Ворона на взлете - Карина Вран
Шао в этом кадре не плачет, вы не подумайте. Она злобно пыхтит, негодуя из-за очередной неудачи.
Цветочек маленькая неумеха примет. Затребует с парня (сам подошел, сам и отдувайся теперь!) урок — здесь и сейчас. Так панда немножко обучится движениям поппинга. Это не про попсовые танцы, и даже не о попах.
Это такое танцевальное направление на основе ритмичного сокращения мышц. В нем много разных техник, одну из которых знает, мне кажется, любой. Это — лунная походка. Оно же «обратное скольжение».
Вот его-то малышке Шао и показывает молодой танцор. А Шао берет… и повторяет.
Да, не идеально «чисто», но вполне себе для импровизации на скорую руку (и ногу).
Ну… это они так думают. А кто-то дома перед зеркалом «сто-пятьсот» раз это скольжение репетировал. Всё потому, что именно лунная походка пришла этой вороне в голову при обдумывании взаимодействий на «языке тела».
Ну не так много я могу придумать танцевального. А скользить, как Майкл, ещё в той жизни пыталась научиться.
И вот мне — на этот «экспромт» — хлопают и улыбаются все танцоры. Мамочка сияет.
Это ненадолго… Других клевых идей, как показать остальных мемберов команды в связке с Шао, у нас пока нет. Сценарные — с репликами, а с ними всё плохо. Ладно бы только произношение хромало. Переозвучить — задача не невыполнимая, частенько в Поднебесной (не у всех актеров, особенно вне столицы учившихся, идеальное произношение) практикуемая. Но с мимикой же надо в диалогах что-то делать.
У сценариста Ляо уже случился приступ психоза. Человек рвал и метал — распечатки на белой бумаге взмывали в воздух клочками.
Я его понимаю. Он старался, прописывал для каждого персонажа характер, историю, мотивы, стремления… А исполнители ни бэ, ни мэ.
В итоге у съемочной группы в наличии два актера, которые не дотягивают, как танцоры (объективно), и группа танцоров, которые буксуют и вязнут в актерской игре.
С горем пополам отсняли фрагмент с репетицией группы. Там ведь мало слов, только поправлять друг дружку при ошибках… Жуй закосячил с дюжину дублей. Повредил локоть, но вроде бы не сильно. Обошелся синяком и холодным компрессом.
В это время меня переодели. Снова, уже в третий раз за день: чую, какой-то бренд по производству детской одежды нехило вложился в качестве спонсора.
Загримировали и «мать» мою киношную. Ей предстоит отыграть несколько сцен-флэшбеков. И одну — ключевую — разговор с дочерью.
Женщина, которая ушла из семьи, потому что не видела перспектив в жизни с бедным уличным танцором. Ушла — в известную балетную труппу. Не примой, а так, каким-то там лебедем в дальнем ряду кордебалета.
Зато — денежки, работа, будущее…
А не пеленки, детский плач, вечно отсутствующий муж, тощий кошелек и депрессия.
Сказать, что Шао обижена на мать — ничего не сказать. Эта женщина бросила их с папой ради сытной жизни. Ребенок и лица-то её толком не помнит. А пустоту и тоску по несбыточному — обычным материнским объятиям — Шао отлично чувствует.
Можно за многое выговорить сценаристу Ляо, но эту глубокую семейную драму он проработал отлично. Глубоко и жизненно (на местные реалии).
И мне это предстоит сыграть. Встреча Шао и ее мамы, которая спустя несколько лет решает воссоединиться с дочерью.
Муж? Объелся груш: он не стал привлекательнее в финансовом плане. Подработки многочисленные (грузчик, мойщик окон, курьер) только позволяют аренду оплачивать, да дочку одевать и кормить.
Этой вороне везло на матерей. И не с чем сравнивать боль детского сердечка от разлуки с родительницей.
Только с бездоньем, с ощущением бесконечного падения, что появляется, стоит мне вспомнить о моем замечательном… Я ведь с ним даже не попрощалась.
— Уходи, — говорю, не отрывая взгляда от земли. — И не приходи больше.
Нет эмоций. Нет слез. Если позволить хоть капельке пролиться, бездна утянет меня безвозвратно.
— Шао, доченька, — дрожит голос актрисы. — Прости меня. Мама не могла иначе! Но я обещаю тебе: всё изменится. Мы будем хорошо жить вместе, ты и я…
— Шао хорошо живет, — сжимаются маленькие кулачки. — С папой. Которого ты бросила.
Здесь звучат отголоски боли. Как сквозь пелену тумана.
Боль заимствованная. Недавно в дораме был момент с мужем-садистом и бесправной женой. Актуальная и кошмарная во все времена тема в красивом оформлении исторических костюмов.
Он ставил ей на спину чайник, снятый с огня. Так не будет видно следов.
Жена терпела — ради семьи, ради будущего ребенка.
Я поняла бы уход мамы Шао, будь муж — вот как тот больной на голову у… удод.
Но главный грех отца Шао в том, что он нищеброд. В погоне за мечтой о танцах он упустил бытовые потребности своей семьи.
Но к жене и дочке этот бедный мечтатель относился с любовью. Папа — не злодей, а тот, кого предали.
— Мамочка приехала за тобой…
— Зря.
Женщина не справится с эмоциями, задрожит, отвернется. Обхватит себя руками. Даже этот жест страдания будет больше похож на танцевальный…
Когда Шао убежит прочь, мать обернется. Увидит пустую дорожку. И вот тогда она разрыдается в голос.
…Шао недалеко убежит. Спрячется за толстым стволом дерева, сядет на землю. И тоже зальется слезами — беззвучно.
— Снято. Перерыв.
Голос режиссера У звучит как-то надломлено. Сценарист Ляо сидит, низко опустив голову. Мэйхуа зажимает рот ладонью.
И снова перерасход бумажных салфеток в съемочной группе. У многих что-то в глаз попало. И на хлюпы в носу пробило — это всё северный ветер, не иначе.
Я смахнула слезки, улыбнулась. Для мамочки — той, что не бросила ребенка с душой подменыша. Ей я хочу дарить только радость.
А тему Зеленый лимон решил поднять тяжелую, но важную. Перефразируя песенку одного мамонтенка: «Ведь так не должно быть на свете, чтоб были оставлены дети».
Это трудно, бесспорно, но кто-то должен донести мысль и эмоции до зрителей. Так, чтобы царапнуло когтистой лапой осознание. Чтобы впечаталось в сердца и разумы.
Дети не должны страдать от эгоизма родителей.
Следующим — после долгого обеденного перерыва — мы снимаем эпизод в помещении. Как раз тот, где папа с улыбкой пододвигает к насупленной Шао миску с рисовой кашей. И убеждает, что деточкам надо хорошо кушать.
Эмоциональная температура на площадке растет так ощутимо, что никакой термометр
