Генрих Ягода. Генеральный комиссар государственной безопасности - Леонид Михайлович Млечин
Троцкий настоял на том, чтобы не только самого Сталина, но и всю его команду отозвали из Царицына. Ленин поддержал председателя Реввоенсовета.
– Неужели вы хотите всех их выгнать? – спросил Сталин Троцкого, имея в виду свое царицынское окружение. – Они хорошие ребята.
– Эти хорошие ребята погубят революцию, которая не может ждать, доколе они выйдут из ребяческого возраста, – твердо ответил ему председатель Реввоенсовета.
Троцкий холодно объяснил Ворошилову, что если тот не обяжется точно и безусловно выполнять приказы, то отправится под конвоем в Москву для предания трибуналу. Климент Ефремович, глядя Троцкому в глаза, понял, что председатель Реввоенсовета не шутит. Хмуро ответил, что будет верен дисциплине. Отныне он вошел в число самых непримиримых врагов Троцкого.
Распри в лагере красных стоили им города. Белые взяли Царицын.
Троцкий написал Ленину:
«Царицынская линия привела к полному распаду Царицынской армии… Линия Сталина и Ворошилова означает гибель всего дела… Я считаю покровительство Сталина царицынскому течению опаснейшей язвой, хуже всякой измены и предательства военных специалистов… Они цепко держатся друг за друга, возводя невежество в принцип».
Лев Давидович и не понимал, с каким опасным противником имеет дело. Так зародилась ненависть, которая приведет к убийству Троцкого.
«Царицынские товарищи» присягнули на верность Сталину и встали на его сторону в борьбе с Троцким, которого и сами от души ненавидели. С этого времени они шли по жизни сплоченной группой, сметая соперников и поддерживая друг друга.
Сталин покровительствовал людям, которые оказались рядом с ним в Царицыне и первыми признали его вождем. В Царицыне Сталин оценил энергию, инициативность, надежность и преданность молодого Ягоды. Это обстоятельство сыграло ключевую роль в судьбе Генриха Григорьевича. Он вошел в ближний круг будущего вождя.
Те, кто оказался рядом со Сталиным в Царицыне, кто присягнул ему на верность, потом пошли в гору. Среди них – Ягода и его будущий первый заместитель в наркомате внутренних дел армейский комиссар 1-го ранга (генерал армии) Яков Саулович Агранов.
Глава пятая
Безбрежная ненависть
Ничто не предопределено. Генрих Григорьевич Ягода после революции и Гражданской войны вполне мог выбрать иную стезю, найти себе место в любом ведомстве. Но он пошел служить на Лубянку. Как эта работа повлияла на него?
Судьба Ягоды решилась, когда в декабре 1917 года большевистское руководство поручило члену ЦК партии Феликсу Эдмундовичу Дзержинскому создать Всероссийскую чрезвычайную комиссию по борьбе с контрреволюцией и саботажем.
Вскоре его ближайшим помощником и самым доверенным лицом на Лубянке станет Генрих Ягода. И ВЧК превратится в инструмент тотального контроля и подавления.
Почему на эту роль выбрали именно Дзержинского и чему он учил Ягоду, которого сделает главным исполнителем своих идей?
Еще в дореволюционные годы товарищи по партии поручали Дзержинскому выявлять среди большевиков провокаторов, внедренных полицией. Он вел следствие методично и почти профессионально. Природный талант?
Я побывал в доме неподалеку от Минска, где вырос будущий председатель ВЧК. Хороший дом, красивое место. На старых фотографиях милый юноша с тонкими чертами лица, натура открытая и благородная. Из хорошей дворянской семьи. Он очень любил своих братьев и сестер. Вдруг милый мальчик превращается в палача, которого ненавидит половина России. И я думал: как идеалист и романтик, ненавидевший жандармов, провокаторов, фабрикацию дел, неоправданно суровые приговоры, пытки, тюрьмы, смертную казнь, как такой человек мог стать председателем ВЧК?
Учился в гимназии. Бросил. Работу искать не стал, вступил в социал-демократический кружок, потом в партию. С того момента, как семнадцатилетним юношей Дзержинский занялся революционной деятельностью, на свободе он почти не был. Шесть лет провел на каторге и пять в ссылке. Иногда в кандалах. Иногда в одиночке. Иногда в лазарете. Жандармы предлагали ему свободу в обмен на сотрудничество. Отказывался. Был готов к худшему. Явно не отрекся бы от своей веры и перед эшафотом.
Его единомышленников пороли розгами, приговаривали к смертной казни и вешали. Они умирали от туберкулеза. В порыве отчаяния кончали жизнь самоубийством. Разве мог он об этом забыть? Или простить палачей.
«В ночной тиши я отчетливо слышу, как пилят, обтесывают доски, – записывал он в дневнике 7 мая 1908 года. – “Это готовят виселицу”, – мелькает в голове. Я ложусь, натягиваю одеяло на голову. Это уже не помогает. Сегодня кто-нибудь будет повешен. Он знает об этом. К нему приходят, набрасываются на него, вяжут, затыкают ему рот, чтобы не кричал. А может быть, он не сопротивляется, позволяет связать себе руки и надеть рубаху смерти. И ведут его и смотрят, как его хватает палач, смотрят на его предсмертные судороги и, может быть, циническими словами провожают его, когда зарывают труп, как зарывают падаль».
Ф.Э. Дзержинский. 1920. [ТАСС]
Феликс Дзержинский, создатель органов госбезопасности, высоко ценил таланты Ягоды и сделал его своим ближайшим помощником
Он полагал, что нет оснований быть снисходительным к тем, кто держал его и его единомышленников на каторге. В борьбе не на жизнь, а на смерть не считал себя связанным какими-то нормами морали. Это одна из причин, объясняющих, почему на посту главы ведомства госбезопасности Дзержинский был жесток и беспощаден.
Что он внушал Ягоде и другим своим ближайшим помощникам?
Дзержинский говорил, что для революционера не существует объективной честности: революция исключает всякий объективизм. То, что в одних условиях считается честным, – нечестно в других, а для революционеров вообще честно только то, что ведет к цели. Он не был патологическим садистом, каким его изображают, кровопийцей, который наслаждался мучениями своих узников. Не получал удовольствия от уничтожения врагов, но считал это необходимым. И очень быстро привык к тому, что вправе лишать людей жизни.
«Я увидел яснее подлинную жизнь и ужаснулся, – вспоминал семнадцатый год генерал Антон Иванович Деникин, который возглавил Белую армию. – Прежде всего – разлитая повсюду безбрежная ненависть – и к людям, и к идеям. Ко всему, что было социально и умственно выше толпы, что носило малейший след достатка, даже к неодушевленным предметам – признакам некоторой культуры, чужой или недоступной… Ненависть с одинаковой последовательностью и безотчетным чувством рушила государственные устои, выбрасывала в окно “буржуя”, разбивала череп начальнику станции и рвала в клочья бархатную обшивку вагонных скамеек».
Особенно пугающе выглядела развалившаяся армия – расхристанные солдаты, лузгающие семечки, все в шелухе. Зинаида Гиппиус описывала их в дневнике: «Фуражка на
