Эффект ненависти
— Ты все еще хочешь подышать свежим воздухом?
От изумления я не сразу смогла ответить. Как? Как ему удается после поцелуя спокойно разговаривать, когда у меня самой внутри все дрожит от возбуждения? Затем все же сумела сосредоточиться на заданном вопросе и коротко кивнула в ответ.
— У меня есть идея.
Стас быстро встал с кровати и скрылся в гостиной. Вернувшись через пару минут с толстовкой и спортивными штанами, он протянул их мне.
— Переодевайся, а то замерзнешь. — Снова вышел из комнаты, оставив меня наедине с моими более чем растрепанными чувствами.
На самом деле, сейчас меньше всего хотелось идти на улицу. Даже становилось немного странно от тех желаний, что сейчас таились в моей душе. Я думала, что после Лескова еще долго не смогу даже думать о сексе, а тут мое тело просто желало его. Впервые за всю мою жизнь всего один поцелуй производил на меня такое впечатление. Черт возьми, я похоже окончательно сошла с ума.
Торопливо натянув на себя штаны и толстовку, которые, конечно же, были на несколько размеров больше, чем нужно, я вышла в коридор. Тут же появился из гостиной и Стас, держа в руках плед.
— Пойдем?
Я кивнула и послушно вышла за ним на лестничную клетку. В полнейшем молчании мы зашли в лифт, но, к моему удивлению, Стас нажал на кнопку не первого этажа, а семнадцатого.
— Мы идем на крышу?
— Да. Я не хочу лишний раз рисковать.
Когда двери лифта открылись, Стас вышел и подошел к решетчатой двери, на которой висел внушительный замок. Достав из кармана ключи, парень открыл дверь и пропустил меня вперед.
— Мне иногда нравится приходить сюда, чтобы подумать, помечтать, послушать музыку. А иногда это место наоборот вызывает раздражение и навевает дурные мысли об одиночестве и скуке.
Мы оказались на чердаке. Большое пустынное помещение с несколькими коробками, парой старых велосипедов и кучей досок в углу. Было здесь и огромное окно, около которого стояло старое, потрепанное годами кресло. В него-то меня Стас и усадил, попутно открыв окно и впуская в помещение прохладный весенний ветерок.
— Можем выйти на крышу, если хочешь.
— Нет, мне здесь очень нравится, правда. Потрясающий вид.
Я не кривила душой. Внизу раскинулся ночной город, усыпанный фонарями и вывесками, шумный, не засыпающий, а наоборот, словно только-только очнувшийся от вечерней дремоты. Небо было звездным, с ясно угадывающимися созвездиями и полной, сияющей золотом луной.
По широким дорогам проносились машины, мигая фарами и внося суету в спокойную картину темных окраин. Вдали пару раз сверкнули огни самолета, ветер доносил веселый смех шумной компании, что собралась во дворе дома. Веселье продолжалось, несмотря на приближение ночи.
Так и в жизни, обычной, человеческой жизни. Наступают сумерки, которые могут грозить перерасти в глухую полночь, но сердце все равно продолжает мерно отстукивать свой ритм, легкие наполняются воздухом, мозг активно отдает команды организму. Душа все так же продолжает существовать. Даже в поломанном, изуродованном теле. Даже когда человек совсем отчаялся, и не может найти силы справится со своей бедой. Главное, не останавливаться, бороться с собственной слабостью, и тогда уже никакая жизненная неприятность не сможет тебе угрожать.
— Сонь... — Тихий отклик вырвал меня из раздумий, возвращая в полутемное помещение чердака.
— Да?
— Что от тебя хотел Лесков? — осторожно поинтересовался парень, становясь сзади кресла и кладя теплые ладони мне на плечи, которые укрывал плед.
— Стас, это уже неважно.
— Пожалуйста, расскажи мне. Я хочу помочь и отгородить от него.
Я чуть повернулась к нему, чтобы встретиться с взглядом, полным участия и тепла.
— Я хочу сама справиться со своими проблемами. Я могу. В состоянии, понимаешь?
— Не сомневаюсь. Но мне действительно нужно знать. Чего он добивался? О чем говорил?
Плотней закутавшись в плед, снова повернулась к окну.
— Просто требовал сказать Марку прекратить под него копать.
— Его никто не сможет остановить. Марк откажется, он жаждет засадить этого подонка за решетку.
— Я знаю. Но мне нужно убедить его остановиться. Так будет спокойнее всем. В конце концов, сама виновата в собственной глупости и излишней доверчивости.
— Не говори ерунды. — Он обошел кресло и сел передо мной на корточки. — Никто никогда не упрекнет тебя в слабости, слышишь?
— Я не маленькая девочка и прекрасно понимаю, насколько глупо и безрассудно поступила. — К горлу подступили непрошенные слезы, и я старательно загнала их обратно глубоко внутрь.
— Соня, позволь брату сделать то, что он должен.
— Я боюсь, Стас... Я боюсь за него, потому что Максим — страшный человек. В ярости он способен на все, уж поверь мне. А люди, которые на него работают, еще страшней.
Стас вздохнул и заключил мое лицо в своих сильных ладонях, излучающих покой и уверенность. Для меня он стал олицетворением силы и защиты за эти несколько дней, я понимала, что позже, когда это наваждение, этот мираж пройдет, уступив место горькому разочарованию, я буду бережно хранить этот момент в самой глубине своей души. Именно такого человека — уверенного в себе, сильного, нежного и безгранично доброго — я полюбила. Снова, не вспоминая о прошлых ошибках. Именно поэтому хочется, чтобы эта сладкая, источающая горечь боль оставалась как можно дольше, не исчезая в серой прозе жизни.
Неожиданно для самой себя я наклонилась к нему еще ближе и осторожно, почти робко, коснулась его губ. Затем щек, лба, глаз. Спустя минуту мы снова целовались со всей страстью, на которую только были способны, забыв о проблемах, невзгодах, недопонимании.
Рывком он заставил меня подняться с кресла, прижимая к себе так сильно, словно боялся, что я исчезну. Его руки скользили по моей спине под плотной тканью толстовки, обжигая кожу через плотную футболку. Плед валялся на полу, никому уже не нужный.
