Николай Булганин. Рядом со Сталиным и Хрущевым - Евгений Васильевич Шишкин
Создав этот искусственный барьер, верховная коммунистическая власть ещё глуше, чем прежние, замкнулась сама на себе – кучка членов ЦК и Политбюро во главе с «отцом народов»… Само словосочетание «отец народов» несёт удушающую пошлость, дремучесть и подлость. Какой отец? Каких народов? С чего это вдруг? А выборная система, даже на низшем советском районном уровне, превращается в формальность и фарс.
Идеологическая пурга, которая властвовала на полосе отчуждения между народом и верховными жрецами, сквозила долго. Пурга опять же была небезобидной – кровавой: раскулачивание, репрессии, страх…
Идеологическая пурга фактически перестала быть стеновой во времена «позднего», страдающего от лекарств, износившегося Брежнева. Тогда, в конце 70-х, начале 80-х, уже было ясно, что гонять коммунистические порожняки бессмысленно, болезнь была запущена до предела, до краха.
После царского правления, после Первой мировой войны, а потом и самоистребляющей Гражданской, народу нужны были прорыв, свет будущего, человеческое житьё. И идеи большевиков, и власть советов отвечали на каком-то историческом периоде этим посылам. А ортодоксальные цитаты неизлечимых марксистов – этот звон можно было тогда и потерпеть. На лозунгах он даже тогда был подходящ для прогресса. Лишь потом он постепенно превращался в удручающую карикатуру.
Это небольшое «отступление» я позволил себе, чтобы дать очертания той обстановки, которая наступила в конце тридцатых. Партийная идеология террора, эксплуатация при индустриализации, проведении жесточайшей коллективизации, репрессивное истребление требовали от партии, его идеологов каких-то новых теоретических установок, постулатов, лозунгов и неких оправданий всему тому, что происходило.
Словом, Сталин, который, безусловно, считал себя теоретиком партии, который подавал себя продолжателем дела Ленина, а идейным врагам не давал спуску, должен был высказать какое-то обоснование наступившего периода в развитии страны. Скорее всего, ему нужны были идеологические подпорки для своей фигуры, своего культа. Трудно сказать, кто был ему суфлёром, возможно, он и сам пришёл к этому положению, вернее, воспользовался тем, что уже было проговорено тысячи раз из других уст, и чему он сам прежде сопротивлялся.
Историк Ю.Н. Жуков трактует так положение дел: «Совершенно не заботясь о том, что сам же опровергает большинство собственных статей и речей, Сталин лишь на первый взгляд немотивированно вернулся к кардинальному для всей партии вопросу: о возможности построения социализма в отдельной стране – в СССР.
14 февраля 1938 года, всего месяц спустя после открытия первой сессии ВС СССР и январского пленума, «Правда» на третьей полосе, отводимой тогда обычно для теоретических материалов, опубликовала «Письмо т. Иванова и ответ т. Сталина». Фактически же статью Иосифа Виссарионовича в столь излюбленной им катехизисной форме, усвоенной им, видимо, ещё во время обучения в тифлисской семинарии. В «ответе», после всех громогласных заявлений о полной победе социализма как по поводу принятия новой Конституции, так и в связи с подведением итогов выполнения второго пятилетнего плана, Сталин вдруг вернулся к сакраментальному вопросу: «можно ли считать победу социализма в нашей стране окончательной, то есть свободной от опасности военного нападения и восстановления капитализма при условии, что победа социализма имеется только в одной стране, а капиталистическое окружение продолжает существовать?»
Для начала как бы не от себя, а ссылаясь на резолюцию XIV партконференции (апрель 1925 года), заявил: «Ленинизм отвечает на эти проблемы отрицательно. Ленинизм учит, что окончательная победа социализма в смысле полной гарантии от реставрации буржуазных отношений возможна только в международном масштабе». И тут же, со ставшей обычной для него нескромностью, прямо ссылаясь на самого себя, Сталин добавил: «Окончательная победа социализма есть полная гарантия от попыток интервенции, а значит, и реставрации». Но полагая, что и двух однозначных объяснений для доказательства новой, хорошо забытой старой истины может оказаться недостаточным, в третий раз, уже без ссылок, повторил, снова используя риторический приём вопросов и ответов: «Можно ли считать победу социализма в одной стране окончательной, если эта страна имеет вокруг себя капиталистическое окружение и если она не гарантирована от опасности интервенции и реставрации? Ясно, что нельзя». И лишь вслед за тем попытался сформулировать довольно эклектичное определение того строя, который, по его мнению, установился в СССР, соединив обещанную утопию и очевидную реальность. «Это называется у нас победой социализма или, точнее, победой социалистического строительства в одной стране… Но так как мы живём не на острове, а «в системе государств», то мы говорим открыто и честно, что победа социализма в нашей стране не является окончательной.
В подобном, лишь внешне межеумочном определении крылось очень многое. И горькое разочарование в прежних революционных взглядах, столь решительно отстаивавшихся Сталиным последнее десятилетие. И откровенное признание ошибки при определении цели, к которой должно было привести всё, чем были заполнены последние годы – индустриализация, коллективизация, борьба не на жизнь, а на смерть со вчерашними единомышленниками, с соратниками по ПБ, и приведшая к массовым репрессиям. И слишком поздно пришедшее понимание, что страна вновь, как в революцию, при переходе к НЭПу, при принятии первого пятилетнего плана, оказалась на распутье. И что нет иного выхода, нежели возвращение Советского Союза к нормальному, естественному развитию. И, главное, признание того, что ситуация, сложившаяся в мире, прямо угрожает СССР войной, то есть интервенцией и возможной в случае поражения реставрацией капитализма.
В силу всего этого статья Сталина сразу же оказалась как бы забытой.
…Её обошли гробовым молчанием и средства массовой информации, и пропагандисты, и партийные лидеры…
Возможность же для столь вопиющего молчаливого несогласия предоставила шумная кампания в связи с началом как оказалось последнего политического процесса – над Н.И. Бухариным, А.И. Рыковым, Г.Г. Ягодой, Н.Н. Крестинским, ещё 18 обвиняемыми. В том числе над тремя врачами, Л.Г. Левиным, И.Н. Казаковым, Д.Д. Плетневым, а также и Виноградовым, которым вменялось в вину прямое «участие в убийстве» В.В. Куйбышева, В.Р. Менжинского и А.М. Горького».
Эту пространную цитату я считаю очень важной: Сталин не то чтобы зашатался, но покачнулся. Опоры, настоящей теоретической опоры построения нового коммунистического общества, он уже не имел. Ему нужны были новый политический смысл, новый порыв, новые кадры, новые лозунги. Их покуда не придумали… Он и сам пока ничего не выдал стратегически важного, определённого, идеологически светлого и привлекательного.
А безумную свистопляску вокруг «врагов народа» пришлось прекратить. На страну надвигались тёмные тучи. И ради подготовки к отражению войны, стремительно и неуклонно приближавшейся к границам СССР, нужно было сплотиться.
В этом «котле» событий находится и Булганин. Ему, по сути, некогда осмотреться, выбрать себе как председателю стратегию развития совнаркома РСФСР, сосредоточиться
