Безумный барон – 3 - Виктор Гросов
Я криво усмехнулся.
— Никто. Это не право. Это — приговор. И вынесли его те, кто лежит в этом зале. Мой уход отсюда, — я закончил свою короткую лекцию, — даже на час, будет равносилен тому, что я выдерну чеку из гранаты и оставлю ее вам в качестве сувенира. Только вместо одной комнаты разнесет половину континента. Вам это надо, ваша светлость? Империи это надо?
Я смотрел прямо на него, и это был уже не разговор подчиненного с начальником. Это был разговор двух равных сил. Двух систем. Одна — древняя, громоздкая, построенная на интригах. Другая — новая, абсолютная и абсолютно безразличная к его играм.
И Легат Голицын, этот гений манипуляций, впервые в жизни столкнулся с силой, у которой не было ниточек. С силой, которую нельзя было купить или приказать ей. И с которой было до самоубийства глупо воевать.
Его власть здесь, в этой странной, цветущей пещере, закончилась. Легат Голицын это понял.
Медленно, почти незаметно, он кивнул — не мне, а своим мыслям. Нет, он не отступил. Пауки не отступают. Просто пришло понимание, что эту крепость штурмом не взять, и пора искать обходной путь: копать подкоп, находить союзников, ждать. Пауки умеют ждать. Однако сейчас, в этом зале, он проиграл не битву и не войну — он лишился самой возможности влиять на ситуацию. Став простым зрителем, этот привыкший быть кукловодом человек испытал нечто страшнее любого поражения.
Повернувшись к Тарасову, он без слов дал понять: игра окончена. Пора убирать фигуры с доски.
Признавая поражение, Голицын не выглядел проигравшим. Он напоминал гроссмейстера, который пожертвовал ферзя, чтобы загнать короля противника в пат. Его лицо снова стало непроницаемой маской придворного, и, не удостоив меня больше взглядом, он повернулся к генералу Тарасову.
— Генерал, — голос его был ровным и деловым, будто он отдавал приказ не после кровавой бойни, а на столичном плацу. — Война окончена. Силы Ордена разгромлены, их лидер уничтожен. Скверна в этих землях нейтрализована благодаря доблести и самопожертвованию имперских легионов. Мы победили.
Мне едва удалось сдержать кривую усмешку. Какая прелесть. Оказывается, это была победа, да еще и «благодаря доблести». Парням, что сейчас лежат в долине кровавым фаршем, от такой новости, конечно, станет гораздо легче. Гений, а не паук. Он не просто сохранял лицо — он на ходу переписывал историю, превращая грандиозный провал в триумф имперского оружия.
Старый вояка Тарасов лишь тяжело вздохнул и качнул своей тяжелой башкой в знак согласия. Он все понимал, однако приказ есть приказ. Его дело — воевать, а не плести интриги.
— Отдайте приказ на отступление, — продолжил Голицын. — Соберите раненых, похороните павших. Мы возвращаемся в столицу с докладом Императору. О чудесном избавлении Севера от многовековой угрозы.
— Анализ: юнит «Голицын» инициировал протокол «контроля ущерба», — вклинилась Искра. — Он переформатирует провал в политическую победу. Эффективность — девяносто два процента. Хитрый жук. Рекомендую поучиться у него искусству выходить сухим из воды. Или, как вариант, все-таки превратить его посох в связку сосисок. Для поднятия боевого духа.
«Отставить сосиски», — мысленно приказал я, наблюдая за этим театром одного актера.
И тут свой голос подал тот, о ком я почти забыл.
— Отступление? — прошипел Валериус со скрежетом ржавого железа в голосе. — Мы не закончили! Скверна не уничтожена! Она просто… сменила облик!
Сделав шаг вперед, он ткнул в меня пальцем в черной перчатке, и его золотая маска, казалось, пылала ненавистью.
— Вы не видите⁈ Перед вами не спаситель! Перед вами — худшая из ересей! Лже-мессия, который присвоил себе право творить чудеса!
— Ваша Тьма и ваш Свет, Инквизитор, — мой голос прозвучал тихо, но в гулкой тишине зала каждое слово ударило, как молот по наковальне, — это просто две стороны одной монеты. А я — ее ребро. Привыкайте.
Мои слова окончательно выбили его из колеи. Он задохнулся от ярости, не в силах найти ответ на это простое, но убийственное для его мировоззрения утверждение.
Голицын одарил его взглядом, полным ледяного презрения.
— Ваша вера, Инквизитор, едва не стоила Империи двух лучших легионов, — отрезал он. — Кажется, вы и так уже натворили достаточно. Уводите своих людей. Или то, что от них осталось.
Эти слова стали для Инквизитора ударом под дых. Легат не просто ставил его на место — он выбивал из-под него последнюю опору, оставляя одного на один с провалом.
Валериус замер, его плечи опустились. Он проиграл. Не мне, а этому придворному интригану, который использовал его как цепного пса, а теперь бросал за ненадобностью. Ярость в его глазах сменилась чем-то иным — холодной, выверенной, абсолютной ненавистью, нашедшей свою новую, единственную цель.
Молча, не сказав больше ни слова, он развернулся со спиной прямой, как стальной стержень. То было не отступление, а переосмысление. Его вера не сломалась — она нашла нового, абсолютного врага. Не Хаос, не Орден. Меня. Того, кто посмел доказать, что мир сложнее, чем написано в его священных книгах.
Уходя, его гвардейцы, как побитые собаки, поплелись следом. Проходя мимо тела одного из своих павших жрецов, Валериус замер. Никаких пафосных клятв или скорбных поз. Он лишь опустил взгляд на свои руки в идеально чистых черных перчатках. В них он, казалось, увидел не инструмент божественной воли, а символ унизительного, едкого бессилия. Его огонь, его методы, его вера — всё обратилось в пшик. Это осознание собственного провала ядом отравило его до самого основания.
Он поднял голову. В прорезях его золотой маски не было видно глаз, но его взгляд лег на меня, тяжелый, как надгробная плита. Безмолвная, страшная клятва, рожденная не из силы, а из унижения.
Он уходил не просто так — он уходил готовиться к новой войне. К своему личному, последнему крестовому походу, посвятив остаток жизни и всю мощь Инквизиции одной-единственной цели: найти способ уничтожить меня и мою «ересь баланса».
Перед уходом Голицын бросил на меня последний, долгий, оценивающий взгляд. Его глаза сканировали меня, зал, преображенный меч. Он искал не силу, а трещину. Уязвимость. То, за что можно будет зацепиться потом. Этот паук никогда не сдавался. Он просто менял тактику.
Генерал Тарасов отдал последние приказы, и нестройные ряды легионеров, подбирая раненых и проклиная все на свете, начали свое долгое, позорное отступление.
А я лишь стоял и смотрел, как они уходят. Мое прошлое. Мои враги, мои временные союзники, мои «работодатели».