Дмитрий Петров - Холодная ярость
– Хочешь сигарету? – Он заметил усталость Марины, и протянул ей пачку. Она отрицательно покачала головой и невольно метнула быстрый взгляд на краешек стола, где стоял электрочайник и лежал сверток с бутербродами, которые сам Вер-бин не успел съесть в течение дня.
В кабинете было уютно от полумрака, разгоняемого лишь отчасти горящей на столе старомодной лампой под абажуром, и Марина вдруг расслабилась – ощутила страшный голод. Весь день она не вспоминала о еде, вернее, заставила себя не вспоминать. Во-первых, времени не было, а во-вторых, кончились деньги – последние ушли накануне на угощение для Вадима.
Сейчас в желудке вдруг отчаянно засосало, а при виде бутербродов даже слегка закружилась голова.
– Я хочу есть, – призналась вдруг она. – Если честно, то ужасно хочу.
Сказала и сама засмеялась собственной непонятно откуда взявшейся смелости.
Где это видано: нахально выпрашивать у начальника его еду?
Вербин засмеялся тоже и тотчас придвинул пакет в сторону оголодавшей сотрудницы.
– Да нет же, я пошутила, – тут же опомнилась Марина. – У меня просто вырвалось. Глупости, я сейчас пойду домой и поужинаю. Не обращай внимания, просто я забегалась с непривычки.
– Тут бутерброд с колбасой, – невозмутимо отреагировал майор, разворачивая сверток. – И еще плавленый сырок. Такой, как делали в советские времена, я их с детства люблю. Ешь, я все равно не буду: днем не успел, а сейчас уже поздно – надо спортивную талию сохранять, а то нехорошо.
Марина плюнула на приличия и запихала половину бутерброда себе в рот.
Разворачивая сырок, скребя ногтями по прилипшей фольге, она услышала, как зашипел включенный чайник.
– Дело в том, что со всеми этими детьми, которых ты выявишь, – заметил Вербин, – нужно будет потом разговаривать отдельно. Ты сможешь?
– Что смогу? Разговаривать? – пережевывая хлеб с вареной колбасой, уточнила Марина. – Разговаривать, конечно, смогу. Это каждый может.
Она умолкла, и Вербин понял ее.
– Я уже подумала об этом сегодня, – прожевав, пояснила Марина. – Беседовать с детьми должна не я, у меня не получится. Здесь нужен специалист.
– Какой специалист? – нахмурился майор, разливая жиденький чай. – Что ты имеешь в виду? Разве ты не специалист? А кто был учительницей и кто работал в ИДИ? Если не ты, то кто же тогда?
– Психолог, – объяснила Марина. – Здесь нужен тот, кто профессионально умеет делать две вещи, необходимые в данном случае. А именно: сразу распознавать лживые ответы и правильно ставить вопросы. Именно правильно задавать вопросы, то есть раскручивать собеседника так, чтобы тот сам захотел выговориться. Не смог бы молчать. Это целая наука. – Марина разошлась, потому что говорила о хорошо знакомом ей предмете. Она так увлеклась, что быстро запихала в рот остаток бутерброда и продолжала говорить с набитым ртом.
Вербин с интересом наблюдал за ней, и непонятно было, что его больше увлекает в данную минуту – созерцание ее необычного поведения или то, что она говорит.
Но Марина не обращала на это внимания – у нее была идея, и ей нужно было все объяснить.
– Так вот, – продолжала она, роняя крошки хлеба на форменный китель и машинально стряхивая их, – в общем-то это касается всех людей, но детей в особенности, уж можешь мне поверить. Ребенка нельзя пугать, иначе он замкнется.
Для него это будет естественная форма защиты. А если начать на него давить, у него случится стресс, и станет еще хуже. Мы же не будем зажимать им пальцы дверями?
– Нет, – с серьезным лицом подтвердил Вербин, качнув головой, – зажимать дверьми пальцы не будем. Двери старые, закрываются неплотно. Нет, не будем…
Между прочим, допрашивать детей можно только в присутствии родителей или специально назначенного педагога.
– Это я знаю даже лучше тебя, – увлекшись, совсем обнаглела Марина. – Уж в ИДН эти вещи всем отлично известны… Так вот что я имею в виду: нужно, чтобы эти дети сами захотели говорить, все рассказать. Они должны быть поставлены в такое положение, чтобы каждый из них был вынужден говорить правду, быть искренним. А сделать такое способен только настоящий профессиональный психолог.
Вербин задумался. Да, он понял Марину. Но где же взять такого психолога?
