Эльмира Нетесова - Закон Тайга

Першило в горле у Саньки. Да так, что дышать было нечем.

—  Куда теперь пойдешь, сынок? - участливо спросил отец Харитон.

—  Некуда мне, батюшка. К отцу - не могу. Сердце его не прощает. А своей семьи нет у меня...

—    Идем со мной. В семинарию, может, возьмут. Духовным лицом, Бог даст, станешь. Тебе есть чему паству учить. Да и молодым священникам наглядным примером будешь. Нелегок наш хлеб, но чист от скверны. И если есть в тебе .изначальное, чистое, пусть и наставит на путь праведный.

—  Недостоин я чести такой. Вон отца своего простить не могу. Куда же мне других учить добру, терпению и прощению?

—   Смирись сердцем и простишь родителя через мудрость лет. А что в дом его идти не хочешь, это понятно. Я не уговари­ваю тебя.

Но когда машина уже вошла в Трудовое, Санька попросил:

—   Отец Харитон, если будет возможность, помогите мне с семинарией. Я пересилю себя и прощу отца. Серд­цем и разумом. Только бы жизнью своей не причинять мне боль людям, не делать их несчастнее, чем они есть. А помочь, если Бог даст, сумею.

Через месяц после этого пришло в Трудовое письмо от Сань­ки. Получил его Генка. Прочел и долго сидел, задумавшись. Верить иль нет? Но на конверте адрес монастыря, где теперь жил и учился Санька.

Генка прочел письмо вечером у костра, когда все условни­ки собрались отдохнуть и пообщаться.

Условники сели поближе к Генке, всем хотелось узнать, как устроился на воле недавний бригадир.

—   «Ты удивишься, получив мое письмо. Тем более что знал все мои мечты и планы, связанные с освобождением. Но человек лишь предполагает. А Бог - располагает. Ему я и вверил свою судьбу и жизнь без остатка и ни на минуту не пожалел о сделанном выборе. Я хочу стать священником. По­ступил в семинарию и живу в монастыре, чтобы постом и молитвой очистить душу и тело от мирской суеты и скверны. Я сам того пожелал. И рад, что такая возможность мне пре­доставилась. Меня поняли. Как редко я с этим встречался! Мою просьбу уважили, и я бесконечно счастлив, что смогу служить Богу!

Меня уже никто не заставит делать то, чего я не хочу, никто не толкнет в грех. Не заставит сделать зло ближнему.

Ты удивишься. И скажешь, по своему обыкновению, что жизнью надо наслаждаться, потому что она - единственная и очень короткая. Но и ее нам с тобой укоротили.

Я сумел простить родителя. Ты удивлен? Не стоит, право! Ведь я обрел большее - Бога! Я осознал себя не зэком, а Божь­им творением. Это старая добрая истина, насильно выбитая из наших голов и сердец негодяями. Какое счастье осознать в себе это ощущение вновь! Я человек - творение Создателя! А не то, чему учили в школах недоучки-учителя.

Какая радость окрыляет меня, когда я обращаюсь с молитвой к Творцу и знаю: Он слышит меня. Слышит, возможно, и потому, что все наносное, грязное и греховное осталось в зоне. И я, от­страдавший за себя и отца, сумел отмыть и очистить свою душу, отскоблить сердце от зла и ненависти, от обид. И мне теперь лег­ко и просто. Теперь я научился понимать, почему отец Харитон никогда не сетовал на случившееся с ним, никого не ругал. Он вышел на свободу не надломленным, не больным. Бог сохранил его и в неволе. Отец Харитон достойно перенес все ниспослан­ные ему испытания и остался крепок в вере'своей. Мне покуда далеко до него, но я очень стараюсь... Знаю, страдание и боль мы получаем от ближнего, а еще - за грехи свои. И лишь избавление - от Бога.

Я рад, что через муки прозрел и увидел свое будущее. Что не избрал другое - чуждое мне дело, суетную, греховную жизнь. Я огорчался, что кесарь, отнявший у меня так много, откажет мне и в малом. Теперь я никогда не обращусь к нему. Нет юно­сти, не было радостей. Мне все вернул Господь наш. А про­шлое, минувшее - в науку мне и тем, кто вместе со мною по­святили будущее Богу. Как много здесь таких, как я! Нас не оттолкнули. Потому что нашим душам и сердцам проще по­нять, почувствовать и помочь беде ближнего.

В наш монастырь недавно пришел новый послушник. По­стригся в монахи, принял обет безбрачия. И как ты думаешь, кто он в прошлом? Фартовый! Так-то! Нет! Не от следствия у нас укрылся! Это в прошлом осталось. Он - прямо из зоны к нам! Землю у монастыря целовал, слезами умывался. Все рас­сказал о себе сам».

—  Сдвинулся кент! Видать, фартовые задрыгу перетрамбо- вали, передержали на подсосе. Вот и отказала тыква! На корню сгнила! - вставил Шмель.

—  Ты читай, читай, - просили Генку условники.

—  «Человек этот тоже на северах наказание отбывал. Душу он там поморозил. Трудно ему будет поначалу. Но о прошлом, выплакав его однажды, больше вспоминать не хочет. Работой, постом и молитвой лечится. Человеческое имя теперь имеет. А прежде Касаткой его звали».

