Б. Седов - Фарт
Второй вертухай, с проваленным то ли от сифилиса, то ли от чьего-то могучего удара носом, вскинулся и запротестовал:
– Нет такого закона, чтобы контролеров с зэками сажать!
– А я с вами совсем не это обсуждаю. И, между прочим, имейте в виду, что я разглашаю вам служебную информацию, которой начальник тюрьмы поделился со мной исключительно из уважения. И попрошу не перебивать, когда я говорю.
Вертухай сник, а я, повертев головой, будто меня душил тесный галстук, продолжил:
– Это до чего же дело дошло! Начальник тюрьмы, можно сказать, главный вертухай, полковник внутренних дел, вынужден обращаться к вору в законе, авторитету, уважаемому человеку, чтобы тот рассудил тяжбу двух охломонов!
– Как это – начальник тюрьмы? – Ушастый снова подскочил, – мы ведь сами…
– Молчать! – загремел я, – они сами! Это вам так только кажется, что вы сами. Этот показательный суд проходит по прямому указанию полковника Курвенко, которому товарищ прапорщик, – и я кивнул в сторону третьего, – вовремя доложил о нарушении служебной дисциплины. Грубейшем нарушении, как подчеркнул господин полковник.
Организатор этого судилища пронзил меня взором, потому что, конечно же, никому он ничего не докладывал, и полковник Курвенко ничего об этом не знал.
Но я предупреждающе поднял руку и сказал:
– А вы не стесняйтесь, товарищ прапорщик. Стесняться тут нечего. Когда начнется реорганизация, ваше радение за чистоту рядов зачтется вам.
Оба вертухая пристально посмотрели на него, и в их глазах не было ни доброты, ни ласки. Только обещание разобраться по-свойски. Уж не знаю, как там вертухаи между собой разбираются, но носик-то у одного из них провален… Этакий Гастон Утиный Нос, как в «Гиперболоиде инженера Гарина». Может, товарищи постарались?
– Вы хоть сами-то понимаете, что это значит?
Вертухаи смотрели на меня, молчали, и было очевидно, что они ни хрена не понимают, а только жалеют, что ввязались в эту идиотскую разборку. Ну, для них она, понятное дело, была идиотской, а для меня, да и для остальных урок уголовных, сидевших в этой камере, – отличное времяпрепровождение.
– А это значит, что моральный облик заключенного сплошь и рядом значительно выше, чем у сотрудников внутренних дел, которые по определению должны иметь чистые руки, холодную голову и горячее сердце.
Я, прищурившись, посмотрел на них и огорченно покачал головой.
– Но к вам, как я вижу, это не относится. Руки у вас грязные, это и за километр видно, головы, может быть, и холодные, как свиные мозги по двадцать рублей за килограмм, а вот сердца у вас вовсе нет. Вы же бессердечные, жестокие и негуманные люди! Вы хоть сами-то понимаете это? Вы понимаете, о чем говорит тот факт, что начальник тюрьмы доверяет заключенному решать вопросы с охраной?
Я с надеждой посмотрел на них, но, убедившись, что надежда не оправдалась, уронил голову и горестно покачал ею.
По рядам зрителей пробежал шорох, и Пастух сочувственно сказал:
– Да не расстраивайся ты так, Знахарь! Может, все еще и обойдется. Может быть, товарищи вертухаи посмотрят в зеркало безжалостной правды и изменят свой моральный облик. Хватит тебе их гнобить, видишь – на них уже лица нет! Ты давай, это, по делу говори. Они ведь не для того пришли, чтобы ты им политинформацию читал, а вовсе даже для того, чтобы ты рассудил их по чести и справедливости.
Я глубоко вздохнул и, посмотрев на прапоров, сказал:
– Ладно. Так и быть. Ну, что там у вас?
– А он… – одновременно начали оба.
– Так, – прервал я их, – не все сразу. Начните вы, товарищ прапорщик.
И я указал на Утиный Нос.
Он зыркнул на соседа и начал:
– Ну, в общем, купил я в секс-шопе…
– Адрес!
– Это… Откуда ж я знаю? Ну, на Пречистенке это…
– А-а, знаю такой магазин. Продолжайте.
– Купил я в секс-шопе шахну резиновую.
– Что купили?
– Ну, это, женские органы такие, как натуральные.
– А для чего?
– То есть как – для чего?… Известно для чего, для удовольствия.
– Вы женаты, товарищ прапорщик?
– Женат.
– А для чего же вам тогда эта, как вы ее назвали… шахна?
– Ну как для чего… для удовольствия.
– А жена знает?
– А зачем ей знать?
В это время Ушастый ухмыльнулся и встрял:
– А у него жена в женской тюрьме работает, так у нее там подружка завелась, и она теперь своего законного к себе на километр не подпускает!