– В УВД в поликлинике есть психологи, – неуверенно промямлил он. – Можно к ним обратиться. Написать рапорт, попросить помочь…
Но он сам прекрасно понимал слабость своих слов. Конечно, это не решение проблемы.
Марина же удивлялась сама на себя – сегодня вечером она была просто в ударе. Можно сказать, что ее «понесло». То ли от усталости, то ли от бесконечных мыслей о трудности порученного ей первого расследования. Давно уже с ней такого не бывало…
С прежней своей начальницей в ИДН Марина бы никогда не посмела так себя вести и разговаривать, как вела и разговаривала она сейчас с Вербиным. А почему? Об этом она внезапно со всей прямотой спросила себя и тотчас дала ответ. Дело в том, что в Вербине она видела заинтересованного человека.
Заинтересованного именно в результатах работы, а не в мелочных глупостях вроде формальных показателей работы, мнении высокого начальства и дрязгах с подчиненными. За время службы она убедилась в том, что было очевидно: Вербин на самом деле интересуется реальными результатами работы. В милиции это большая редкость. А если так, то они – настоящие сотрудники, в прямом смысле этого слова. Два человека, объединенных не химерами государственной службы, а желанием пресечь творящееся зло. Если же так – то к черту скромность и манерничанье!
Поэтому в ответ на последние слова майора Марина откинулась на спинку кресла и демонически расхохоталась.
– Поликлиника УВД? – иронически произнесла она, отсмеявшись. – Тамошние психологи? Мы ясе все отлично знаем, на что они способны. Максимум – это проводить тесты для поступающих на службу молодых юнцов. Могут проверить вменяемость, нервную устойчивость – ну, в общем, действуют по методике. Правда, мы все знаем, каковы Результаты этих «высокопрофессиональных» тестов, – они ежемесячно рассыпаны в приказах по УВД. То один пальнет в соседа, то другой. То один напьется и сиганет вниз головой с моста, то другой покалечит жену. Вот вам и нервная устойчивость личного состава! Нет уж, знаем мы этих психологов. А тут еще дети – с этим они вообще незнакомы.
Отповедь Марины Вербин выслушал без тени раздражения, спокойно. Ни один мускул не дрогнул на его лице, и трудно было сказать – молчит он оттого, что согласен со словами Марины, или потому, что принял ее за истеричку и решил не спорить…
Между тем Марина уже успела принять решение.
– Мы должны пригласить Инну Менделевну, – торжественно резюмировала она свою длинную речь, для важности подняв при этом кверху указательный палец. – Только Инна Менделевна сможет нам помочь.
Произнеся это, она умолкла и уставилась на Вербина. Некоторое время он озадаченно молчал, не зная, что ему следует отвечать. Потом поерзал на своем стуле и тихим голосом аккуратно поинтересовался:
– А кто такая эта Инна Менделевна?
С Инной Менделевной Марина познакомилась, когда была еще студенткой.
Точнее,этодоцентЗбарскаяпознакомиласьсмолоденькой студенткой-третьекурсницей. На третьем курсе была школьная практика, и группой студентов, направленных в школу практикантами, руководила тогда Инна Менделевна с кафедры психологии.
Это была пятидесятилетняя женщина маленького роста, с копной угольно-черных волос и очень живыми круглыми, как средиземноморские маслины, глазами, буквально впивавшимися в лицо собеседника, буравящими его. Смуглое лицо доцента Збарской носило всегда сугубо непреклонное выражение, казавшееся студентам скорее зверским, а темные волосики, пробивавшиеся над верхней губой, придавали ее мужеподобному облику вообще что-то воинственное…
Эта женщина была грозой пединститута. Ее боялись не только студенты, но и многие коллеги, и даже сам ректор – отставной генерал из политуправления.
Вообще-то он был и сам властный человек, хоть и добряк в душе, подобно многим отставникам, чувствующим, что свое они уже в жизни получили, а теперь на последнем месте работы можно слегка расслабиться. Тем не менее он крепко держал бразды правления во вверенном ему вузе, а побаивался только грозную Инну Менделевну.
Не считаться с ней было невозможно, и при звуках громоподобного голоса этой усатой немолодой женщины трепетали все, предчувствуя возможные неприятности. Бороться с ней было решительно невозможно никому.
Дело в том, что Збарской ничего и ни от кого не было нужно. Мужа у нее никогда не было, а единственный сын еще двадцать лет назад уехал в теплые края, где жарко светит солнце и гроздья сочного винограда созревают два раза в году.
По слухам, он командовал танковым батальоном, был чертовски храбрым офицером и погиб в Синайской пустыне в бою с арабами, заживо сгорев в своем танке.