Услышав это, Шмель вскочил. Глаза навыкат от удивления. Слова застряли в горле. А вырваться не могли.

—  Звезданулся, падла! А общак? Мой положняк куда заны- чил? Просрал, паскуда! Я ж ему три «малины» вместе с нава­ром, с понтом, с барухами оставил! А он меня с носом? - взвыл бугор диким голосом.

—  Читай дальше, - попросили условники.

Фартовые внимательно вслушивались в каждое слово.

—  «Этот человек сознался, что имел большие деньги. Все оставил ворам. Ничего с собой не взял. Не запачкал ни рук, ни совести. Принес сюда в монастырь - единственное...»

—  Небось свой навар, - вставил Шмель.

—  Не-е-е, поди, свой положняк с зоны, - предположили фартовые.

—  «Душу свою, для спасения», - продолжил Генка.

—  Сколько ж он за нее потребовал, этот хмырь? Он за нее не продешевит, стервяга! Я его, гада, знаю...

—    «Настоятель наш спросил, что привело его в монастырь? Он ответил: «Надежда на спасение. Может, сумею вымолить прощение и всею жизнью буду избавляться, замаливать грехи».

Знаешь, хотели воры ограбить наш храм. Так этот человек не дал. Помешал им. Он и сторож, и дворник, и водовоз теперь. Без денег все делает. А ночами молится в часов­не. Пришло и к нему просветление. Сам рассказал, как умирал на шконке на Колыме. Все от него отвернулись. Кому нужен больной? Он обратился к Богу...

Возможно, и без этого пришел бы в монастырь, но тут со­мнений в его душе не осталось. Бог показал ему истинное лицо его друзей. Которые и под смерть отказали в куске хлеба. И человеку стало страшно. Не за будущее. Он для себя решил. Прошлого испугался. Не увидел вокруг себя ни одного лица. А по нему,душу человеческую узнают.

Не обессудь, Геннадий, что не зову тебя к себе. Ведь дого­варивались мы с тобой на воле плечом к плечу дальше по жиз­ни идти. Судьба определила все иначе. И я доволен. Я не зову тебя в семинарию, ибо этот выбор определяет только собствен­ное сердце. Твоему я не волен советовать и подсказывать. Всяк у нас - хозяин своей судьбы. Пиши мне. Привет всем людям от меня. Да хранит вас Бог!»

—   Куда же ты подашься теперь? - спросил Генку после долгой паузы Рябой.

—  В лесотехникум поступить попытаюсь. Буду лесоводом, как предки. Они в тайге всю жизнь. Далеко от людей и полити­ки. Потому и беды их обходят, что в ту глухомань никто нос не сует.

—  Ты ж молодой! Одичаешь в одиночестве. С ума сойдешь. Это ж самого себя запрятать на наказание! Не выдержишь, - встрял маленький тощий фартовый по кличке Чита.

—  Нет, не беда в тайге жить. Я там душу вылечу и память заодно. Я к лесу привычный, - отмахнулся Генка.

—  А что бы стали делать вы, фартовые, если б вас поста­вили государством руководить? - улыбаясь, подкинул тему Новиков.

—  Не по Сеньке шапка! - отмахнулся Тарзан.

—  А что? Я бы, для понта, поначалу всю водяру бесплатно раздавал людям. Пусть хавают до усеру. Зато через две недели ни одного алкаша не было бы. Все тверезые ходили бы на пахо­ту. Лишь запретный плод сладок. Потом открыл бы бардаки. Пусть кральки потешились бы вволю, а не прятались по подво­ротням, не вкалывали б на стройках и тракторах, как мужики. Ну и прежде всего - мусоров бы прогнал. Запряг бы вместо коней в деревнях. Чтоб хоть какой-то навар с них поиметь. Ра­зогнал бы торгашей и вместо них фартовых поставил.

—  Уж они наторговали бы! - рассмеялся Новиков.

—  А я магазины сделал бы частными. А сам у себя кто стыдит? Тут двойная польза будет. Торгаши в товарах ни хрена не смыслят. А мы в нем знаем толк, и как хранить, сбыть его - учить не надо. Уж мои кенты не положат колбасу рядом с табаком. А на сахар мыло не взгромоздят. Не поставят ящики печенья рядом с одеколоном. Не будут хранить безде­лушки из рыжухи в темных, сырых складах, в железных ящи­ках. Рыжуха солнце любит. Не станут шерсть держать в мешках. А мех в подсобках.

—  А я бы еще и медиков разогнал под задницу, - встрял Чита.

—   Да погоди, не возникай покуда! Тебя в закон недавно взяли. Это ко мне вопрос, я и ботаю! - оборвал Шмель и про­должил: - Фартовый не только цену товару знает. Он сумеет его сбыть. И не просто всучить, как это теперь делается, а по­советовать, отрекомендовать товар. Рассказать обо всех его до­стоинствах, научить с ним обращаться. У нас, при хорошем то­варе, от покупателя отбою не было б. Никто бы не ботал по фене на пахоте. Все культурно. С обхождением. Солидный шиш нарисовался - гони ему кофе, коньяк, файный товар мечи на прилавок. Ему кресло, внимание, обхождение.