Пеший камикадзе, или Уцелевший - Захарий Калашников
— И поэтому ты сейчас решил уйти? — не отпускал ситуацию Медведчук. — Вчера в район Ровеньки Луганской области переброшена батальонная тактическая группа двадцать четвёртой механизированной бригады для оказания помощи «семьдесят — девятым», для установления контроля над Изварино и Червонопартизанском. Это буквально в ста пятидесяти километрах отсюда. Наши побратимы оказали ожесточённое сопротивление, в результате чего всушники лишь частично смогли выполнить поставленную перед ними задачу, оставив неприкрытым участок границы протяжённостью около ста километров. На южной границе ДНР и ЛНР образовался десятикилометровый узкий выступ, контролируемый украинскими войсками и называемый — «южной клешнёй». Они сейчас в невыгодном положении, поскольку всё снабжение осуществлялось по единственной приграничной дороге, а единственное место для перехода через реку Миус это наш с тобой брод у Кожевни, помнишь? Наша «арта» его успела пристрелять, но заминировать, как мы хотели, нет, включая дороги на Дьяково, Червонопартизанск и Должанское. Этого тебе достаточно? Или ты всё ещё настаиваешь на том, что войны нет?
— Я, ты, или мы с тобой вместе на ситуацию не можем повлиять. Где — то неподалеку в кустах и за деревьями прячет свои миномёты и спецназ большое могучее государство. Родина. Которая обязана выступить единым фронтом, сразу, открыто, всеми своими вооружёнными силами. А не так как сейчас. — Биса ситуация тоже не забавляла. — Когда грозит уничтожение — одной рукой не воюют!
— Как не воюют? Ты же это делаешь с одной рукой?
— Ты ещё ногу, которой нет, тоже приплети! Я тебе о другом говорю. О том, что война, на которую ты глаза мне открываешь, должна быть войной, а не блядством. И если пролилась кровь, в ответ надо пустить кровь, а не притворяться захисником демократических свобод и в знак доброй воли, а по факту за бабло, гнать по трубам жёлтым газ! Здесь, значит, смирение и терпение, в Киеве — фашистские мундиры и факельные шествия, в телевизоре — лицемерные вздохи и бравурные речи, в нашем Генштабе — грозное пение маршей и наигранное мужество, а в Москве рассчитывают на то, что когда наступит час испытаний, друзья останутся друзьями, а враги — врагами, а до тех пор все вращают глазами, словно радарами и охотятся на ведьм…
Игорь заикнулся, но Егор оборвал его на полуслове.
— Я уже всё решил.
В воздухе повисла неловкая пауза.
— Что сказать, — разочаровано вздохнул Игорь, — принял решение, так тому и быть, — поднялся он с табурета, — вижу отговаривать бессмысленно?
— Бессмысленно, — поднялся и Егор.
— Тогда не стану. Комбату сам о тебе доложу, он всё равно в Совбезе и неизвестно когда освободиться. Как планируешь уехать?
— До Ростова — попуткой, оттуда — самолётом до Москвы.
— Деньги есть?
— Деньги есть, — сказал Егор.
— До Ростова Песков отвезёт.
— Не стоит.
— Не обсуждается! Да, чуть не забыл, — вспомнил Игорь. — У меня для тебя неприятное известие припасено напоследок. По понятным причинам сказать раньше не представилось случая.
— Что за известие? — улыбнулся Егор. — Не слишком ли много известий для одного дня? Да и что может быть неприятнее того, что уже случилось?
— Короче, в тот же день, когда тебя нашли — в автомобиле на Артёма были найдены мёртвыми тела Михалыча и его напарника, с которым он был у нас в гостях, — сообщил Игорь.
— Сергей? — пробормотал обескураженный Егор.
— Он самый… У обоих по пуле в сердце и контрольные — в голову… — помялся он на месте.
Егор утратил дар речи. Он не хотел в это верить, словно это не имело права оказаться правдой.
— Что случилось?
— Мы не знаем. Никто не знает. У Михалыча была наводка на машину, которая, как оказалось, принадлежит чеченскому взводу Аллагова, который тебя нашёл. Накануне мы с Михалыч должны были встретиться с Бероевым, командиром осетинской роты. Но Михалыч не приехал, а на утро стало известно, что Аллагов со своими людьми обнаружил тебя в недострое. Дальше, сам понимаешь, такое закрутилось, не до покойников было. Парней тем же утром доставили в морг.
— Вскрытие было?
Игорь кивнул.
— Показало, что оба были здоровы на момент убийства. И оба были убиты с близкого расстояния, днём ранее, между семнадцатью и девятнадцатью часами.
— Где их тела сейчас?
— Удалось связаться с людьми из частной организации, в которой они работали, те приехали, опознали, забрали тела, сказали, что отправят родным. В личных делах каждого есть сведения о том, где они хотят быть захороненными в случае смерти.
Бис промолчал. Затем поднялся и молча направился к выходу.
— Ты куда?
— К Аллагову. Вдруг что — то узнаю.
Осетинская рота, в составе которой по причине этнокультурных связей оказался чеченский взвод, располагалась в соседней казарме напротив, по случайном совпадению на втором этаже как и медвежья рота. Следуя туда, Егор пересёк небольшой плац с разметкой, на краю которого, слева от казарменного подъезда, располагалась курилку. Огибая лужи, Егор вскоре оказался под крышей, присел на скамью, решив наконец, что наступило время для звонка Кате. Это не было спонтанным желанием, как могло показаться, напротив всё это время Егор только и раздумывал над тем, как поговорить с ней. Но каждый раз находил отговорку или причину не делать этого. Боялся. Нередко разговоры с ней походили на прогулку по минному полю и опыт подсказывал, что последнее было куда безопаснее.
«Такой смелый, а простого разговора боишься? — всплыл на поверхность памяти его с Катей разговор, совсем по другому поводу однако наилучшим образом подходящий к сложившейся ситуации. — Я не разговора боюсь, а отказа, — признался он жене. — Почему ты решил, что откажут? — Потому что не было ещё калеки, которому бы позволили такое. — А ты не думай об этом. Думай о том, чтобы прожить такую жизнь какую хочешь ты, а не ту, которую от тебя ждут те, кто смотрит на тебя. Люди с глазами нередко бывают слепы. — Что ты хочешь этим сказать? — поинтересовался Егор. — Что они верят тому, что видят, имея распространённые заблуждения по довольно широкому кругу устойчивых стереотипов».
Было пасмурно, будто солнце заранее укатило на запад, окрасив горизонт с редкими облаками различными оттенками серого. В воздухе пахло свежестью, разгоняемой тёплым летним ветром. Спустя час после дождя батальон оживился, появились люди занятые ежедневной рутинной работой.
После пятого гудка Катя взяла трубку.
— Алло, — сказала она голосом, пролетевшим сквозь бесконечную Вселённую.
У Егора замерло сердце и перехватило дыхание. Он угадал бы её голос из миллиона женских голосов даже своими рваными
