья стоило ему это кресло, Курвенко предпочитал не вспоминать, а вот первый месяц, проведенный в этом кабинете, помнил очень хорошо и часы постоянно напоминали ему об этом. Знакомство с новым коллективом, естественно, сопровождалось пьянкой. Одна-две стопочки со старшими контролерами, стаканчик-другой с младшим офицерским составом, а уж с «ближним кругом» – тремя замами и главврачом тюремной больницы – знакомились по полной программе, то есть в течение нескольких вечеров. Один из таких вечеров чуть не закончился трагедией. Когда выпитое достаточно разогрело здоровые офицерские тела, капитан Похотько снял трубку и распорядился привести двух девиц из женского крыла. Вечеринка приняла несколько иной оборот, девицы были молоды и хороши собой, сидели по делу о клофелине и уже два месяца были лишены мужской ласки. Следствие тянулось и тянулось, фигуранты по делу то появлялись, то пропадали неведомо куда, и до суда было еще далеко, поэтому девицы отнеслись к вечеринке с энтузиазмом, охотно удовлетворяя не только пятерых присутствующих мужчин, но и друг друга…
В какой-то, не уточненный внутренним расследованием, момент капитан Похотько воскликнул:
– А как же мой боевой товарищ! Ему тоже хочется женского тела!
И с этими словами вытащил своего табельного друга – пистолет Макарова, не только вытащил, но и вставил его одной из девиц туда, куда обычно и вставляют мужчины.
В этот момент раздался натужный бой часов, и капитан Похотько с испугу нажал на курок… Пуля вылетела из девичьего живота и попала в корпус часов. И теперь на старом дереве красовалась продолговатая вмятина.
Девицу списали, вторую, которая тронулась от случившегося умом, положили в психушку, капитан Похотько стал старлеем и отправился служить в колонию строгого режима за Северным Полярным кругом, а вот судьба подполковника Курвенко решалась долго и мучительно. В конце концов его покровители оказались сильнее его недругов и он остался на своем посту и с тех пор запомнил главную в своей служебной жизни истину – женщина в его кабинете приносит только беду. Об этом и напоминали старые рассохшиеся часы напротив служебного стола полковника Курвенко.
Мужчиной он был самостоятельным и крепким и другим, конечно, быть не мог, потому что должность начальника тюрьмы предполагает силу, твердость и безжалостность. Курвенко не вникал в дела заключенных более, чем того требовала должностная инструкция, и это было совершенно разумно. Виновен или не виновен тот или другой заключенный – решал суд, а его, Курвенко, делом было содержание злодеев в тюрьме, с чем он справлялся до сих пор вполне успешно.
Бунты и прочие стихийные проявления недовольства он пресекал жестоко и хладнокровно, зная, что это вовсе не принципиальные выступления людей, знающих, что им нужно, а просто выплескивающиеся время от времени отчаяние и скука.
Но на этот раз в Бутырке происходило что-то совершенно особенное.
С самого утра в тюрьме царила подозрительная тишина, не нарушаемая даже обычными выкриками тех, кому было наплевать на все, включая даже какие-то общие поганки, а потом вдруг все без исключения зэки отказались от завтрака.
Вертухаи бегали по коридорам, крича, что сгноят всех в карцере, а в ответ летели матюги и предложения поцеловать всех в задницу или сделать всем минет.
Но постепенно обстановка прояснилась, и Курвенко понял, что недовольство вызвано неизвестно как просочившейся из его кабинета информацией о том, что некоего Константина Разина, знаменитого вора в законе, недавно привезенного из Штатов, желает получить Матросская Тишина.
Урки угрожали голодовкой, самоубийствами и поджогом тюрьмы.
Сначала Курвенко привычно кривился, слушая доклады офицеров, потом забеспокоился, а полчаса назад к нему в кабинет явилась какая-то совершенно невиданная брюнетистая красотка из ФСБ, уселась в кресло и положила ногу на ногу так высоко, что Курвенко увидел, какого цвета ее узкие трусы. В это-то время подлые часы и начали хрипло бить. Курвенко посмотрел на них, потом на сидевшую напротив него красотку и понял – быть беде.
А брюнетка начала спокойным, но уверенным тоном излагать ему вещи, которым он сначала не поверил, но когда услышал некоторые подробности своей личной биографии, а также никому не известные детали служебных событий с его участием, его прошиб пот. Красавица тем временем, обворожительно улыбаясь, продолжала рассказывать ему такие вещи, о которых могли знать только очень немногие люди, и большая часть из них уже переселилась в лучший, как все надеются, мир.
Курвенко был разбит и, наконец поняв, что находится в капкане, сделал лучший в такой ситуации ход. Он встал, подошел к сейфу, достал из него бутылку коньяка, налил себе полный стакан и залпом выпил его.
Усевшись на свое место, он с ненавистью посмотрел на брюнетку и спросил:
– Что я должен сделать?
Ответ не занял больше одной минуты, и Курвенко понял, что лучше последовать рекомендациям коварной красотки, чем…
В общем, если он откажется – ему конец.
Во всех смыслах. Потому что если он не застрелится сам, ему охотно помогут другие, те, с кем он был связан крепкой паутиной личных, а также служебных, но далеко вышедших за все мыслимые рамки отношений.
И это сейчас, когда жизнь только начала налаживаться, горестно подумал полковник. Хотя налаживаться у него жизнь начала с получением первой большой звезды, а сейчас, даже по американским меркам, его уровень жизни был много выше среднего.
