Победа ускользает - Мошков Кирилл
Тот появился в кадре буквально на секунду, недовольно глянул на незнакомое лицо и буркнул на тоскалузском:
— Sorri, aim dat bisi nau. Letz chat leiter, oki?
— Oki, oki, — отозвался Ким, фиксируя взгляд сисадмина и повторяя про себя: «Спокойно, парень. Я очень свой. Мне можно доверять. Мне можно сказать что угодно. У меня доступ к высшим уровням секретности». - Can ya giv mi da password fo laiv video chennel?
Сисадмин, видимо, даже не понял, что подвергся психоатаке — наверное, и правда был сильно занят: глаза у парня были красные, воспаленные. Он отвел рукой со лба длинные, давно не мытые волосы и простучал что-то у себя на клавиатуре. Блокнот Кима индицировал в служебной зоне видеовывода, что в буфере обмена Общалки появилось сообщение. Взглянув в буфер, Ким убедился, что это и есть пароль — бессмысленный набор из тридцати двух букв и цифр.
— Tankya, baddi, — вежливо сказал Ким и мгновенно вышел из Общалки, чтобы телемский компьютерщик не успел зафиксироваться на том, что получил странный вызов и зачем-то отдал кому-то незнакомому служебный пароль. Все-таки беспечный народ эти телемиты, усмехнулся Ким про себя, вводя пароль при входе на видеоканал. Он вспомнил, как много лет назад вместе с Ени ходил в гости к хакерам, которые бесплатно скачивали с серверов телецентра целые коллекции старинных и новых фильмов — собственно, те ребята тоже выманили пароли у сисадмина телецентра в Общалке, только без использования ментального щита: тот просто вводил пароль, не выключив видеокамеру, прямо у них на глазах.
Трехмерное изображение из штаба внезапно пошло прямо на зрительные нервы Кима, заставив его охнуть от неожиданности. Эффект присутствия был поразительный. Ким увидел, как десятки людей нервно курили, пили кофе, слышал возбужденные голоса, шелест принтеров, шаги. Единственное, чего Ким не мог — повернув голову, изменить угол зрения: камера была неподвижна.
Вдруг все присутствовавшие в штабе, кроме трех-четырех операторов связи за терминалами, поднялись, поворачиваясь в одну и ту же сторону, и мимо Кима — то есть мимо камеры, двумя выпуклыми стеклянными глазами которой Ким смотрел — через помещение, улыбаясь, пожимая руки, похлопывая людей по плечам, прошел высокий, широкоплечий, слегка горбящийся седой мужчина. Ким не сразу понял, что это и есть Зайнеман, а когда понял — подумал, что этото бязательно выиграет референдум и станет первым президентом независимого Телема. Такой уж вид был у этого человека.
В двух шагах от Кима, то есть от камеры, Петер Зайнеман остановился.
— Друзья, не унывать! — громко воскликнул он. — Я только что говорил с Маргарет из Избирательной комиссии. Восточное полушарие уже подсчитано, об этом объявят в восемнадцать по абсолютному, то есть в полночь по Лиссу. На Тюрингии — сорок два процента за независимость, сорок четыре — против…
— У-у-у! — гневно и разочарованно загудел весь штаб, но Зайнеман вскинул руку, и все затихли.
— Зато на Сибири — только семнадцать процентов против, семьдесят два процента — «за»!
— По полушарию — пятьдесят семь процентов «за», тридцать с половиной — «против», — мгновенно подсчитал какой-то юноша рядом с Зайнеманом.
Штаб зашумел.
— Спокойно, спокойно, ребятки! — поднял руки Зайнеман. — Через час Маргарет обещала мне дать первые прикидки по Тоскалузе — в семь вечера по Лиссу кончает голосовать Восточный берег.
И он, повернувшись, исчез из поля зрения камеры. Все стали шумно рассаживаться. Ким замер: в толпе сотрудников штаба мелькнуло знакомое лицо.
Ему пришлось прождать минут десять, пока девушка, заслонявшая от камеры интересовавшую Кима часть помещения, не отошла в сторонку.
Ким вгляделся.
Да. Кажется, ему повезло.
