Эльмира Нетесова - Закон Тайга

—  А когда тебя, отец святой, Господь из неволи выпустит? - спросил Санька.

—  То Ему ведомо. Может, и никогда. Бог терпел и нам ве­лел. Я ничего не прошу. Пусть будет так, как Творцу угодно. Все стерплю...

—  А наши фартовые пахать умеют. Что ни говори! Вкалыва­ли сегодня, как авери, - вспомнил бригадир.

—  Волю зарабатывают. Она легко не дается. Нуда им тюрь­ма - дом родной. Навроде санаториев. Чтоб нервы подлечить, охолонуть, попоститься. Они без тюряги долго не прожили бы на воле. От жиру побесились бы, - рассмеялся бульдозерист.

Поговорив еще немного о дне прошедшем, люди постепен­но засыпали. А под утро их разбудил дикий крик, доносивший­ся из палатки фартовых.

Когда мужики высыпали наружу, оказалось, что бугра уку­сила медянка - небольшая зеленая змея, проснувшаяся рань­ше других таежных обитателей от зимней спячки. Ее нора ока­залась прямо под Шмелем, Тот мешал ей вылезти на волю, и змея пустила в ход яд.

Укус пришелся в плечо. Оно уже покраснело, распухло. Бу­гор кричал от страха. Ему так хотелось жить!

—  Кенты, помогите, неужель та падла расписала меня, фар­тового? - Шмель смотрел помутившимися глазами на условников, столпившихся у входа в палатку.

Охрана беспомощно переминалась с ноги на ногу. И тут не выдержал Косой:

—  То тебе за меня, паскуда! Сколько трамбовал ни за хрен собачий?

—                   Потом разборки. А ну костер разводи! Нагрейте сковороду докрасна! - не выдержал Санька.

Мужики мигом зажгли остатки сушняка, сунули в огонь ско­вороду. Санька снял с бугра рубаху, увидел место укуса, припав к нему, стал отсасывать яд, часто сплевывая, выдавливал его из плеча. Когда сквородка нагрелась, попросил мужиков поздоро­вее придержать Шмеля.

Желающих было хоть отбавляй. Даже охранники на ноги фартового уселись. Санька приложил сковороду к месту укуса. Запахло паленым. Бугор орал диким голосом. А вскоре потерял сознание.

Из палатки вонь, как от паленой свиньи. Фартовые, не вы­держав запаха, наружу вывалились. А Санька велел им в банку помочиться. Если жизнью бугра дорожат. Те полный таз нали­ли, думали - для примочек. Но когда Санька зачерпнул мочу кружкой бугра и стал насильно вливать ее в рот бугру, фарто­вые кулаки сцепили:

—  Изгаляешься, падла! Над бедой кента? Да мы тебя!

Санька коротко огрызнулся. И, влив Шмелю три полных

кружки, приложил тряпку к ожогу. Ее тоже в мочу окунал.

Через час опухоль заметно уменьшилась. Побледнела крас­нота. И Санька, бросив тряпку в таз, сказал глухо:

—  С меня хватит. Пусть теперь твои гады с тобой возятся. Наслышался я от вас благодарностей. До конца жизни хватит. Сами управляйтесь, - и пошел к костру проглотить остываю­щий завтрак.

—  Зачем ты над ним так изгалялся? - не выдержал Яков.

—   Это я? Да если б не прижег, яд пошел бы дальше, по всему телу - в кровь. И тогда - крышка. А моча выведет из него все, что попало в кровь. Этот способ самый верный. В нашей деревне на Урале только так спасались от змеиных уку­сов. Ни один не умер. Дедовский метод, надежный. Если еще мочи попьет - завтра вся боль пройдет. А ожог через три дня затянется, как на кобеле, если примочку на себе подержит, Мне Шмель до задницы. Но не хотелось, чтоб окочурился он в тай­ге. Его кенты - говно. Простого не знают, как от смерти спас­ти, только мокрить горазды, сволочи.

—   Трофимыч! Оставь Саньку. Мы за него повкалываем. Пусть с бугром приморится. Мы не можем. Не клеится, - на­гнали фартовые.

Санька отказался наотрез.

—  Мы тебя как своего, как кента просим. Навар будет. Вы­ходишь - в чести станешь. Как своего держать будем. Век сво­боды не видать, если стемним. Вытащи Шмеля из беды, - про­сили фартовые.

—  Иди к нему. Помоги, - согласился Трофимыч, и Санька неохотно вернулся в палатку.

В тайге условники вскоре забыли о случившемся. Ра­ботали без отдыха и перекуров. Иные рубахи с себя стянули, чтобы не сковывали движения, не мешали. Политиче­ские и фартовые - попробуй разберись, кто где?

В руках Генки пила пьяным чертом орала, дергалась. Косой тут же клин вбивал, чтобы упало дерево куда надо. Уставал Ген­ка, Косой брал разгоряченную бензопилу. А Генка, сплюнув опилки, клинья бил. Срубали сучья условники. Другие - ветки на кучи носили. Два вальщика, сучкорубы, чокеровщики - кто есть кто* теперь не разобрать.

А в палатке фартовых бугор метался в жару. Попал-таки яд медянки в кровь. Трепала мужика нечеловеческая боль.

—  Санька! Подлый фраер, свою долю из общака отдам, по- ложняк, только вытащи! - метался фартовый.

