Оруэлл: Новая жизнь - Дэвид Дж Тейлор
Это не просто ежедневное напоминание о знаменитых староэтонцах, наиболее очевидное в именах бывших премьер-министров, вырезанных на рабочих столах, или ритуальный дресс-код (шляпы и фраки для старших мальчиков, итонские пиджаки для всех, кто ниже 5 футов 4 дюймов в высоту), которые произвели этот эффект. Гораздо большее значение имела экзотичность жизни в Итоне, с которой сталкивались мальчики, чья повседневная рутина до этого казалась им обыденной. Сирил Коннолли никогда не сможет забыть список домашних адресов своих одноклассников: "c/o Его Королевское Высочество король Бельгии"; "Герцог Гамильтон, Дворец, Гамильтон"; "Сирдар Чаранджит Сингх из Карпуртхалы. Замок Чаранджит, город Джуллундур, Индия". Энтони Пауэлл, выглянув из окна своего кабинета через день или около того после своего приезда летом 1919 года, был поражен видом мальчика лет пятнадцати, который шел по дальней стороне улицы, сдвинув шляпу на затылок, прижав стопку книг к бедру, с отвисшими коленями и с одним плечом, поднятым выше другого, создавая идеальный образец того, что было известно как "итонская сутулость", когда он пел популярную в то время песню: "Это была самая изысканная вещь, которую я когда-либо видел".
Если Итон был явно не похож на другие учебные заведения, то в основе этой обособленности лежало чувство непринужденного превосходства. Сачеверелл Ситвелл, который окончил школу за два года до прихода в нее Оруэлла, вспоминал случай, когда игрушечный поезд с мотором был приведен в движение по полу школьной часовни, и упрек, произнесенный младшим учителем: "Мальчик, который это сделал, опозорил себя как Итонец, как джентльмен, как христианин и как мужчина". Как заметил Ситвелл, "нисходящий порядок ценностей нижнего мастера был так хорош". Все это придавало режиму школы и ее методам обучения недвусмысленный блеск, постоянно подкрашиваемый напоминаниями о престиже Итона, его положении в мире и подводных камнях, подстерегающих тех, кто осмелится его подвести. Один старый Итонец времен Оруэлла вспоминал, что это было так, как будто все управление страной было личной ответственностью. Вместо того чтобы сказать: "Если вы не научитесь правильно говорить по-французски, вы никогда не сможете насладиться отдыхом в Париже", руководство Итона спокойно настаивало: "Если вы не научитесь какому-то цивилизованному поведению, Англия станет непригодной для жизни".
Любая попытка осмыслить время, проведенное Оруэллом в Итоне, еще больше осложняется его поведенческими кодами, тонкостями его внутренней жизни и, прежде всего, его строго разграниченной иерархией. Прежде всего, существовало разделение между официальным Итоном, жестко контролируемым и регламентированным, двери которого захлопывались в 5 часов вечера зимой и в 8.30 вечера летом, а для практически любого внеклассного мероприятия требовалось разрешение, и норовистым, подземным миром, который протекал под ним, где мальчики сами справлялись со своими обязанностями, создавали собственные союзы и вели жизнь, которая, несомненно, шокировала бы их надзирателей, если бы когда-нибудь попала в поле их зрения. Затем было разделение между домами, двадцать из которых располагались в отдельных помещениях, каждый из которых управлялся отдельным хаусмастером, где мальчики жили и развлекались, когда не были на занятиях. Самым важным, с точки зрения того, кого знали и с кем общались, было разделение по возрасту. Приведем лишь один пример того отрезка жизни в Итоне, где можно искать Оруэлла и не найти его: сразу после войны начался расцвет литературных и художественных талантов, который принес свои плоды в знаменитой "Итонской свече", опубликованной через три месяца после его отъезда. Но на ее орхидейных страницах нет и следа Оруэлла. Гарольд Актон, его соредактор, на год младше его, знал его только в лицо. Пауэлл, родившийся в декабре 1905 года, не мог даже вспомнить, как его звали в Итоне. Даже Коннолли, который был всего на три месяца моложе, обнаружил, что его поступление на следующий семестр после Оруэлла, в когорту следующего года, означало, что он гораздо реже видел своего старого друга, и их отношения не восстанавливались до середины 1930-х годов.
К этим разделениям добавлялся статус Оруэлла как Королевского стипендиата, освобожденного от уплаты всех взносов, кроме основных расходов на жизнь (по подсчетам, они составляли около 25 фунтов стерлингов в год), и, как таковой, являвшегося частью интеллектуальной элиты внутри социальной элиты. Размещенные в колледже под руководством магистра колледжа, со своими правилами одежды и привилегиями - они носили сюртуки в часовне и могли рассчитывать на то, что их первыми обслужат в магазинах - семьдесят Королевских стипендиатов прожили большую часть своей жизни в изоляции от тысячи или около того оппиданцев (от латинского "городской житель"). Кристофер Холлис, прибывший в 1914 году, отметил, что "у коллег была репутация держаться особняком и мало смешиваться". И все же, вместе взятые, они были стержнем, на котором держался Итон, обеспечивая капитана школы, десять членов двадцатиместного шестого класса и огромное количество Pop, Итонского общества, самоизбранной клики старших мальчиков, выбранных по спортивному или социальному признаку, восхищенных своим самообладанием и утонченностью и имеющих право носить цветные жилеты, тесьму на фраках и сургучную печать на шляпах.
Эти иерархии лежали далеко за пределами тринадцатилетнего Блэра КС, когда он созерцал похожее на сарай помещение, известное как Камера, в котором сначала размещались младшие колледжи, прежде чем их переводили в два длинных общежития, называвшихся Верхний проход и Нижний проход. Удобства были минимальными: каждому мальчику отводилась отделенная деревянной перегородкой кабинка, в которой находились стул, письменный стол, кровать, придвинутая к стене, и умывальник. Для новичка старшие сотрудники Итона - М. Р. Джеймс, который перешел из Королевского колледжа в Кембридже и стал проректором в 1918 году, и директор школы Сирил Алингтон - были далекими и сеньориальными фигурами. Его непосредственными начальниками были Крейс, директор колледжа ("иезуитский, добросовестный и лживый человек... вечно разрывающийся между идеалистическим и циничным отношением", - считал Коннолли) и капитан палаты, которому разрешалось бить мальчиков семью ударами резиновой трубки - наказание, известное как сифонинг, - за незначительные нарушения правил внутреннего распорядка. Как и следовало ожидать, выборы, членом которых стал кадет Оруэлл, были настоящим рассадником расцветающих талантов.
