Черный Дракон - Денис Анатольевич Бушлатов
— Разумеется, — он бросает взгляд на вторую шлюпку, следующую на воду за первой. — Разумеется, не оставлю. Нам пора.
Ада улыбается, едва поборов совсем уж бесстыдный для всякой незамужней делорианской девушки (будь то благовоспитанная барышня или простая служанка) порыв повиснуть у него на шее.
К моменту, когда вдвоем они оказываются у борта корабля, и он с некоторым волнением подает ей руку, помогая перебраться через заграждение, из отправляющихся к Языку на палубе кроме них остаются лишь двое крепких матросов и сам Тритон, направо и налево раздающий приказы пошевеливать задницами.
Уже оказавшись в открытом море, с инстинктивным страхом и приятным волнением от неизведанного, Ада впивается пальцами в деревянный борт шлюпки, качающейся на волнах куда как сильнее корабля, и оглядывается назад, где слаженные, будто единый организм, пираты уже примеряются к глубине, готовясь бросать якорь.
Шлюпки входят в Пасть совсем близко к одному из рифов-клыков, так, что Ада может рассмотреть блеск капель на угольно-черном камне и подсохший налет соли чуть выше грани, куда своими мокрыми языками дотягиваются волны при нынешнем ветре. С вершины скалы пронзительно кричат и взмывают в небо две чайки, а дружный скрип весел перемежается с ударами о воду, заводя процессию в дьявольскую бухту. В центре ее, тянущая в небо длинные и заостренные, будто пики, верхушки чернеет зловещая скала — некогда морское пристанище самого могущественного колдуна, что только ступал на земли Материка, и Ада готова поклясться, что чует в ветре отголоски его черной драконьей магии, настораживающей нотой примешивающиеся к запахам соли и свежести.
Порыв крепнет, и словно оковы с нее спадает магическое наваждение. Ада с отвращением скрывает ладонями нос и рот, в одну секунду наполнившиеся отвратительной вонью. Набрасывающейся яростно, будто волк на ослабевшую жертву. Она вспоминает ее: раз ей довелось оказаться в конюшне, ровно в то время, когда конюхи гербовым клеймом, раскаленным докрасна, помечали породистых жеребцов, готовившихся на продажу. Запах паленой шкуры, в ее ушах звучащий испуганным ржанием.
Кого-то из матросов, вдохнувшего слишком рьяно, с кашлем выворачивает за борт.
Плывущий в первой шлюпке Тритон зло ругается на неизвестном Аде диалекте и встает со своего места, оглядываясь по сторонам в поисках источника накрывшего их смрада. Сидящий рядом Ричард запоздало хватает ее за предплечье, стремясь удержать от того же, но она с криком отпрянывает от борта и без его помощи.
Из воды, в предсмертной агонии широко распахнув блеклые рыбьи глаза и сожженный рот с обугленными остатками языка, прямо на нее смотрит живое еще существо.
В ужасе от увиденного Ада оглядывается по сторонам, на бушующие волны, одну за другой выбрасывающие из морской пучины безвольных серых тварей. Полусожженных, мертвых или из последних сил бьющихся в муках с шипящими криками, клацающих острыми зубами и, обезумев от боли, рвущих собственные обожженные тела звериными когтями.
Последним, что она видит, прежде чем в сгоревшую, но еще живую плоть на груди первой русалки входит меч рыцаря, становится ее серая когтистая рука, протянувшаяся будто в мольбе.
Глава 13, или Дурная кровь
"I'll tell you a secret" he continued, as he walked along. "There is only one thing in the world I am afraid of".
"What is that?" asked Dorothy; "The Munchkin farmer who made you?"
"No," answered the Scarecrow; "it's lighted match".
Frank Baum, "The Wonderful Wizard of Oz"
***
625 год от Прибытия на Материк
Крупные волны налетают на каменный островок и разбиваются о него с яростным плеском. Так, будто, обезумев, стремятся поглотить, чудовищными языками утянуть ко дну всех живых, собравшихся на нем, принести в жертву своим безжалостным подводным богам. Отброшенные ударом брызги падают на камень, стуча по нему, как тяжелые крупные жемчужины с порвавшегося ожерелья, сверкая и искрясь в лучах утреннего солнца. Сильный ветер протяжно завывает, просачиваясь в щели меж каменных отростков, своим неровным полотном усеявших скалу.
Мраморное море, омывающее берега Венерсборга, не стояло и в отдаленной близости с Неспящим, некогда своими буйными волнами подхватившим и принесшим корабли уже потерявших всякую надежду людей к землям Материка. Они приходились друг другу братьями по стихии и в то же время были будто ленивый домашний кот, лоснящийся и раскормленный хозяйскими харчами, и кровожадный тигр, обитавший в диких лесах Керсака. Опасны человеку в нем были не столь коварные рифы и частые штормы — первые мог разглядеть зоркий глаз дозорного, а предвестия второго распознать каждый опытный моряк. Истинную опасность являли собой многочисленные морские твари, в обилии водившиеся этих водах. Кракены, дагоны, левиафаны, морские змеи и еще многие другие. Из всех них русалки, пожалуй, были самыми безобидными, но и встречались на пути мореплавателей куда как чаще.
Вопреки большинству легенд, они были совсем не прекрасны, по крайней мере на вкус обычного человека. Серая, холодная и гладкая дельфинья кожа, терпко пахнущая рыбой, темно-серые соски, крупные уродливые жабры, вздувающиеся над нижними ребрами и открывающие розовую плоть, непропорционально вытянутые тела, плавно переходящие в огромные рыбьи хвосты. Меж их длинных когтистых пальцев были натянуты тонкие перепонки, а жесткие кожные плавники уродовали руки и спины. Глаза их были подобны рыбьим — мертвые, блеклые, лишенные всякого разумного и привычного человеку выражения, волосы же большей частью походили на водоросли, цвета их не были разнообразны и в себя включали лишь оттенки серого и темно-зеленого, а серогубые рты были полны заостренных будто шипы зубов. Пожалуй, даже запой это чудовище голосом столь чарующим, что сами боги явились бы насладиться им, едва ли можно было вообразить человека, по доброй воле бросающегося в объятия подобной твари. В действительности же они и вовсе умели лишь шипеть, меж собой переговариваясь на грубом морском диалекте Древнего языка, а зазевавшихся моряков утягивали на дно одной лишь грубой силой. Кроме прочего и вопреки все тем же россказням, нарекшим русалок прекрасными морскими девами, было среди них полно и мужских особей, даже издалека легко отличимых от женских своими размерами.
Россыпь их мертвых тел, все также словно пляшущая среди разбушевавшихся волн, отчетливо видна и с островка, предшествующего входу в пещеру. Некоторые из них, движимые природными инстинктами, из последних сил потянулись за лодками с людьми, некоторых, уже проигравших борьбу со смертью, прибивает к самому Языку волнами, и их жуткий запах все никак не желает оставить живых в покое. Мужская особь, наполовину обугленная, наполовину первозданно целая, с каждой новой волной забрасывает безвольную длинную руку на камень,
