Крестоносец. Византия - Геннадий Борисович Марченко
Пока я раздумывал обо всём этом, в таверну зашли два аристократа. Судя по покрою одежды — местные, в смысле венгерскоподданные, лет по двадцать пять на вид. Одеты в парчу-бархат, расшитые златом-серебром, дорого и с претензией. Один рослый, жилистый, светло-рыжеватые волосы по плечи, короткая бородка и подстриженные усы. Несколько смахивает на артиста, который в советском детском фильме «Королевство кривых зеркал» играл наиглавнейшего канцлера Нушрока. Худое лицо, ястребиный нос, на тонких губах презрительная усмешка, холодные голубые глаза. Второй пониже, но более широкоплечий, с типично мадьярской внешностью, скуластый брюнет с прилизанными волосами, коротко стриженной бородой и длинными висячими усами подковой, глаза тоже чёрные, горящие, как уголья. Вооружены мечами с золотыми рукоятками и в ножнах, усыпанных драгоценными камнями, за золотыми поясами такие же пафосные кинжалы. Оба смотрят на окружающих, как на солдат на вошь, и не только на нашу компанию, но и на группу дворян из свиты нашего графа, которые тоже пьют в таверне. Так-так, видели мы таких. ЧСВ, вызванное высоким положением, деньгами и связями, прёт изо всех щелей. Впрочем, плевать! Пока не лезут, вот и нечего обращать внимания на клоунов.
Не обращать не получилось. Подойдя к стойке, эти типы заказали по кувшину вина, а проходя мимо нашего стола, вдруг выплеснули в нас вино из своих кувшинов — рыжеватый верзила в меня, а его приятель-брюнет в Роланда. Ещё и довольно ухмылялись при этом! Вот ведь скоты! Я как раз надел новый костюм, пошитый в Апатине из персидского шёлка, чтобы быть с Маргит на концерте «Семи Самоцветов» при параде!
— Спокойно, Роланд!
Я схватил за плечо моего друга, рванувшегося было из-за стола, схватившись за меч.
— Эти urody явно добиваются поединка. Будем считать, что они его добились. Теперь, как благородные люди, мы должны узнать имена этих смертников. Вы кто будете, ubogie? Эрих, переведи. Надеюсь по-немецки они понимают? А то у меня с латынью пока не очень.
— Я граф Дьюла Неметуйвари, — назвался рыжеватый, выслушав перевод Эриха.
— Я граф Золтан Борши, — представился брюнет.
Значит, немецкий они знают. Ну что ж, хоть объясниться можно без проблем.
— Ну и чего вам от нас надо?
Я внимательно разглядывал обоих, придерживая Роланда.
— Нам надо было, чтобы худородные чужеземные бродяги не заглядывались на благородных венгерских дам. А теперь мне надо отправить тебя в ад! В рай-то прелюбодеев не пускают!
Граф Неметуйвари, хищно оскалившись, буравил меня взглядом. Вот оно что! Как чувствовал, что этот роман так просто мне не сойдёт. Впрочем, я ни о чём не жалею.
— А мне надо прикончить тебя, франк! — граф Борши с свирепой усмешкой поглядывал на Роланда.
— Ясно, — я отпустил плечо Роланда. — Что ж, я вас вызываю, граф Неметуйвари.
— А я вызываю графа Борши! — радостно воскликнул Роланд.
— Принято! — усмехнулся мой противник.
— На смерть? — уточнил Борши.
— На смерть! — подтвердил Роланд, взгляд которого полыхал решимостью разрубить наглеца вдоль и поперёк.
— Когда? — поинтересовался я.
— Завтра, пополудни, — ответил Неметуйвари.
— Устраивает! — вслед за мной кивнул и дю Шатле.
— Где? — спросил Роланд.
— На арене, где пели ваши испанцы, или итальянцы, или кто они там.
На предложение Неметуйвари мы с Роландом согласно кивнули.
— Оружие?
— Любое, по усмотрению каждого, — предложил в ответ на мой вопрос Неметуйвари, не встретив возражений с нашей стороны.
— Кроме луков и арбалетов! — вставил Борши.
Мы не возражали.
— В доспехах и со щитами? — поинтересовался Роланд.
— Да! — в один голос ответили оба мадьяра.
— Значит договорились.
Я поглядел в лица нашим противникам.
— Больше мы вас здесь не задерживаем, граф Неметуйвари и граф Борши. Вам здесь не рады.
Тем временем выпивавшие в таверне дворяне из свиты графа Гильома скучковались рядом, внимательно слушая наш разговор, который один из них, владевший немецким, переводил остальным. На нас они смотрели с явной симпатией, а на венгерских аристократов весьма недружелюбно. Видя, что превосходство сил не на их стороне, граф Дьюла обвёл всех презрительным взглядом, его приятель Золтан плюнул на пол, и оба, произнося какие-то экспрессивные фразы на мадьярском, явно ругательные, покинули таверну.
— Вы достойно держались, благородные шевалье! — одобрительно заметил переводчик, имя которого я не помнил. — Надеюсь, завтра вы рассчитаетесь за оскорбление с этими нахальными гуннами. Мы будем желать вам победы на арене!
Вот только этого нам не хватало — косплеить гладиаторов на глазах у воинства крестоносцев. Или это больше похоже на ордалии?[7] Но вслух я выразил благородным рыцарям благодарность за поддержку, а затем увёл Роланда в мою комнату, чтобы с глазу на глаз поговорить о делах наших скорбных.
— Что обо всём этом думаешь? — поинтересовался я, глядя на моего преисполненного энтузиазма друга.
— А что тут думать? — Роланд махнул рукой. — Приревновали к Элизе и Марго, твари! Ну, пусть только доживут до завтра! Мы их порубим, как овощи для «Имперского супа»!
— Самоуверенность — опасная штука, дружище, и многих доводила до беды.
Я попытался настроить Роланда на серьёзный лад,
— Эти двое — здоровые лбы и, судя по мозолям на руках, оружие держать умеют. А мы — не в самой лучшей форме. Уж больно наши прекрасные дамы нас измочалили с самого Эстергома.
— Это да, конечно, девчонки много сил вытянули, — признал очевидное Роланд. — И что же делать?
— Прежде всего: до поединка — никаких девок! Отдыхать и отсыпаться. Хотя этого будет недостаточно.
Покопавшись в вещах, я нашёл заказанную в Ваце серебряную ёмкость, похожую на трёхлитровую банку из прежней жизни, но с более широкой завинчивающейся крышкой. В ней я ещё с того времени настаивал корень женьшеня, из тех, что нашлись в обозе Барзаги. Налив настой в две кружки, я выпил одну сам, другую протянул Роланду. Мой друг, взяв кружку, с интересом принюхался.
— Что это?
— Настойка корня жизни. Покойный Барзаги рассказывал, что он растёт далеко на Востоке, в Китае, лечит от множества болезней и придаёт сил. Святой Януарий подтвердил это. Пей.
Выудив ложкой из настоя в банке четыре кусочка корня, я стал жевать один из них. Роланд, выпив настой, тоже начал жевать переданный ему корень.
—
