Ночной убийца - Александр Александрович Тамоников
– Да нет… ничего такого и не было при мне, – пожал фотограф плечами. – Пленку я хотел сам отнести в лабораторию, но мне не разрешили.
– Какую пленку? – насторожился Шелестов.
– Да я снимал переговоры, когда товарищ Сталин с Черчиллем обменивались документами. Очень хороший кадр получился, дружеская обстановка, какая-то согласованность была во всей сцене. И пленка кончилась в фотоаппарате, я хотел поскорее ее сам отнести в лабораторию, убедиться поскорее хотел, что кадры получились, но мне не разрешили и забрали фотоаппарат. Ну и все. А потом я зашел в туалет и получил по шее.
– Еще кто был в комнате, где вы сдавали фотопленку? Кто мог слышать про то, что вы заберете пленку и сами отнесете в лабораторию?
– Да кто ж помнит, дорогой товарищ! Я и не помню, кто там был, не приглядывался за ненадобностью.
– Ну вот что, Федор Арсеньевич! – решительно сказал Шелестов. – Вам здоровье беречь надо, не мальчик уже, а заслуженный фотограф Советского Союза. А посему принимайте как должное – отравляйтесь домой и ложитесь и в постель. И не вставайте. А вам дам машину. И не возражайте!
…Платов приехал через час и сразу же организовал опрос всех сотрудников НКВД из числа внутренней охраны. Кого, в какое время видели в коридоре. Пленку из фотоаппарата Четверухина отдали на проявку вне очереди и приказали тут же напечатать по одной фотографии с негатива. Через два часа работа была выполнена. Платов и Шелестов закрылись в отдельной комнате и стали рассматривать фотографии. Ничего необычного, важного. Совещание как совещание, замечательные кадры, сделанные опытным старым мастером-фотографом. Фото для истории, по-другому и не скажешь.
– Смотрите, Петр Анатольевич. – Шелестов указал кончиком карандаша на фотографию. На столе перед Сталиным лежал какой-то список. На предыдущем негативе этот список был в руке у Черчилля. Судя по всему, он его протягивал Сталину.
– Перестарался Четверухин, – проворчал Платов. – И чуть жизни не лишился. Я думаю, что с применением определенной техники изображение можно увеличить и сделать более четким. Написано на листке бумаги крупными буквами, и содержание этого документа можно прочитать.
– Что может быть на этом документе? – спросил Шелестов. – Это поможет нам определить круг заинтересованных лиц.
– Сегодняшнее совещание было посвящено европейским вопросам. Об этой теме дня были в какой-то мере осведомлены все лидеры делегаций. Я имею в виду и Британии, и Польши, и Америки. Думаю, сумели ознакомиться с темой и резидентуры Германии и Японии. Так наглеть поляки из заграничного правительства не станут. У них положение незавидное. Засыплется человек, напавший на Четверухина, и следом грянет международный скандал. Мне кажется, тут мог подсуетиться американский агент. Американцы подозревают, что Черчилль многое от них утаивает, ведет свою игру, для него интересы Великобритании важнее союзнических интересов.
– И что мы будем делать? – спросил Шелестов. – Испортим негатив, вырежем его и склеим пленку, как будто его и не было там?
– Зачем? – удивился Платов, но не уточнил своего вопроса.
– Это я вслух размышляю, – признался Максим. – Человек, напавший на Четверухина, знал об удачном кадре. Он не нашел пленки у фотографа после того, как оглушил его в туалете. Он понимает, что кадр у нас, что мы поняли о причинах нападения. Смысла что-то прятать теперь и делать вид, что мы ничего не поняли, глупо. У него не получилось, он понял, что мы тоже так считаем. Он понял, что мы вычислили, какой именно кадр заинтересовал нападавшего. Все открыто, он чуть не попался, и его надо искать и брать под наблюдение.
– Ну, вот вы на все вопросы и ответили, – улыбнулся Платов и тут же повернулся на стук в дверь. – Войдите!
– Разрешите войти, товарищ комиссар госбезопасности. – Коренастый плечистый подполковник держал в руках несколько листов бумаги, исписанных местами карандашом, а местами чернильной ручкой. – Опросные листы, как вы приказали. Я просмотрел – трое очень подробно описаны. Но я не уверен, что кто-то из них напал на Четверухина. Мог каждый из них, а мог и никто.
– Ну-ка, давайте, – протянул руку Платов.
Петр Анатольевич пробегал глазами листки и потом передавал их Шелестову. Три описания ему показались довольно конкретными. Но не факт, что эти люди имели отношение к нападению. Но с чего-то надо было начинать поиски напавшего на фотографа. Однако Платов хорошо проинструктировал охрану, и только опросами советских репортеров и сотрудников внутренней охраны дело не закончилось.
– Вы прикинули, кто мог бы соответствовать этим описаниям? – спросил он подполковника.
– Так точно, – уверенно ответил офицер и протянул руку к листкам. – Разрешите? Так… вот этот вот со светлыми волосами, зачесанными на правую сторону с пробором в сером костюме. Это Келли Стюарт – американский внештатный разъездной репортер «Нью-Йорк таймс». Больше мотается по миру за интересными материалами и снимками, чем живет в Америке. Вот этот смуглый коротышка – Мэтью Хит. Британский свободный журналист, сотрудничает с рядом издательств. Работает на тех, кто делает заказ или больше заплатит. Капитализм! Третий, в очках с толстой оправой, брюнет с короткими усами, – это Даррелл Морган. Секретарь британской миссии. Один из секретарей. Их привезли сюда довольно много. Остальные описания могут подойти к кому угодно.
Буторин стоял на углу, поглядывая то в одну, то в другую сторону. Лизы все не было, и Виктор начал волноваться, отправилась ли она домой или ее кто-то умудрился все же пригласить в ресторан или в театр? Нет, надо было все же намекнуть о встрече, тогда бы не пришлось так волноваться. Шелестов просил обязательно показать Лизе фотографии, которые сегодня сделали в особняке на Спиридоновке. Да и вообще поговорить с девушкой не на бегу, а обстоятельно, за чашкой чая. Буторин припас пачку хорошего грузинского чая и с десяток шоколадных конфет. Он думал о том, как они проведут с девушкой время сегодня, и его снова начала грызть совесть. Она ведь влюбляется в него, рассчитывает на дальнейшие отношения. Эх, вот работа! Главное, самому не поддаться эмоциям, не целовать Лизу, не говорить многообещающих слов. Чисто дружеские отношения, просто человеческая симпатия. Она ведь помогает ему по работе, ее инструктировали, когда брали на работу в буфет правительственного комплекса, предупреждали, что должна быть бдительной и обязана во всем помогать охране комплекса и сотрудникам НКВД. Все честно… вроде бы.
И вот знакомые шаги. Буторин грустно улыбнулся: а ведь я уже узнаю ее шаги. Он шагнул навстречу, оторвавшись от стены, и тут же пожалел об этом. Метрах в