– А ты заткнись, тебя не спрашивают, – огрызнулся Утиный Нос.
– Вы, товарищ прапорщик, – сделал я замечание ушастому комментатору, – не мешайте. И до вас очередь дойдет.
Затем я снова повернулся к Утиному Носу.
– Значит, вы приобрели в секс-шопе на Пречистенке имитатор женских половых органов… Сколько он стоит?
– Сто шестьдесят долларов.
– Как это сто шестьдесят? – удивился я, – я позавчера там был, он же восемьдесят долларов стоит!
В секс-шопе я, понятное дело, позавчера не был, позавчера я еще пребывал на изобильной американской земле и пользовался одной из главнейших американских свобод – свободой бездумно тратить неправедно заработанные деньги, доставляя этим радость себе и любимой своей женщине. Но однажды нелегкая занесла меня таки в секс-шоп, было это в Питере пару лет назад, магазин интимных радостей назывался «Клубничка», и моим криминальным спутникам приспичило купить там два десятка надувных баб, и вовсе не для устройства разнузданной групповой оргии, а для того, чтобы увязать их в плоты и большой дружной компанией сплавиться по бурной речке Вуоксе, где в конце пути их ожидали натуральные мясистые девчонки, накрытая поляна, шашлычки и в конце концов та самая групповая разнузданная оргия.
Мои спутники тщательно отбирали себе будущие плавсредства, руководствуясь при этом не внешним видом молчаливых резиновых мисс и не цветом их волос, а исключительно влагостойкостью и водоизмещением, чем повергли в неподдельный трепет молоденьких продавщиц, которые замерли с открытыми ртами, словно готовясь к орально-генитальному контакту. Грузоподъемность резиновых существ меня не интересовала, и я просто бродил по магазину, разглядывая причудливые творения человеческого ума и привычно посматривая на цены. Отдельную витрину занимали те самые изделия, одно из которых являлось предметом сегодняшней тяжбы, насколько я помню, самое дорогое из них, снабженное вибратором, подогревом и прочими подобиями живого женского тела, стоило тыщи полторы или немного больше, но никак уж не сто шестьдесят, как утверждает наш малоуважаемый ответчик! Боюсь, что, если я открою правду – не избежать смертоубийства в среде бутырских вертухаев, а этого в моих планах пока не проставлено, так что промолчим, но наперед в виду иметь будем, а вот натравить одного вертухая на другого – милое дело.
Реакция не заставила себя ждать.
– Ах вот оно как? – зловеще протянул Ушастый, – ты, значит, на товарище нажиться решил?
– Да какое там нажиться! – запротестовал Утиный Нос, – я же говорю – сто шестьдесят дол…
– Ты это своей жене-ковырялке расскажи! Сто шестьдесят… Чек покажи!
– Что я – чеки собираю, что ли? Вот еще!
– Ладно, мы еще об этом поговорим, – пообещал Ушастый и замолчал.
Я смотрел на них и не мог нарадоваться.
Такие экземпляры! Хоть сейчас на выставку уродов или в паноптикум какой, рядом с двухголовыми телятами и шестиногими овцами-мутантами. Я, конечно, понимал, что мое удовольствие от лицезрения этих подонков попахивает извращением, но… Что уж тут поделать, если они сами показывают себя во всей красе.
– Значит, купили вы этот имитатор и принесли на работу.
– Ага.
– Не «ага», а «да».
– Да.
Та-ак… Похоже, оба готовы. Забыли, с кем разговаривают. Я ведь зэк, они же надо мной хозяева, повелители и рабовладельцы, а разговаривают со мной, как с большим начальником. Вот что значит гнилая середина, готовая согнуться под любого, кто только пожелает этого. Мне, конечно, и на хрен не нужно было, чтобы какие-то грязные вертухаи гнулись передо мной, но, честно говоря, ма-аленькое чувство мести все-таки шевелилось в моей авторитетной голове, и я с удовольствием управлял этим спектаклем, отдавая себе отчет в том, что остальным сидельцам в этой камере такое зрелище доставляет настоящую радость.
– Вы принесли это гнусное изделие в тюрьму. Что было дальше?
– А дальше – как Подкладюк ее увидел, так и пристал как банный лист. Продай да продай.
– Подкладюк – это кто?
– А вот он, – и Утиный Нос кивнул на Ушастого.
– Понятно, – кивнул я, – продолжайте.
А сам подумал, ну, бля, и фамилии у этих…
– Ну я и продал.
– Кому?
– Подкладюку.
– За сколько?
– За сто шестьдесят пять.
– Долларов?
– Долларов.
– А откуда у вас доллары? Вам что – долларами зарплату выдают?
Оба прапорщика переглянулись и заулыбались. Дескать, что это – вор в законе, и не знает таких элементарных вещей.