Санька заварил чифир. Дал хлебнуть глоток, другой. Риско­во, сердце может не выдержать, но иного выхода нет. Надо унять боль. В кайфе Шмель забудется. Может, и уснет. Может, на­всегда. Но без мук... Поздновато хватились. Надо б сразу.

Едва бугор забылся, снова в глотку влил мочу, которую ох­рана набрызгала. Та смехом давилась. Но иного предложить не могла, не знала. Держала руки, ноги фартового. И уснул Шмель, раззявив рот. Сашка над ним хлопотал, не отходя ни на шаг.

Шмель во сне ничем не отличался от обычных людей. Чи­фир подействовал. Боль притупилась. Санька менял примочки и готовил обед сразу на всех.

Шмель в кайфе то стонал, то смеялся. Но едва поворачи­вался на спину, вскрикивал, просыпался, дико озирался по сто­ронам, не поЛшая, где он и что с ним.

Санька держался подальше, в стороне. Знал: в этом состоя­нии фартовому лучше не попадаться на глаза. Измолотить мо­жет один - за десяток «малин» сразу.

Санька помешивал суп в котле, кашу - чтобы не пригоре­ла. И вдруг своим ушам не поверил:

—  Санька, дай воды, задыхаюсь!

Бугор лежал около палатки: лицо красное, глаза из орбит лезли.

Воду проглотил фартовый залпом. И тут же упал на землю.

—  Да куда ж ты? Пошли в палатку, здесь простынешь, - уговаривал Санька Шмеля, поняв, что чифир на того подей­ствовал слабо.

—   На воздухе хочу. Дышать трудно. Горло перехватывает. Побудь со мной. Тяжко. Никого не просил. А тут, сдается мне, настал час последний. Ну да ничего не поделать. Время мое, знать, подоспело. Отгулял свое.

Санька смочил водой тряпку, обтер фартового.

—  Не толкись, присядь. Не.возникай. Дай тихо отойти.

Жаль, ни одного кента нет. На пахоту слиняли. Выпендриваются перед мусорами. А на хрена? Жизнь наша фартовая, как песня маслины: пальнул, сверкнула - и нет ее. Но тебе с гнилой тыквой того не усечь. Нынче и я погасну. Одно жаль, не в деле, не в бегах, как сраный фраер. И это тогда, когда до свободы клешней достать можно. Но только верно ботают - близок зад родной, а не поздоровка­ешься.

— Это пройдет, ты поживешь. Вот только малость потерпи, - накладывал Санька примочку.

—   Ни хрена не пройдет. Я же чувствую, как рука и плечо холодеют. Пиздец мне пришел. Хана. А сдыхать неохота, хотя ког­да-то придется все равно, все сдохнем, - стонал фартовый. - Ты мне воды бы свежей дал...

Санька, ухватив ведра, помчался к ручью, бегущему из рас­падка. И вдруг увидел на проталине нежные зеленые ростки черемши. Как кстати приметил! Нарвав целую пригоршню, ух­ватил ведра и помчался вверх.

Бугор ел едва промытую черемшу. Слышал, что она от цин­ги фартовых спасала. Но Санька убеждал, что она лечит кровь.

Хрустела черемша на зубах. Бугор глотал, матерясь, пропи­хивая черемшу холодной водой. Лежа глотать трудно, непри­вычно. Но Санька настырен, как муха надоедливая. В другой бы раз послал его подальше. Но не теперь. Кто знает, а вдруг повезет?

Санька менял примочку. Теперь уже в заварке чая тряпку смачивал. Бугор ложился на живот.

Санька, подвесив чайник над костром, подошел к Шмелю, сел рядом.

—  Опухоль уже проходит. Это не укус, ожог болит. Но от него не умирают. Дня четыре поболит и отпустит, - оглядев плечо, сказал Санька.

—  Дай Бог, чтобы так. Ты не пожалеешь, что меня держал. Я добро помню...

Когда условники пришли на обед, фартовые первым делом поспешили к бугру. Посидели с ним, поговорили. Трофимыч о Шмеле спросил у Саньки. Узнав, что лихо миновало, вздохнул свободно:

—  Слава Богу, хоть и дрянь мужик, но хорошо, что выжи­вет;

—  А говну ни хрена не исделается. Как он мог сдохнуть от медянки, если сам - гадюка? Его яд - сильней, пропердится и таким же будет, змей-горыныч. Поди, та змеюка, что его укуси­ла, сама окочурилась от фартового яда. Спросонок не разобра­лась, на кого нарвалась. Это добрые люди от змей кончаются. А такие выродки - ни в жисть, потому как на свет появляются не так, как положено человеку, а как-то иначе, - засмеял­ся бульдозерист.

—  А ты с фонарем стоял в ногах его матери? - осведомился Тарас.

—   На что мне гада сторожить? Они живучие. Вон у нас в соседстве одна баба живет. Восьмерых без мужика наваляла. А все потому, как ее гады - ворюги сплошные. Сызмальства ли­хим делом промышляют. Хочь ты их пришиби! А живучее со­бак! Гольем по снегу лындают и ни разу не сморкались. При­рожденные бандюги. Все соседские сараи, хаты обшмонают. Все сопрут. И ведь что дивно, промеж собой никогда не дерутся. А моя баба с родов чуть не кончилась.