Огонек моей души
Марат
Пока днем был на треке несколько раз звонил отец. Я сначала испугался сильно, думал, что с матерью что-то случилось, поэтому сразу после гонок рванул домой. А на деле оказалось, что мама читает в своей комнате, а отец ждет меня в кабинете.
- Что за срочность? – начинаю ворчать с порога.
- Где тебя опять черти носят?
- Там же, где обычно. Раньше ты никогда не интересовался, где я провожу свое свободное время. Так что случилось?
- С минуты на минуту должен заехать врач, думаю, ты захочешь присутствовать при разговоре.
Меня сразу напрягает эта новость, даже сердце сжимается от нехорошего предчувствия. Обычно отец сам ездит в медицинский центр время от времени, оплачивает счета и узнает последние новости. Что такого могло случиться, что врач лично приедет к нам домой.
- Он не сказал, о чем хочет поговорить? – продолжаю допрашивать отца, хотя по глазам вижу, что он ничего не знает. Просто сейчас я не могу справиться с волнением и с тем жутким чувством страха, которое наполняет мое тело до самых краев.
- Сказал, что это не телефонный разговор, - отец напряженно пожимает плечами и тяжело вздыхает, из чего я делаю вывод, что он тоже не так спокоен, как хочет казаться.
Долго мучиться неизвестностью нам не приходится, потому что в это время дверь открывается и в кабинет заходит мамин врач. А я уже по его лицу понимаю, что хорошего он ничего не скажет.
Видимо, он замечает наши взволнованные лица, поэтому после короткого приветствия сразу достает папку с документами и переходит непосредственно к делу.
- Александр Валерьевич, - обращается к отцу, а потом кивает на меня, - вы уверены?
Намекает на мое присутствие. Твою мать, что вообще происходит?
- Уверен, - кивает отец, - говорите уже, не томите.
- Александр Валерьевич, мне очень жаль, но надежды нет.
Эти страшные слова разрывают гнетущую тишину кабинета, как внезапный выстрел, острыми краями впиваются в мое сознание и царапают все внутри до самого сердца.
Резко делаю вдох и рвано выдыхаю, а потом сразу чувствую такую боль в груди, что у из глаз вышибает слезы. Отворачиваюсь к окну, чтобы немного успокоиться. Я не могу поверить. Я, черт возьми, просто отказываюсь в это верить. Она же всегда была с нами. В каждом моем детском воспоминании обязательно есть мама. Отец был не всегда, но мама… она всю жизнь была со мной рядом. Со мной и сестрами.
- То есть, как это нет? – сипит не своим голосом отец.
- Судя по последним анализам и остальным обследованиям, к сожалению, нет.
Отец замолкает и все мы снова погружаемся в пугающую тишину, лишь иногда прерываемую его шумным дыханием. Он резко вскакивает с места и начинает ходить из стороны в сторону, а я продолжаю неподвижно стоять у окна и пялится в одну точку. А еще мне так и не удается сдержаться, чувствую, как щеки обжигает горячая влага. Я не плакал с семи лет. Последний раз даже не помню, что послужило причиной, но сейчас чувствую такое бессилие и беспомощность, что не могу взять себя в руки.
- Сколько? – снова хрипит отец, - сколько ей осталось?
- Здесь нельзя сказать точно. Но если она будет продолжать лечение и строго выполнять все рекомендации, мы сможем выторговать еще год. Но повторяюсь, нужно принимать таблетки и обязательно делать капельницы, а из-за сильной тошноты с этим могут возникнуть проблемы.
- Я понял, - едва слышно шепчет отец.
Доктор уходит не попрощавшись, видимо, понимает, что мы в шоковом состоянии, а я так и стою на месте, не могу найти в себе силы продолжать жить дальше. Отец подходит к столу и одним движением смахивает все бумаги со стола, следом летят ноутбук и настольная лампа. Его дальнейшее поведение поражает меня до глубины души, потому что он медленно оседает на пол и начинает рыдать, как ребенок. У меня душу выворачивает наизнанку от всего, что я вижу и чувствую. Сердце разрывается на куски от боли.
Смахиваю слезы, хватаю стакан с водой и запускаю его в стену. Я не собираюсь крушить кабинет, как отец, поэтому дальше пытаюсь взять себя в руки. Дома сделать это будет невозможно, нужно убираться отсюда, пока не поздно. Сюда в любой момент может зайти мама и увидеть этот погром. Этого допустить нельзя.
Срываюсь с места и снова еду на трек, здесь почти никого нет, значит мешать мне сейчас не будут. Сажусь на скамейку и стараюсь унять дрожь в руках. Слышу шаги за своей спиной, но не оборачиваюсь. Не хочу ни с кем разговаривать. Надеюсь, этот случайный свидетель моего полного опустошения быстро поймет это и уйдет.
- Привет, - слышу знакомый голос своего вечного соперника и слегка поворачиваю голову.
Тимур Суворов. Ну, что ж, ожидаемо, это место он любит нисколько не меньше, чем я. Молча пожимаю ему руку и продолжаю задумчиво пялиться в темноту.
- Как жизнь? – не унимается Тимур.
- Хреново, - отвечаю честно, не вдаваясь в подробности.
- Я так и понял. Пошли, - кивает на трек, - тебе надо выпустить пар.
Я согласно киваю и иду в сторону гаражей, а потом неожиданно мне в голову приходит одна мысль.
- Подожди, - останавливаю его, когда он заходит в подсобку, - выруби всю подсветку на треке.
- Уверен? – его брови ползут вверх от удивления, но я уже не передумаю, поэтому молча киваю в ответ.
Мы выходим на старт, одновременно заводим мотор и срываемся с места без какого-либо предварительного сигнала. На большой скорости несемся в полной темноте каждый по своей полосе. Видимость почти нулевая, но я знаю здесь каждый сантиметр. Уверен Тимур тоже. Мы идем практически на одном уровне, нос к носу, нарезаем километры, полностью потерявшись во времени. Постепенно выброс адреналин заменяет в организме другие чувства, которые сковывают мое нутро и не дают полноценно дышать.
Останавливаемся тоже одновременно, потому что, судя по датчику бензобака, топливо почти на нуле. Тимур коротко хлопает меня по плечу, жмет руку на прощание и уходит переодеваться, а я стараюсь справиться со своими эмоциями и не наделать никаких глупостей. Замечаю, что на улице начинает светать и понимаю, что пора возвращаться домой. Мама может проснуться в любой момент, увидит, что я не ночевал дома и начнет переживать.