В глубине помещения, вдоль стены, стоял ряд отдельных столов, за которыми, видимо, находились какие-то важные лица. Несколько столов пустовали, за несколькими сидели, не отрываясь от терминалов, пожилые женщины. А точно посередине за столом, заваленным бумагами, развалился на стуле, с дымящейся чашкой кофе в руке, крупный, с выразительным носатым лицом мужчина лет пятидесяти с седовато-рыжими длинными волосами, забранными в хвост. На нем была черная кожаная куртка и майка с какими-то грозными надписями, и он оживленно, размахивая чашкой, беседовал с какими-то людьми.
Ким смотрел на него стереоглазами камеры и чувствовал, как теплеет в груди. Заодно у Кима рассеялись и кое-какие сомнения по поводу дела независимости Телема — раз уж этот человек принимал в нем такое деятельное участие.
Это был Роби Кригер, по прозвищу Реостат. Человек, плечом к плечу с которым Ким — тогда еще Майк Джервис — сражался против самого Хозяина много лет назад. Значит, после событий сорокового года он вернулся на Телем, на родину. Это замечательно. Ким встретится с ним — может, раскроется, может — станет изображать сына или, скажем, младшего брата Майка, и Реостат выведет Кима на Легина Таука.
В этот момент Реостат встал, поставил чашку и пожал руки поднявшимся собеседникам. Сквозь шум Ким расслышал, как Реостат говорит:
— Идем, я вас провожу до метро.
Его собеседники повернулись, и Ким окаменел.
Лицом к камере стояли двое. Один был очень молодой азиат — лет, наверное, семнадцати — чью сравнительно недавно выбритую голову покрывала черная щетинка. Он был в белых джинсах и синей джинсовой куртке. А рядом с ним стоял невысокий блондин с худым лицом, слегка обросшим коротенькой светлой бородой. На нем была кожаная шнурованная куртка в свисающих ремнях с металлическими пряжками и кожаные брюки — одеяние хайкера, любителя планетарного автостопа. Блондин глянул в камеру острыми темными глазами и отвернулся: Киму на мгновение показалось, что блондин почувствовал его взгляд. Впрочем, если все прочитанное об этом человеке — правда, то в этом не было ничего удивительного.
Блондин повернулся и первым пошел к выходу, вскинув на плечо кожаный рюкзак. Вслед за блондином зашагал азиат, процессию завершал Реостат.
Азиат в джинсовой куртке, безусловно, был монахом Сакамото Ёсио. А блондин в одеянии хайкера — это капитан первого ранга Легионер Таук.
Задача «найти» была выполнена. Правда, оставались задачи «остановить» и «вернуть», но над их реализацией Ким собирался подумать как-нибудь отдельно.
Ким отключился от видеоканала, снял сенсоры и пошел в рубку.
Часть вторая
ПОБЕГ ПОД ПРИКРЫТИЕМ
Путь от Вальхаллы до Телема оказался — как, впрочем, и ожидалось — совсем недолог, чуть меньше двух абсолютных суток. Ранним утром двадцать второго Йон после долгих переговоров с телемской диспетчерской посадил корабль в Гринтауне — далеком пригороде Лисса. Сажать джампер на Лисском космодроме ему не разрешили. Ожидался визит Генерального министра Империи, а возможно — и самого Пантократора. Свыше семидесяти пяти процентов населения планеты на референдуме высказались за независимость Телема от Империи Галактика.
Сидя в рубке, весь экипаж «Лося» смотрел по местному телевидению выступление лидера сепаратистов Петера Зайнемана. Йон вывел картинку прямо в толщу брони, и они видели Зайнемана — высокого, сутулого, седого — стоящим буквально в нескольких шагах от них.
— Друзья телемиты, — говорил Зайнеман. — То, что произошло — конечно, победа. Наша общая победа. Победа всего Телема. Но в этот день я в первую очередь хотел бы обратиться к тем нашим согражданам, кто голосовал за сохранение Телема в составе Империи Галактика. Друзья, мне — да что там мне, всем нам — ни в коем случае не хотелось бы, чтобы вы восприняли объявленные сегодня результаты голосования как свое поражение. Нет! Нет и еще раз нет! Те двадцать один процент голосовавших, кто подал свои голоса против выхода из состава Империи, никоим образом не стали чужими тем семидесяти пяти с половиной процентам голосовавших, кто отдал свой голос за независимость, и тем трем с половиной процентам, которые не дали определенного ответа…
Дослушав получасовую речь Зайнемана, Йон повернулся в кресле и обеими руками почесал бритую голову.
