Записки под партами

- Барышня, - заканчивает свои манипуляции доктор, - через часик медсестра поставит вам капельницу. Старайтесь поменьше двигаться, а главное никаких слез. Нервничать категорически запрещаю вам, поняли меня? - Мужчина приподнимается и смотрит строго так, серьезно. В ответ лишь молча киваю, сглатывая обиду, которая сжимает горло.  

Доктор кладет планшет с бумагами на пуфик возле меня и удаляется. За ним буквально через минуту на пороге появляется папа. По глазам вижу, что он не спал всю ночью Стеклянные какие-то они у него. Ступает аккуратно, а тело как у робота двигается, словно и не живой он вовсе. Смотрит вроде на меня, а ощущение, как будто сквозь мое тело. И так озадаченно, так тяжело.  

- Пап, - нарушаю тишину, когда отец усаживается на стул. Облизываю сухие губы, делаю глубокий вдох. - Прости, пожалуйста, что заставила волноваться. Не знаю, как так вышло.  

- Т-таисия, - дрожит его голос. Совсем не похоже на моего родителя. Куда подевалась вся его уверенность, строгость и серьезность. - Как себя чувствуешь?  

- Нормально, очень даже неплохо, - вру я. Пусть лишний раз не накручивает себя.  

- Скажи мне, - отец сжимает руки в кулаках, и опускает голову. Почему он так себя ведет, не могу понять. Неужели злиться.  

- Что сказать? - Тихо вопрошаю, боюсь нарваться на гнев со стороны родителя.  

- Любаша, - начинает он и тут же делает паузу. Слышу, как вздыхает глубоко, вижу, как руки крепче сжимает. - Она, правда, выгнала тебя на Новый год из дома?  

Меня током прошибает от вопроса. Просто молнией по спине бьет до самых пят. Откуда он знает, как узнал об этом. Неужели мачеха созналась? Да нет, быть не может. Тогда как? А главное, что мне ему ответить. Сказать правду? А поверит ли он мне? Ведь столько раз подряд не верил, считал, что я просто избалованная девчонка и пытаюсь им манипулировать. Соврать? Но кому от этого хорошо будет. Мачехе, ее дочкам, наверное, даже отцу. Жить в розовых очках проще, чем видеть всю грязь этого мира. Да и тем более грязь из рук любимой женщины.  

- Долго думаешь, дочка, - тяжело вздыхает папа, но не смотрит на меня. Его плечи напряжены, будто на них груз размером в сто килограмм, а то и больше.  

- Пап... - мой голос дрожит, а мысли паутинками разлетелись, словно листья в пламени. Ну что мне ему сказать. Как озвучить суровую правду.  

- Просто скажи да или нет, - уже как-то строго произносит, давит что ли.  

- Д-да, - тихо, почти не слышно отвечаю. Как решилась только, откуда силы взяла.  

— Вот как, - сглатывает он и вдруг тянется к моей руке. Кладет аккуратно сверху, сжимает тонкие пальцы, вздыхает как-то совсем несвойственно ему. И у меня внутри больно отдает от такого вида родителя. Слезы на глаза выскакивают, жалко отчего-то его становится.  

- Пап...  

- Прости меня, милая, - совершенно неожиданно произносит отец, сжимая крепче мою руку. Как будто пытается ухватиться за последнюю ниточку, как будто если отпустит сейчас, никогда больше не сможет дотронуться. Жуткое чувство. Разрывающее. Режущее. Не знаю кому сейчас хуже: отцу от моей правды, или мне от вида любимого родителя.  

- Я не злюсь, пап, - шепчу робко, пытаюсь приподняться. Но тело ноет и отзывается неприятными покалываниями на мои движения. Стоило бы не двигаться, однако хочу приобнять отца, хочу перенять его печали. Правда всегда слишком болезненная. Это я вчера осознана, как никто другой. Жить в зоне комфорта приятно. Смотреть на мир через калейдоскоп ярких красок вдвойне приятней. Но когда воздушный замок неожиданно разрушается, то вместе с ним и земля уходит из-под ног. Как будто теряется смысл жизни. Часть тебя. И ты остаешься поломанной куклой.  

- Прости, доченька, - голос родителя дергается и мне на ладонь вдруг падает прозрачная капля.  

- Пап, да ты чего? - Хлопаю ресницами быстро-быстро, потому что, если сейчас не возьму себя в руки разревусь. Столько лет прошло с того дня, когда я последний раз видела слезы родителя. У нас в семье не принято плакать, потому что показывать слабость нельзя. Жизнь слишком жестокая штука, чтобы еще и разводить сырость. Так однажды сказала бабушка, когда забирала меня с садика. Потом правда и ее не стало. Почему-то хорошие люди покидают нас слишком быстро.  

- Прости, - всхлипнул отец и, наконец, поднял на меня глаза. Никогда не думала, что можно прочитать такой спектр эмоций в этих темных радужках. Сколько же в них сейчас было тоски и горести, сколько жалости и обиды. Я стиснула зубы, и сквозь боль в теле, обняла папу. А он прижался ко мне, словно бездомный кутенок, который только что нашел дом. Эти минуты в его объятиях, навсегда останутся в моей памяти.