Лаврентий Берия. История, написанная кровью - Леонид Михайлович Млечин
Хрущев стоял на своем:
— Главное — усилить партийную работу среди работников МВД.
Булганин:
— Да, усилить и помочь им остаться дальше хорошими партийцами. Говорят, что не допускают к контролю под видом того, что на всю деятельность органов МВД наводят невероятную секретность. Но ведь у нас партийные организации, инструктора крайкомов, обкомов и другие руководящие работники партийных органов имеют доступ в самые секретные лаборатории, научно-исследовательские институты, где делается исключительно секретная работа. Почему же они не могут пойти в тюрьму и проверить содержание арестованных?
Маршал Ворошилов:
— Проверить, кто арестован и почему арестован.
Булганин:
— Да, и как ведутся допросы. С этим надо покончить. Почему инструктор обкома не может пойти и все это проверить? Почему инструктор обкома ходит в любую лабораторию самого секретного порядка, а сюда пойти не может? Что такое МВД? Это ЧК. Они были созданы в самые тяжелые годы существования советской власти, в годы гражданской войны. Таким МВД осталось и сейчас, ничего не изменилось, кроме названия. А права те же, методы работы те же. Разве это можно терпеть дальше? Кончать с этим надо.
И руководитель Ленинграда Василий Андрианов к ним присоединился:
— Существует, мне кажется, не совсем правильная практика, когда при назначении руководящих работников, в том числе и партийных работников, мы, как правило, прибегаем к проверке этих работников через органы МВД. Тогда как все возможности, причем не меньшие, имеются в руках самих партийных органов. Необходимо все поставить на свое место и обязать органы МВД вести работу в полном соответствии с решением ЦК по активной разведке против наших внешних врагов. В управлении МВД Ленинградской области мы имеем дорогостоящий, тысячный аппарат, но ни одного американского или английского разведчика этот аппарат не раскрыл, хотя область, как известно, граничит с другими государствами и с моря, и с суши.
Хрущев вернулся к главной теме:
— Довели до последней степени сельское хозяйство. Дальше терпеть нельзя: молока нет, мяса мало. Объявили переход от социализма к коммунизму, а муку не продаем. А какой же коммунизм без горячих лепешек, если говорить грубо.
Голос из президиума:
— Картошки нет.
Хрущев:
— У нас на три с половиной миллиона голов коров меньше, чем было до войны. Раз меньше коров, значит, меньше мяса, меньше масла, меньше кожи… Мы по картошке и овощам три месяца обсуждаем вопрос, три месяца не можем принять решения. Мы снизили цены на картошку и капусту, а картошки и капусты в магазинах нет. Капуста стала дороже или в одной цене с бананами. Что же это такое? Что же, наши колхозники разучились выращивать капусту? Это, товарищи, позор. Ведь к нам придут и скажут: слушайте, дорогие товарищи, вы нас учите, как строить социализм, а вы у себя картошки выращивать не умеете, чтобы обеспечивать свой народ, капусты у вас в столице нет.
Стало ясно бедственное положение страны. В том числе и по причине введенного Сталиным жесткого налогообложения крестьянина. Крестьян обложили непосильными налогами, они бежали из деревни, уже выращенный урожай пропадал. Налогом облагалось каждое дерево в саду. Крестьяне вырубали сады, забивали скот, не в силах выплатить налоги.
Хрущев говорил:
— Говорят, нет внимания партийных органов к этому вопросу. Никакое внимание не поможет, если с этой коровы надо отдать определенное количество молока и с этой же коровы министр финансов товарищ Зверев берет налог. Когда подсчитать все, что сдает колхозник за корову, то получается, что ему остается только навоз. Поэтому колхозник принимает решение избавиться от этой коровы.
Другие выступления тоже рисовали картину тяжелой жизни.
Побывавший на Урале Лазарь Каганович рассказывал товарищам:
— Я был на Урале. Там замечательные заводы, могут дать прирост новых мощностей, а рабочие живут в полуземлянках. И это даже на старых заводах — на Уралвагонзаводе, на Березниковском химическом комбинате, которые были построены двадцать лет тому назад, и у них много старых бараков. Бараки разваливаются, и сейчас старые заводы с жильем в худшем положении, чем новые. Нет более острого вопроса, чем жилье. Конечно, продовольственный также острый: мяса мало, колбасы не хватает. На Урале сельское хозяйство в трудном положении, потому что области там промышленные. Конечно, самое здоровое население из колхозов уходит, остаются женщины, старики, дети, работать некому.
Анастас Микоян оправдывался:
— У нас кризис мясного снабжения, говоря резким словом — острая нехватка мяса и животного масла. Товарищу Сталину докладывали, что мяса у нас не хватает. Он говорит: почему не хватает? С животноводством плохо… Мясом мы торгуем только в Москве, Ленинграде, с грехом пополам в Донбассе и на Урале, в других местах с перебоями.
Каганович:
— На Урале не с грехом пополам, а на четверть.
Микоян:
— Взять улов сельдей. Улов у нас в два раза больше, а в продаже сельдей меньше, чем при царе… Колхозный рынок не растет, колхозники покупают мясо и молоко у нас. Раньше, чтобы купить один литр керосина, крестьянин продавал полкилограмма живого скота, а теперь четыре килограмма. Чтобы керосином осветить себя, должен такое количество скота давать! Мы что делаем? Каждый год учреждения Москвы посылают служащих, которым платят тысячу рублей, копать картофель. За счет учреждений это идет, а колхозники смотрят, немножко смеются, торгуют молоком. Вместо того чтобы заинтересовать колхозников, посылают служащих и квалифицированных рабочих. Надо, чтобы колхозники выращивали картофель, а служащие и рабочие занимались своим делом. Ведь нельзя же допустить, чтобы квалифицированный рабочий копал картошку, а колхозник в это время работал в городе.
Отечественная промышленность не в состоянии была одеть людей.
Микоян:
— Меня товарищ Маленков спрашивает, каких промтоваров не хватает стране. Я ему отвечаю: самое главное — не хватает хороших тканей для мужских и женских костюмов, не хватает хороших сорочек, а с остальным обойдемся. Стали нажимать на товарища Косыгина, чтобы изыскал средства для увеличения выпуска хороших тканей. Я предложил: есть свободная валюта, есть некоторые ресурсы в нашей стране, и надо купить на два-три миллиона хороших тканей для костюмов в Китае, сразу привезти, и тогда мы оденем нашу интеллигенцию и рабочих в хорошую одежду.
На этом пленуме ЦК впервые прозвучало осуждение Сталина и сталинизма.
В заключительном слове Георгий Маленков сказал:
— Вы должны знать, товарищи, что культ личности Сталина в повседневной практике руководства принял болезненные формы и размеры, методы коллективности в работе были отброшены, критика и самокритика в нашем высшем звене руководства вовсе отсутствовали. Мы не имеем права скрывать от вас, что
