Оруэлл: Новая жизнь - Дэвид Дж Тейлор
Того факта, что Оруэлл попал к Уэстропам через тетю Нелли, вероятно, достаточно, чтобы понять, что это были за люди: серьезные, позднего среднего возраста, благонамеренные, политически "прогрессивные", ничуть не стесненные моральными устоями того времени. О взыскательной хозяйке Гордона Комстока миссис Уисбич говорят, что она считала "молодых женщин" разновидностью чумной крысы; миссис Уэстроуп, спрашивая у своего постояльца, собирается ли он приводить девушек в свою комнату, просто указывала ему на то, что его внеклассная жизнь - это его личное дело. Их своеобразные личности - Фрэнсис Уэстроуп (которого Оруэлл не сразу научился называть Фрэнком), как считалось, был похож на "тихого сельского солиситора"; его жена оценивалась несколько живее - имели социальную направленность, и квартира в Уорик-Мэнсионс была одним из нескольких кругов, в которые Оруэлл теперь имел доступ. Через Ричарда Риса он расширил свои контакты среди авторов "Адельфи". Он посещал Маккечни в Хайгейте, а Фьерзы находились неподалеку в Голдерс-Грин. В то же время погружение Оруэлла в этот новый социальный мир было постепенным. Это была временная жизнь, которую он вел здесь в первые несколько месяцев своего пребывания в Хэмпстеде, и его письма к Бренде и, в меньшей степени, к Элеоноре резко свидетельствуют о разрыве между двумя ландшафтами, которые он населял.
Бренде в середине ноября он написал длинное и довольно удрученное письмо, в котором профессиональная неуверенность и эмоциональная неудовлетворенность нелегко перемешались: "Я очень подавлен. Я чувствую, что моя карьера застопорится примерно на 2 года", - сетовал он. Профессиональные проблемы были двоякого рода: с одной стороны, "Бирманские дни" не смогли найти британского издателя, с другой - он был убежден, что "Дочь священника" представляет собой шаг назад: "Я чувствую, что никто не опубликует роман, который я только что написал, потому что он слишком экспериментальный, и то же самое с книгой, которую я только начинаю". Между тем, очевидно, что, несмотря на бесчисленные отказы предыдущих трех лет, Оруэлл все еще активно добивался хозяйки спортзала в Саффолке ("Но, дорогая Бренда, постарайтесь провести со мной несколько дней после Рождества... было бы еще лучше, если бы мы могли куда-нибудь уехать, возможно, на небольшую прогулку"). И снова Бренде советуют читать Джойса, рекомендуют "Портрет художника как молодого человека" и советуют взять "Две сказки о Шеме и Шаме", фрагмент того, что впоследствии станет "Поминками по Финнегану", который можно было найти на книжной полке гостиной в доме Монтегю. Но есть и признаки того, что круг общения Оруэлла начинает меняться. В том же письме говорится о вечере у Рут Питтер, где он встретил "поэта по имени Памела Трэверс". Это была П. Л. Трэверс, как и он сам, автор "Нового английского еженедельника", недавно начавшая новую литературную карьеру с первой из своих книг о Мэри Поппинс. Никогда не называвший лопату большим тупым предметом, Оруэлл сказал, что она "довольно милая, но ужасно некрасивая".
Через три дня после письма Бренде пришла слегка архаичная записка Элеоноре, призывающая ее разыскать его, если она приедет в Лондон, "если замужние дамы могут делать такие вещи". Но большая часть переписки Оруэлла за первые несколько месяцев его пребывания в Лондоне носит узкопрофессиональный характер - письма его агенту, издателю, переводчику, - и их общий эффект, несмотря на его заявления об обратном, показывает, насколько сравнительно успешным был его старт как писателя. Американское издание "Бирманских дней" вышло в конце октября. Было больше работы над рецензиями для "Адельфи", все еще сосредоточенной на религиозных интересах Оруэлла, вечно настороженно относящегося к римскому католицизму, но стремящегося отдать должное подлинной учености. Так, он хвалит книгу Кристофера Доусона "Средневековая религия" за отсутствие "юмора, которого мы привыкли ожидать как само собой разумеющегося от римских католиков" и приветствует присутствие католического писателя, "который может дать нам что-то лучшее, чем брюзжание [Хиллера] Беллока и щебетание [Рональда] Нокса". К этому времени с Генриетта-стрит пришли новости о "Дочери священника", романе, в точном значении которого Виктор Голланц сомневался настолько, что послал его трем разным читателям. Каждый из них похвалил книгу , но в то же время высказал оговорки. Рубинштейн, что вполне предсказуемо, беспокоился о клевете. Оруэлл, согласившись исключить различные случайные ругательства, убрать сцену, в которой мистер Уорбертон пытается изнасиловать Дороти, и смягчить разоблачение системы частных школ Западного Лондона в части IV, которое, как он признал, было "перегружено", провел месяц, возившись с рукописью, закончил свои правки в разгар предрождественского ажиотажа ("в магазине мы выбились из сил", - сказал он Муру) и вернул текст в Gollancz 17 декабря.
Также были регулярные письма Раимбо, который нравился Оруэллу, поощрял его к переводу "Бирманских дней" и присылал книги и статьи из "Адельфи", которые, по его мнению, могли его заинтересовать. Версия "Down and Out in Paris and London", гранки которой пришли в начале 1935 года, очень понравилась ему ("необычайно хорошая работа", - поздравил он француза в письме от 3 января. Могу честно сказать, что я не только восхищен, но и сильно удивлен тем, как хорошо она выглядит в переводе"). Но большая часть свободного времени Оруэлла осенью 1934 года, похоже, была потрачена на предварительные страницы того, что после долгих душевных терзаний и процедурных дрейфов должно было стать книгой "Продолжайте полет аспидистры". Первое упоминание о ней появляется в письме Бренде в середине ноября ("книга, которую я только начинаю"). Вскоре после этого Элеонора сообщает, что "я написал не более нескольких страниц своей новой книги и очень недоволен ими". В январе появляется упоминание о том, что он "написал стихотворение, которое должно стать частью книги" (это язвительное "День Святого Андрея", напечатанное в "Адельфи" в ноябре 1935 года). Любопытно, что до самого нового года Оруэлл, похоже, не знал, над какой работой он на самом деле работает. Есть даже намек на то, что первоначальная идея, возможно, была связана с нехудожественной книгой, поскольку в письме Элеоноре от конца января говорится: "После всех моих изысканий - которые, однако, не были напрасными - я решил, в конце концов, написать новую книгу как роман, поскольку это дает мне больше свободы действий".
Это была первая зима, которую Оруэлл полностью провел в Лондоне, и низкие температуры - не говоря уже о его все более подозрительном здоровье - иногда тяготили его. В письме Раимбо от конца ноября он жалуется на туман, настолько густой, что иногда невозможно было увидеть с одной
