Ночной убийца - Александр Александрович Тамоников
– Виктор, бери в оборот проводника, вытряси из него всю информацию, все, что он только может вспомнить! Бориса я посажу на допросы Кузина. Он сможет разыскать в его прошлом многие связи. Я не хочу сказать, что не доверяю Кузину, но связь его с этим Овсянниковым слишком настораживает. Да еще в Москве и именно сейчас! Мы обязаны проверить и на сто процентов убедиться, что Кузин или завербован иностранной разведкой, или он непричастен к шпионской деятельности.
Буторин приехал на аэродром, оставив машину у КПП. Отсюда он смотрел, как садится на поле скоростной учебный «ЯК-спарка». Вот машина подрулила к краю поля, где техники помогли подставить переносную лестницу и спустить вниз невысокого щуплого мужчину в летном меховом комбинезоне, который был ему явно великоват. На дежурной «полуторке» аэродромные техники доставили мужчину на КПП.
– Получите, – улыбнулся старший наряда, подводя к Буторину мужчину и ставя рядом объемистый вещмешок. – Извините, придется его переодеть. Имущество казенное, не имеем права разбазаривать.
– Вы Лапшин? – спросил Виктор на всякий случай.
– Да… так точно, – кивнул мужчина и полез во внутренний карман за паспортом.
Лапшина укачало и сейчас откровенно подташнивало. Но проводник старался держаться молодцом, понимая, что дело государственной важности, раз его запросил в Москву НКВД, да еще военный самолет гоняли, чтобы побыстрее доставить важного свидетеля в столицу. Чтобы не терять времени, Буторин сам в комнате отдыха наряда помог Лапшину снять летный комбинезон и передал его дежурному. В вещмешке было форменное железнодорожное пальто и ботинки. Унты, в которых прилетел железнодорожник, пришлось тоже снимать и возвращать летчикам. У оперативника мелькнула мысль, а не предложить ли свидетелю сначала подкрепиться в столовой, но, посмотрев на его серое лицо, решил, что даже упоминание о еде может спровоцировать у этого человека рвоту.
Но все обошлось. Более привычная «земная» обстановка и свежий ветер из окна через опущенное стекло быстро сделали свое дело. Лицо Лапшина порозовело, и он перестал делать горлом судорожные глотательные движения. Буторин, сидя за рулем, начал расспрашивать.
– Итак, Гордей Максимович, давайте вспоминать. Возможно, вы там в Иркутске отвечали на эти вопросы, но мне хочется услышать ответы здесь и лично от вас. Нам придется вместе работать, так что рассказывайте, где вы видели того мужчину, которого вам показывали на фотографии, при каких обстоятельствах.
– Так это, видел я его в поезде, в купе видел, когда был проводником на рейсе из Владивостока в Москву. Он, как сел во Владивостоке, так только в Москве и сошел, стало быть. Семь дней я их чаем поил, газеты предлагал и шашки с шахматами предлагал. Они, стало быть, ехали не в плацкарте, а у меня в мягком. А у нас это все полагается предлагать пассажирам.
– Вы говорите иногда «он», а иногда «они». Он ехал не один?
– У нас купе четырехместные, и, кроме того гражданина, в нем ехала еще одна пара. Думаю, что иностранец и переводчица с ихнего на русский язык. Вот, простите, не могу знать, на каком они там разговаривали, языками не владею.
– А кто был четвертым? – Буторин свел брови, напряженно размышляя об услышанном. – Купе же четырехместное.
– Никого не было четвертого. Эта пара, ну, которая иностранец и переводчица, они три билета предъявили. Выкупили, значит, еще одно место.
– Только одно место выкупили, не все купе? – Буторин повернул голову к проводнику и даже сбавил скорость. Этот человек, который с ними ехал и чью фотографию вам показывали, он был с ними знаком?
– Не могу сказать, товарищ начальник, – сокрушенно покрутил головой железнодорожник. – На такие подробности я не обратил внимания. Но общались они меж собой по-дружески, компанейски. А уж в вагоне они познакомились или раньше знались, тут я точно сказать вам не могу.
Лапшина пришлось привезти пока в гостиницу. Куда двое сотрудников НКВД в гражданской одежде привезли обычное гражданское пальто по размеру и шапку, чтобы со стороны нельзя было узнать в свидетеле железнодорожника. Эти же сотрудники должны были круглосуточно охранять важного свидетеля. Следом приехал и Шелестов. Буторин передал ему суть их разговора в машине, сделав акцент на том нелепом факте, что иностранец и переводчица, как их охарактеризовал проводник, выкупили лишь одно дополнительное место, а не все купе. И к ним сразу же подсел третий пассажир.
– Все это очень похоже на то, что они были знакомы и до поездки и им в купе не нужен был четвертый пассажир, – подвел итог своим размышлениям Буторин. – Если Овсянников здесь, значит, и эта пара тоже в Москве. Не факт, конечно, но, скорее всего, так и есть.
– Я тоже так думаю, – согласился Шелестов. – Кузин пришел в себя, и врачи разрешили его понемногу допрашивать. Так вот встреча на улице была не случайной. Кузин видел Овсянникова во время встречи делегации среди журналистов и фоторепортеров.
– Так, значит! – Буторин задумчиво потер щеку. – Случайно ли Овсянников оказался на Нижнем Кисловском переулке, где живет буфетчица Голубева? Мне не верится, что она завербована, я думаю, ей можно показать фотокарточку Овсянникова. Она расскажет, если он пытался за ней ухаживать, вербовать ее. Она могла просто не понять этого, а может и от страха за свое будущее скрыть от нас этот факт.
Около двух часов Шелестов и Буторин расспрашивали проводника о том, как вели себя те трое в купе, чем занимались, с кем общались, выходили ли из вагона на станциях. Несмотря на свою наблюдательность и острый взгляд человека, который проводником работает уже с десяток лет, ничего особенного в поведении этих людей Лапшин не заметил, ничего такого примечательного, что запомнилось бы. Может быть, и не особенно странно для других, но Лапшин отметил, что эти трое в вагон-ресторан не ходили. Не пили водки или вина. Обходились только чаем. На станциях выходили, в буфетах покупали продукты, чем и питались у себя в купе.
– Вообще-то это очень странно, – заметил Шелестов. – Нельзя сказать, что эти люди были бедными, ехали без денег, и они при всем при этом не ходили питаться в ресторан. А во всем остальном вели себя так, как и другие пассажиры этого вагона. Такое ощущение, что они не хотели оставлять без надзора свое купе, свои вещи. Значит, везли что-то такое важное или ценное.
Подумав, Буторин заявил:
– Надо Степану Артемьевичу тайком показать иностранных журналистов, репортеров. Может быть, он узнает в них пассажиров того купе, которые ехали вместе с Овсянниковым.
«Смотрины», как выразился Буторин, устроили на следующее же утро в особняке на Спиридоновке. Проводника поставили
