Жуков. Танец победителя - Сергей Егорович Михеенков
Иногда в лавку заходили офицеры. Эти расплачивались весело, щедро открывали кошельки, особенно когда были с дамами. Офицеры считались выгодными заказчиками. Среди них выделялись кавалеристы – длинные, до пола, шинели, ремни, шашка на узкой портупее, шпоры, которые при ходьбе звонко и почти театрально брякали. С завистью замечал Жуков и то, как при этом посматривали на своих щедрых кавалеров дамы.
В это время братья часто посещают театры, бывают на различных концертах. Особенно внимательно Жуков следил за плясовыми номерами. «Смотри, смотри, Егор!» – толкали его в бок братья, когда по сцене горохом раскатывались танцоры. А у него у самого уже дух захватывало. Он примечал некоторые движения, коленца. Потом, дома, повторял их, репетировал, отрабатывал, уже представляя, как ахнут в Стрелковке.
В Москве к тому времени стало довольно много кинотеатров. Дорогих и дешёвых. Михаил Артемьевич отпускал сыновей в синематограф со спокойным сердцем, зная, что никакого непотребства, как это случалось раньше, им там не продемонстрируют: ещё в 1908 году московский градоначальник генерал Джунковский наложил запрет на демонстрацию фильмов «парижского жанра» в кинотеатрах Москвы. К «парижскому жанру» были отнесены картины «фривольные или порнографические по содержанию».
И всё же Михаил Артемьевич, не вполне полагаясь на запретные меры генерала Джунковского, присовокуплял к ним и некоторые свои, чисто педагогические. В очередной раз наблюдая, с какими раскрасневшимися лицами сыновья вернулись с сеанса домой, он перед сном заходил в их команду и говорил:
– Ну что, насмотрелись на девок? Нагляделись на ненаглядных? Теперь ночь спать не будете. Глядите у меня, завтра проспите, больше на француженок смотреть не пущу.
Слово «француженки» в устах дядюшки было ругательным. При женщинах он его не произносил.
7
«На четвёртом году учения», как свидетельствуют биографы маршала, Михаил Артемьевич взял Георгия с собой на ярмарку в Нижний Новгород. Таких шумных ярмарок, такого раздольного торга молодой приказчик ещё не видывал, не знавал. Дядюшка заблаговременно арендовал лавку и вёл оптовую торговлю. Меховые изделия здесь шли по более дешёвой цене, но – оптом, большими партиями. Поэтому оборот был огромным! Жуков только успевал упаковывать проданный товар и отправлять контейнеры на волжскую пристань для дальнейшей транспортировки по назначению. Часть грузов отправлялась по железной дороге. Отправку этих контейнеров Жуков оформлял в железнодорожной товарной конторе. Такого хваткого и надёжного помощника Михаил Артемьевич подбирал для своего дела давно. Каждый год перебирал из продавцов, из приказчиков, из подмастерьев, как орехи в лукошке: тот ненадёжен, тот, кажись, из хорошей семьи, но работает с разинутым ртом, тот вороват… И вот, кажется, гожий нашёлся, да вдобавок ещё и из своих, из кровных – племяш пилихинской крови. Поднял, как говаривали в Чёрной Грязи, из гусиного помёта. Сыновья-то – ни Сашка, ни другой – не годятся. Печёные да задумчивые. А племяш – хваткий и характер имеет. Ему уже и в шею двинуть страшновато, такой и ответить может. Правда, его, дядюшку и благодетеля, слушает беспрекословно и дело любое разумеет с первого слова.
Года брали своё, и Пилихин уже задумывался о преемнике, кому можно было бы передать налаженное производство. Да так передать, чтобы не обмишнуться да в дураках не остаться и семью не обездолить и по миру не пустить.
Сам Жуков в своих мемуарах об этом периоде своего московского житья рассказывал так: «На четвёртом году учения меня, как физически более крепкого мальчика, взяли в Нижний Новгород на знаменитую ярмарку, где хозяин снял себе лавку для оптовой торговли мехами. К тому времени он сильно разбогател, завязал крупные связи в торговом мире и стал ещё жаднее».
Вот чего в нём не могла простить двоюродная сестра Анна Михайловна. Эта черта небрежной забывчивости и избирательной благодарности проявится и многие годы спустя уже в маршале.
Нижегородская ярмарка, её имперское изобилие и щедрость, разноликий и разноязыкий людской поток и ходкая торговля, словно именно для этих дней копились связки банкнот и необъятные тюки товара, поразили впечатлительного Жукова. Волга восхитила особенно. Он увидел её, когда поезд переезжал мост. «До этого я не знал рек шире и полноводнее Протвы или Москвы. Это было ранним утром, и Волга вся искрилась в лучах восходящего солнца. Я смотрел на неё и не мог оторвать восхищённого взгляда».
Чувство прекрасного в нём воспитали родная Протва, пейзажи Стрелковщины, беседы учителя Сергея Николаевича Ремизова, чтение русской классики, охота на уток и вальдшнепов с Прошкой Хромым. Картина величественной Волги на рассвете в лучах молодого солнца была лишь отражением того света, который рождался на родине. Через родину он потом разглядывал все пейзажи, в том числе и заморские. Вспыхнет это и в мемуарах, но эпизодами сдержанными и лаконичными. «Воспоминания и размышления» писались пером солдата, а не поэта.
Младшая дочь маршала Мария Георгиевна Жукова в книге «Маршал Жуков – мой отец» напишет: «Когда мне было лет тринадцать, отец послал меня в поездку на теплоходе по Волге и по возвращении домой задал вопрос: «Расскажи, Машенька, как тебе Волга понравилась?» И рад был, что «понравилась о-о-чень».
После удачного торга в Нижнем Новгороде дядюшка взял племянника на другую ярмарку – в казачий городок Урюпино в области Войска Донского. Но в последний момент вместо себя назначил приказчика Василия Данилова, по воспоминаниям Жукова, «человека жестокого и злого». Эта ярмарка Жукову не понравилась: «Урюпино был довольно грязный городишко, и ярмарка там по своим масштабам была невелика».
Нижегородская ярмарка. Начало XX в.
[Из открытых источников]
Однако впечатление о поездке и торге испортило совсем другое. На ярмарку с ними Михаил Артемьевич отрядил четырнадцатилетнего мальчика на побегушках. Ученик ходил в ту пору в подчинении у Жукова. Приказчик ни с того ни с сего невзлюбил мальчика и по каждому поводу и без повода «с какой-то садистской страстью» избивал его. Тот в слезах жаловался Егору как старшему. Несколько раз Егор заводил с приказчиком разговор, пытался словами и уговорами унять его начальственный гонор. Не помогло. Василий Данилов только ухмыльнулся и бросил:
– А ты, дядин племянник, в своё дело гляди, а со своим я сам управлюсь.
– Ну-ну. – И Жуков стал ждать.
Долго ждать не пришлось. Когда приказчик в очередной раз замахнулся, чтобы ударить замешкавшегося мальчика, Жуков схватил лежавший на контейнере ковырок[5] «и со всего размаха ударил [приказчика] по голове. От этого удара, – вспоминал маршал, – он упал и потерял сознание. Я испугался, думал, что убил его, и убежал из лавки.
