Крестоносец. Византия - Геннадий Борисович Марченко
Барон, сжав кулаки, с ненавистью засопел.
— Сказала, что не стала бы иметь со мной дела, даже если в мире не останется других мужчин! Никогда её не прощу! Я бы ещё понял, если бы она была недотрогой. Бывают такие, чистые монашки, только кельи не хватает. Но это точно не о твоей матушке. На её вдовьем ложе за два с лишним десятка лет кто только не побывал. Ладно бы крутила любовь с приличными людьми, графами или баронами, как некоторые знатные вдовушки в герцогстве. А то смотреть было противно — рыцарская шмоль-голь перекатная, оруженосцы, даже министериалы! В эту гавань все флаги заходили. Хотя, все красавчики, тут не поспоришь. Помнится, раза три… нет, четыре, Жозефине вдруг начинали нравиться свободные платья, потом она на несколько месяцев запиралась в своих покоях, «проводя время в молитвах», и допускала к себе только пару доверенных слуг. Да хоть твой верный пёс Эвальд, кого-то он мне напоминает, и глаза такие же зелёные. Кстати, всегда хотел узнать, сколько получили от щедрот вдовствующей графини фон Хельфенштейн её… ммм… «воспитанницы», сумевшие, несмотря на туманное происхождение, захомутать отпрысков трёх почтенных дворянских семейств?
— Дядя Берррти! — буквально зарычал граф, побледнев от сдерживаемого бешенства. — Придержи язык! Твоя голова и так на нитке держится!
Боже ты мой, какие страсти бушуют в глухой немецкой провинции! Шекспира бы нашего, Вильяма, сюда… Или скорее Шиллера, учитывая немецкоязычную среду. Ведь полный набор: комплекс младшего брата, чёрная зависть, неудовлетворённое честолюбие, безответная первая любовь, оскорблённое мужское самолюбие… Добрый дедушка Фрейд, где ты?! В Вене, через семь с половиной веков. А жаль, ты бы тут оказался очень кстати!
— Ты ещё скажи, что это неправда.
Барон не отвёл взгляд, но язвительно ухмыляться перестал.
— Не скажу, — немного помолчав, ответил граф, взяв себя в руки. — Но думаю, герр де Лонэ и герр де Лер не интересуются нашими семейными делами. И тебе лучше о них помолчать. Матушка умерла, а как она жила после смерти отца, никого, кроме неё и её исповедника не касалось. В конце концов она была взрослой, свободной женщиной, вдовой, приличий не нарушала, люди её уважали, а прочее — не наше дело, и трепаться тут незачем!
— Как скажешь, — с напускным равнодушием пожал плечами барон. — Мне тоже не доставляет удовольствия это вспоминать. Я хоть и не простил «любимую невестку», но всё равно тянуло быть с ней рядом, видеть её. Прямо болезнь какая-то. Чего мне тогда стоило сдерживаться! Сколько раз думал, что всё, не выдержу — схвачу её и возьму силой прямо в замке, на столе или на полу, пусть потом хоть казнят! Плевать — зато Жозефина была бы моей! Или поженят, женщине после такого одна дорога — под венец с тем, кто ею овладел, и она это, похоже чувствовала. Недаром со мной виделась только в присутствии толпы стражников. И женить старалась побыстрее. Только и радости было, вызвать такого её любимчика после отставки, а порубить в фарш! Эх, как же она бесилась, до сих пор приятно вспомнить! А больше-то и вспоминать не о чем. Не про то же, как был годами на побегушках у неё, а потом у тебя.
— Тебя за это щедро наградили, барон фон Ротенфельд, — граф смотрел на дядюшку с нескрываемым отвращением. — Титул, замок, земли, выгодный брак…
— Да уж, щедро! — скривился барон. — Намалевали на гербе баронскую корону, тоже мне радость! Баннер пожаловали[5]. Мне не пятнадцать, чтобы красоваться с этими финтифлюшками. Дали старую развалюху и два десятка населённых оборванцами деревень. Тоже мне, выгодный брак… Да, Агнес была достойной женщиной, мне с ней было хорошо, и приданое она принесла изрядное. Но наследника так и не родила — одни девки!
— Эти претензии к Всевышнему, дядюшка, не ко мне. — граф впервые улыбнулся.
— Тебе легко скалиться, твоя-то сына всё же родила!
— Вернёмся к делу, — граф не стал реагировать на слова Бертольда. — Когда ты связался с шайкой Адольфа?
— Три года назад. Решил, что сотня отборных подонков так или иначе пригодится. Предупреждал их об облавах и ловушках, давал прятаться на моей земле, пережидая опасное время, благо чащоб там хватает. Адольф не трогал тех, на кого я указывал, ну и отстёгивал долю малую.
— Не думал я, что ты настолько забудешь о чести, чтобы пойти на такое! — не удержался граф. — Хотя, где ты и где честь?.. Ладно, ты мне лучше скажи, зачем украл Малу и Зиги? Как тебе это удалось? И что ты собирался с ними делать?
— Убивать мальчишку и девчонку я не собирался, — усмехнулся Бертольд. — Я всё же не царь Ирод. Да и смысла не было. Луиза ещё молодая, новых бы тебе нарожала. Думал провернуть всё это, когда ты уйдёшь с Кайзером в Сирию, твоя супруга за спасение детей на всё бы пошла. Но ты под кабана угодил. Хотя, так тоже было неплохо. Луиза день и ночь от тебя не отходила, детей подзабросила. Слуги недоглядели, а детишки-сопляки народ любопытный. Заманить их в безлюдное место было нетрудно, а там мешки на голову — и к Адольфу в лес. А для чего? Из-за денег, понятно! Ради своих отпрысков ты бы скупиться не стал. И выкуп бы доставил я — большую часть в свой кошель, ясно. А с Адольфом мы договорились. Он решил развязаться с разбоем и исчезнуть из Германии с награбленным, но делится со своими не хотел. Вот и условились что большую часть его разбойников я перережу пьяных и сонных, и освобожу любимых внучатых племянников. За головы негодяев была бы награда и от герцога, и от тебя. А Адольф с ближниками собирался пересидеть в укромном месте, чтобы после уйти подальше.
— И ты всерьёз думал, что никто ничего не узнает, и что Адольф с прочими мерзавцами будет молчать?
В голосе графа сконцентрировалось столько презрения, что, казалось, в него можно воткнуть ложку.
— Я всегда был умнее тебя, племянничек, — ухмыльнулся барон. — Этот болван Адольф не подозревал, что Рябой знает лес лучше, чем вся его шайка. Он отыскал «укромное место», где Адольф с ближниками собирался укрыться, когда я пустил бы под нож его шайку. Правда, Рябой не успел найти захоронку Адольфа с награбленным, но они бы сами её вытащили. А там бы я и их прикончил, и вернулся из леса не
